Она повернула голову и уставилась пустыми глазами на огонь. Эскаргот протиснулся между свистящими и улюлюкающими мужчинами и оказался прямо перед погребальным костром. Языки пламени ползли вверх, и скоро подол пыльного балахона ведьмы начал дымиться и тлеть. На лице старухи плясали жуткие багровые отблески, и на один кошмарный миг Эскарготу показалось, что мутно-белая пелена слепоты спала с ее глаз и она посмотрела на него зрячим взором, полным безысходного отчаяния и тоски.
Эскаргот вздрогнул и попятился. Смитерс не лгал. Не лгал ни единым словом. Все было здесь: огромные неуклюжие куклы; факельные огни; странное колдовское пение рожков и флейт в тумане; полыхающие снопы пшеницы; озаренные светом огня лица тысяч людей, наблюдающих за происходящим со смешанным чувством удивления и страха. Смитерс видел все это – все, кроме одного последнего, непостижимого и ужасного момента: очертания ведьмы в мареве раскаленного воздуха вдруг задрожали, расплылись на мгновение, а потом снова стали отчетливыми, и Эскаргот увидел в кольце огня Лету, связанную и беспомощную, которая смотрела на него умоляющим взглядом.
Эскаргот прыгнул вперед. Он не успел ни о чем подумать – просто прыгнул вперед, схватился за окованное железом колесо телеги и полез наверх, к полыхающему костру. Мощная волна жара накатила на него, и он на миг потерял равновесие. Кто-то вцепился ему в ногу; он оглянулся и ударил мужчину пяткой в лицо, а потом вырвался и подлез под рог изобилия, уже объятый пламенем снизу. Эскаргот рванулся вперед и, нашарив ногой опору, подтянулся и забросил один локоть на край конструкции, всего в десяти дюймах от передних ножек стула. Прямо над ним болталась нога – нога Леты. Он дотянулся до нее и поймал за щиколотку, бессвязно крича что-то в бушующее пламя, а потом рывком подтянулся повыше, пытаясь ухватиться за ногу девушки покрепче, но тут кто-то набросился на него сзади. Обернувшись, Эскаргот увидел прямо перед собой сморщенное очкастое лицо куклы-лавочника, изнутри которой послышался бесплотный голос, провопивший:» Отпусти! Отпусти сейчас же!»
Кто-то сидел внутри куклы и орал на него. Эскаргот вцепился в лодыжку девушки мертвой хваткой. Если они стащат его отсюда, то стащат вместе с Летой. Они разобьются о мостовую, но лучше уж разбиться, чем позволить Лете сгореть заживо.» Тащи!» – крикнул он кукле в лицо, а потом вдруг почувствовал, что летит вниз, сжимая в руке лишь тлеющий башмак.
Эскаргот рухнул в толпу орущих, размахивающих руками людей и несколько мгновений лежал неподвижно, придавленный к земле торсом куклы. Он слышал, как гном изрыгает проклятия и колотит кулаками в стены своей временной тюрьмы. Над головой Эскаргота полыхал рог изобилия. В ослепительном свете он не мог рассмотреть, кто сидит на стуле, но когда обугленные передние ножки последнего сползли в горящую груду хлама, ему показалось, что на стуле вообще нет ничего, кроме полупрозрачного накачанного воздухом пузыря, охваченного огнем. Потом веревки, связывавшие ведьму, упали на сиденье – и стул оказался совершенно пуст.
Внезапно Эскаргот получил возможность двигаться. Он вскочил на ноги, надеясь остаться незамеченным в общей свалке, но увидел прямо над собой наклоненное лицо куклы-гоблина с обгоревшими лохмотьями вместо волос. Кукла потянулась к его горлу руками, сделанными, похоже, из скрепленных проволокой человеческих костей, и на долю секунды, которая ему потребовалась, чтобы оправиться от нового потрясения и дать деру, Эскаргот увидел в разинутом рту гоблина ухмыляющуюся физиономию дядюшки Хелстрома.
Он закричал. Стоявший рядом мужчина схватил его за руку. Эскаргот ударил мужчину по лицу с яростью, порожденной внезапным ужасом, а потом прошмыгнул между широко расставленными ногами куклы и пустился наутек. Он слышал за спиной крики и топот преследователей, когда помчался прочь под покровом благословенного тумана, расталкивая людей, неожиданно выступавших из туманной мглы. Он понятия не имел, куда бежит, зная только, что не собирается останавливаться, пока не добежит дотуда.
