Ими солдаты разгоняют торговцев с середины Биржи и выстраивают концентрическими кругами, как на ярмарочном кукольном представлении.
Входят трубачи и барабанщики, за ними ГЕРОЛЬД, возглашающий казённую галиматью.
Под медленную скорбную каденцию барабанов входит ДЖЕК КЕТЧ в черном балахоне. Торговцы стоят в гробовом молчании.
Въезжает телега, запряжённая вороной лошадью, нагруженная связками дров и горшками. По бокам вышагивают ПОДРУЧНЫЕ Джека Кетча. Они сваливают дрова на землю и поливают маслом из горшков.
Входит БЕЙЛИФ с КНИГОЙ, окованной цепью и обвешанной замками.
ДЖЕК КЕТЧ; Именем короля, стой и назови своё имя.
БЕЙЛИФ: Джон Булль, бейлиф.
ДЖЕК КЕТЧ: Изложи своё дело.
БЕЙЛИФ: По велению короля я должен вручить тебе арестанта.
ДЖЕК КЕТЧ: Как зовётся арестант?
БЕЙЛИФ: «История гонений, воздвигнутых на французских гугенотов, с кратким описанием многих кровавых злодеяний, совершенных противу безвинных реформатов в герцогстве Савойском по велению короля Людовика XIV Французского».
ДЖЕК КЕТЧ; Обвинен ли арестант в каком-либо преступлении?
БЕЙЛИФ: Не только обвинён, но и справедливо осуждён за распространение лживых измышлений, попытки возбудить общественное недовольство и гнусную клевету на христианнейшего короля Людовика XIV, доброго друга нашего монарха и верного союзника Англии!
ДЖЕК КЕТЧ: Воистину гнусные преступления! Оглашён ли приговор?
БЕЙЛИФ: Да. Верховный судья лорд Джеффрис повелевает предать арестанта немедленной казни.
ДЖЕК КЕТЧ: Коли так, я приветствую его, как приветствовал покойного герцога Монмутского.
Джек Кетч подходит к бейлифу и берётся за цепь.
Бейлиф выпускает книгу, и она падает в пыль.
Под приглушённую каденцию барабанов Джек Кетч тащит книгу по мостовой, водружает её на груду дров, отступает на шаг и берёт у подручного факел.
ДЖЕК КЕТЧ: Последнее слово, гнусная книга? Нет? Тогда ступай, в ад!
Поджигает костёр.
Торговцы, солдаты, музыканты, подручные палача и проч. молча смотрят, как пламя пожирает книгу. Бейлиф, герольд, палач, его подручные, солдаты и музыканты удаляются, оставив за собой дымящуюся груду углей. Торговцы возвращаются к торгам, как будто ничего не случилось, за исключением ЭДМУНДА ПОЛЛИНГА, старика.
ПОЛЛИНГ: Мистер Уотерхауз! Так как вы один прихватили с собой стул, справедливо ли будет допустить, что вы знали о предстоящем постыдном балагане?
УОТЕРХАУЗ: Здесь предполагался невысказанный намёк.
ПОЛЛИНТ: Занятное словцо — «невысказанный»... а как же правда, высказанная покойной книгой о преследовании наших братьев во Франции и Савойе? Осталась ли она невысказанной оттого, что сгорели листы?
УОТЕРХАУЗ: Я слышал немало проповедей, мистер Поллинг, и вижу, куда вы клоните... вы собирались сказать, что подобно тому, как душа, разлучась с телом, воспаряет к небесному Отцу, так и сказанное в этой книге разлетелось вместе с дымом по всем четырём ветрам... Разве вы не собирались в Массачусетс?
ПОЛЛИНГ: Меня удерживал лишь недостаток средств на дорогу, который я бы уже восполнил, если бы Джек Кетч не нарушил естественное течение торгов.
Выходит.
Входит сэр Ричард Апторп.
АПТОРП: Сожжение книг... не это ли излюбленная практика испанской инквизиции?
УОТЕРХАУЗ: Мне не доводилось бывать в Испании, сэр Ричард; что там жгут книги, я знаю лишь по обилию книг, об этом рассказывающих.
АПТОРП: Хм-м... я вас понял.
УОТЕРХАУЗ: Ради всего святого, не говорите «я вас понял» с таким многозначительным видом... я не желаю быть следующим гостем Джека Кетча. Вы неоднократно любопытствовали, почему я сижу на стуле. Теперь вы знаете ответ. Я пришёл посмотреть, как свершится правосудие.
АПТОРП: Вы знали, что произойдёт... вероятно, вы как-то приложили к этому руку. Зачем вы определили местом сожжения Биржу? На Тайберне, в день казни, успех был бы куда больше. Да что там, вы могли бы сжечь целую библиотеку, и чернь бы топала ногами, требуя продолжения.
УОТЕРХАУЗ: Чернь не читает книг. Она бы не поняла сути.
АПТОРП: Если цель — устрашить грамотеев, почему бы не сжечь её в Оксфорде или в Кембридже?
УОТЕРХАУЗ: Джек Кетч ненавидит переезды. В повозке некуда вытянуть ноги, большой топор не помещается в багажное отделение...
АПТОРП: А может быть, дело в том, что учёные мужи не располагают средствами на вооружённый мятеж?
УОТЕРХАУЗ: Ваша правда. Что проку стращать слабых? Лучше грозить сильным.
АПТОРП: Зачем? Чтобы держать их в повиновении? Или подтолкнуть к мятежу?
УОТЕРХАУЗ: Задавая такой вопрос, вы практически спрашиваете, кто я: отступник, предавший дело отцов и развращённый тлетворной атмосферой Уайтхолла, или изменник, сеющий тайную крамолу.
АПТОРП: Да, наверное.
УОТЕРХАУЗ: Тогда извольте задавать вопросы полегче или ступайте своею дорогой. Ибо кто бы я ни был — ренегат или фанатик, — я уже не тот учёный, с которым можно было шутить шутки. Коли вам угодно задавать такие вопросы, задайте их себе; коли желаете получить ответ, раскройте свои тайны, прежде чем выпытывать мои. Если они у меня есть.
АПТОРП: Полагаю, что есть, сэр.
Кланяется.
УОTEPXAУ3: Почему вы сняли передо мной: шляпу?
АПТОРП: Дабы выразить уважение к вам, сэр, и восхищение тем, кто вас создал.
УОТЕРХАУЗ: Как, Дрейком?
АПТОРП: О нет, я говорю о вашем менторе, Джоне Уилкинсе, епископе Честерском, живом воплощении Януса. Ибо сей достойный муж написал одной рукой «Криптономикон», другой — «Всеобщий алфавит»; будучи добрым другом многих влиятельных кавалеров, женился на сестре самого Кромвеля и был подобен двуликому Янусу во многом другом, чего не стану перечислять. Ибо вы истинно его ученик и творение: то разносите вести, словно Меркурий, то храните тайны, словно Плутон.
УОТЕРХАУЗ: Обличье Ментора принимала Афина, чьим выучеником был сам великий Улисс. Прибегнув к столь строгой классической экзегезе, я стараюсь не расценивать ваши слова как оскорбление.
АПТОРП: Уж сделайте милость, любезный, ибо я ни в коей мере не желал вас оскорбить. Что ж, желаю здравствовать.
Уходит.
Входит Равенскар с «Математическими началами».
РАВЕНСКАР: Я несу их прямиком к печатнику, но по пути задумался про ньютоновы-лейбницевы дела...
УОТЕРХАУЗ: Как?! Представление Джека Кетча вас не впечатлило?
РАВЕНСКАР: А, это? Полагаю, что вы подстроили его, дабы укрепить свою репутацию пуританского лизоблюда при короле и в то же время возбудить недовольство мужей богатых и влиятельных. Простите, что не сказал комплимента. Лет двадцать назад я бы восхитился, но по теперешним моим меркам оцениваю лишь как умеренно закрученную интригу. Про Ньютона и Лейбница куда интереснее.
УОТЕРХАУЗ: Коли так, продолжайте.
РАВЕНСКАР: Декарт давным-давно объяснил, что планеты движутся вокруг Солнца, подобно кружащим в вихре листкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Входят трубачи и барабанщики, за ними ГЕРОЛЬД, возглашающий казённую галиматью.
Под медленную скорбную каденцию барабанов входит ДЖЕК КЕТЧ в черном балахоне. Торговцы стоят в гробовом молчании.
Въезжает телега, запряжённая вороной лошадью, нагруженная связками дров и горшками. По бокам вышагивают ПОДРУЧНЫЕ Джека Кетча. Они сваливают дрова на землю и поливают маслом из горшков.
Входит БЕЙЛИФ с КНИГОЙ, окованной цепью и обвешанной замками.
ДЖЕК КЕТЧ; Именем короля, стой и назови своё имя.
БЕЙЛИФ: Джон Булль, бейлиф.
ДЖЕК КЕТЧ: Изложи своё дело.
БЕЙЛИФ: По велению короля я должен вручить тебе арестанта.
ДЖЕК КЕТЧ: Как зовётся арестант?
БЕЙЛИФ: «История гонений, воздвигнутых на французских гугенотов, с кратким описанием многих кровавых злодеяний, совершенных противу безвинных реформатов в герцогстве Савойском по велению короля Людовика XIV Французского».
ДЖЕК КЕТЧ; Обвинен ли арестант в каком-либо преступлении?