За площадью начиналась широкая улица, по которой двигались поредевшие толпы людей, в большинстве своем спешивших ко дворцу посмотреть на праздничный костер. Бегущий человек, понял Эскаргот, привлекает к себе внимание. Лучше не выделяться, лучше перейти на шаг и снова стать частью толпы, а не преследуемым, спасающимся бегством у всех на виду. В любом случае он страшно запыхался. Он мог вернуться на площадь окружным путем и снова раствориться в толпе – никто там понятия не имел, кто он такой; во всяком случае, никто, кроме гнома. Но было уже поздно, и у него пропала охота развлекаться дальше, посему в конце концов он решил разыскать торговца гироскопами, забрать свои сумки и отправиться на поиски крыльца, на котором можно будет провести остаток ночи.
По дороге Эскаргот дважды слышал за спиной торопливые шаги преследователей. В первый раз он метнулся в темный переулок, а пятью минутами позже спрятался за телегой. В обоих случаях по улице стремительно прошагал отряд гномов в форме. Во главе первого, возбужденно тараторя, вприпрыжку трусил мужчина, которого Эскаргот ударил. В середине второго в величественном молчании выступал дядюшка Хелстром, решительно постукивая посохом по мостовой.
По всей видимости, дела Эскаргота обстояли хуже, чем казалось на первый взгляд. Преступление, которое он совершил, вмешавшись в обряд жертвоприношения, определенно считалось более тяжким, чем можно было подумать; либо же гном действительно пользовался влиянием, чем и похвалялся две недели назад на лугу.» Мерзкие крысы «, – думал Эскаргот, тайком пробираясь к речным воротам. Он рассчитывал ненадолго задержаться в Городе-на-Побережье и вот, спустя неполных десять часов с момента прибытия сюда, уже вынужден спасаться бегством. Какой же он дурак, что продал лошадь! Но он и думать не думал, что захочет быстро покинуть город. Он мечтал о приятном пешем путешествии по побережью, а не о паническом бегстве от местных стражников.
Эскаргот плохо ориентировался – знал только, что идущая вдоль берега дорога ведет к речным воротам. Поэтому пока он шел глухими улочками и переулками, спускавшимися к океану или заливу, он двигался в более или менее верном направлении. Темнота и туман в кои-то веки стали его союзниками; и, подумав об этом, Эскаргот испытал известное облегчение при мысли, что слепая старуха больше не появится перед ним во мгле, что она сгорела дотла в погребальном костре.
Насколько он понимал, проблема состояла в том, что он безоговорочно поверил в возможность обрести свободу в движении к некоей цели – в возможность разорвать все связи с другими людьми, отправившись в странствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Эскаргот вздрогнул и попятился. Смитерс не лгал. Не лгал ни единым словом. Все было здесь: огромные неуклюжие куклы; факельные огни; странное колдовское пение рожков и флейт в тумане; полыхающие снопы пшеницы; озаренные светом огня лица тысяч людей, наблюдающих за происходящим со смешанным чувством удивления и страха. Смитерс видел все это – все, кроме одного последнего, непостижимого и ужасного момента: очертания ведьмы в мареве раскаленного воздуха вдруг задрожали, расплылись на мгновение, а потом снова стали отчетливыми, и Эскаргот увидел в кольце огня Лету, связанную и беспомощную, которая смотрела на него умоляющим взглядом.
Эскаргот прыгнул вперед. Он не успел ни о чем подумать – просто прыгнул вперед, схватился за окованное железом колесо телеги и полез наверх, к полыхающему костру. Мощная волна жара накатила на него, и он на миг потерял равновесие. Кто-то вцепился ему в ногу; он оглянулся и ударил мужчину пяткой в лицо, а потом вырвался и подлез под рог изобилия, уже объятый пламенем снизу. Эскаргот рванулся вперед и, нашарив ногой опору, подтянулся и забросил один локоть на край конструкции, всего в десяти дюймах от передних ножек стула. Прямо над ним болталась нога – нога Леты. Он дотянулся до нее и поймал за щиколотку, бессвязно крича что-то в бушующее пламя, а потом рывком подтянулся повыше, пытаясь ухватиться за ногу девушки покрепче, но тут кто-то набросился на него сзади. Обернувшись, Эскаргот увидел прямо перед собой сморщенное очкастое лицо куклы-лавочника, изнутри которой послышался бесплотный голос, провопивший:» Отпусти! Отпусти сейчас же!»
Кто-то сидел внутри куклы и орал на него. Эскаргот вцепился в лодыжку девушки мертвой хваткой. Если они стащат его отсюда, то стащат вместе с Летой. Они разобьются о мостовую, но лучше уж разбиться, чем позволить Лете сгореть заживо.» Тащи!» – крикнул он кукле в лицо, а потом вдруг почувствовал, что летит вниз, сжимая в руке лишь тлеющий башмак.
Эскаргот рухнул в толпу орущих, размахивающих руками людей и несколько мгновений лежал неподвижно, придавленный к земле торсом куклы. Он слышал, как гном изрыгает проклятия и колотит кулаками в стены своей временной тюрьмы. Над головой Эскаргота полыхал рог изобилия. В ослепительном свете он не мог рассмотреть, кто сидит на стуле, но когда обугленные передние ножки последнего сползли в горящую груду хлама, ему показалось, что на стуле вообще нет ничего, кроме полупрозрачного накачанного воздухом пузыря, охваченного огнем. Потом веревки, связывавшие ведьму, упали на сиденье – и стул оказался совершенно пуст.
Внезапно Эскаргот получил возможность двигаться. Он вскочил на ноги, надеясь остаться незамеченным в общей свалке, но увидел прямо над собой наклоненное лицо куклы-гоблина с обгоревшими лохмотьями вместо волос. Кукла потянулась к его горлу руками, сделанными, похоже, из скрепленных проволокой человеческих костей, и на долю секунды, которая ему потребовалась, чтобы оправиться от нового потрясения и дать деру, Эскаргот увидел в разинутом рту гоблина ухмыляющуюся физиономию дядюшки Хелстрома.
Он закричал. Стоявший рядом мужчина схватил его за руку. Эскаргот ударил мужчину по лицу с яростью, порожденной внезапным ужасом, а потом прошмыгнул между широко расставленными ногами куклы и пустился наутек. Он слышал за спиной крики и топот преследователей, когда помчался прочь под покровом благословенного тумана, расталкивая людей, неожиданно выступавших из туманной мглы. Он понятия не имел, куда бежит, зная только, что не собирается останавливаться, пока не добежит дотуда.
За площадью начиналась широкая улица, по которой двигались поредевшие толпы людей, в большинстве своем спешивших ко дворцу посмотреть на праздничный костер. Бегущий человек, понял Эскаргот, привлекает к себе внимание. Лучше не выделяться, лучше перейти на шаг и снова стать частью толпы, а не преследуемым, спасающимся бегством у всех на виду. В любом случае он страшно запыхался. Он мог вернуться на площадь окружным путем и снова раствориться в толпе – никто там понятия не имел, кто он такой; во всяком случае, никто, кроме гнома. Но было уже поздно, и у него пропала охота развлекаться дальше, посему в конце концов он решил разыскать торговца гироскопами, забрать свои сумки и отправиться на поиски крыльца, на котором можно будет провести остаток ночи.
По дороге Эскаргот дважды слышал за спиной торопливые шаги преследователей. В первый раз он метнулся в темный переулок, а пятью минутами позже спрятался за телегой. В обоих случаях по улице стремительно прошагал отряд гномов в форме. Во главе первого, возбужденно тараторя, вприпрыжку трусил мужчина, которого Эскаргот ударил. В середине второго в величественном молчании выступал дядюшка Хелстром, решительно постукивая посохом по мостовой.
По всей видимости, дела Эскаргота обстояли хуже, чем казалось на первый взгляд. Преступление, которое он совершил, вмешавшись в обряд жертвоприношения, определенно считалось более тяжким, чем можно было подумать; либо же гном действительно пользовался влиянием, чем и похвалялся две недели назад на лугу.» Мерзкие крысы «, – думал Эскаргот, тайком пробираясь к речным воротам. Он рассчитывал ненадолго задержаться в Городе-на-Побережье и вот, спустя неполных десять часов с момента прибытия сюда, уже вынужден спасаться бегством. Какой же он дурак, что продал лошадь! Но он и думать не думал, что захочет быстро покинуть город. Он мечтал о приятном пешем путешествии по побережью, а не о паническом бегстве от местных стражников.
Эскаргот плохо ориентировался – знал только, что идущая вдоль берега дорога ведет к речным воротам. Поэтому пока он шел глухими улочками и переулками, спускавшимися к океану или заливу, он двигался в более или менее верном направлении. Темнота и туман в кои-то веки стали его союзниками; и, подумав об этом, Эскаргот испытал известное облегчение при мысли, что слепая старуха больше не появится перед ним во мгле, что она сгорела дотла в погребальном костре.
Насколько он понимал, проблема состояла в том, что он безоговорочно поверил в возможность обрести свободу в движении к некоей цели – в возможность разорвать все связи с другими людьми, отправившись в странствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90