БЕЙЛИФ: Не только обвинён, но и справедливо осуждён за распространение лживых измышлений, попытки возбудить общественное недовольство и гнусную клевету на христианнейшего короля Людовика XIV, доброго друга нашего монарха и верного союзника Англии!
ДЖЕК КЕТЧ: Воистину гнусные преступления! Оглашён ли приговор?
БЕЙЛИФ: Да. Верховный судья лорд Джеффрис повелевает предать арестанта немедленной казни.
ДЖЕК КЕТЧ: Коли так, я приветствую его, как приветствовал покойного герцога Монмутского.
Джек Кетч подходит к бейлифу и берётся за цепь.
Бейлиф выпускает книгу, и она падает в пыль.
Под приглушённую каденцию барабанов Джек Кетч тащит книгу по мостовой, водружает её на груду дров, отступает на шаг и берёт у подручного факел.
ДЖЕК КЕТЧ: Последнее слово, гнусная книга? Нет? Тогда ступай, в ад!
Поджигает костёр.
Торговцы, солдаты, музыканты, подручные палача и проч. молча смотрят, как пламя пожирает книгу. Бейлиф, герольд, палач, его подручные, солдаты и музыканты удаляются, оставив за собой дымящуюся груду углей. Торговцы возвращаются к торгам, как будто ничего не случилось, за исключением ЭДМУНДА ПОЛЛИНГА, старика.
ПОЛЛИНГ: Мистер Уотерхауз! Так как вы один прихватили с собой стул, справедливо ли будет допустить, что вы знали о предстоящем постыдном балагане?
УОТЕРХАУЗ: Здесь предполагался невысказанный намёк.
ПОЛЛИНТ: Занятное словцо — «невысказанный»... а как же правда, высказанная покойной книгой о преследовании наших братьев во Франции и Савойе? Осталась ли она невысказанной оттого, что сгорели листы?
УОТЕРХАУЗ: Я слышал немало проповедей, мистер Поллинг, и вижу, куда вы клоните... вы собирались сказать, что подобно тому, как душа, разлучась с телом, воспаряет к небесному Отцу, так и сказанное в этой книге разлетелось вместе с дымом по всем четырём ветрам... Разве вы не собирались в Массачусетс?
ПОЛЛИНГ: Меня удерживал лишь недостаток средств на дорогу, который я бы уже восполнил, если бы Джек Кетч не нарушил естественное течение торгов.
Выходит.
Входит сэр Ричард Апторп.
АПТОРП: Сожжение книг... не это ли излюбленная практика испанской инквизиции?
УОТЕРХАУЗ: Мне не доводилось бывать в Испании, сэр Ричард; что там жгут книги, я знаю лишь по обилию книг, об этом рассказывающих.
АПТОРП: Хм-м... я вас понял.
УОТЕРХАУЗ: Ради всего святого, не говорите «я вас понял» с таким многозначительным видом... я не желаю быть следующим гостем Джека Кетча. Вы неоднократно любопытствовали, почему я сижу на стуле. Теперь вы знаете ответ. Я пришёл посмотреть, как свершится правосудие.
АПТОРП: Вы знали, что произойдёт... вероятно, вы как-то приложили к этому руку. Зачем вы определили местом сожжения Биржу? На Тайберне, в день казни, успех был бы куда больше. Да что там, вы могли бы сжечь целую библиотеку, и чернь бы топала ногами, требуя продолжения.
УОТЕРХАУЗ: Чернь не читает книг. Она бы не поняла сути.
АПТОРП: Если цель — устрашить грамотеев, почему бы не сжечь её в Оксфорде или в Кембридже?
УОТЕРХАУЗ: Джек Кетч ненавидит переезды. В повозке некуда вытянуть ноги, большой топор не помещается в багажное отделение...
АПТОРП: А может быть, дело в том, что учёные мужи не располагают средствами на вооружённый мятеж?
УОТЕРХАУЗ: Ваша правда. Что проку стращать слабых? Лучше грозить сильным.
АПТОРП: Зачем? Чтобы держать их в повиновении? Или подтолкнуть к мятежу?
УОТЕРХАУЗ: Задавая такой вопрос, вы практически спрашиваете, кто я: отступник, предавший дело отцов и развращённый тлетворной атмосферой Уайтхолла, или изменник, сеющий тайную крамолу.
АПТОРП: Да, наверное.
УОТЕРХАУЗ: Тогда извольте задавать вопросы полегче или ступайте своею дорогой. Ибо кто бы я ни был — ренегат или фанатик, — я уже не тот учёный, с которым можно было шутить шутки. Коли вам угодно задавать такие вопросы, задайте их себе; коли желаете получить ответ, раскройте свои тайны, прежде чем выпытывать мои. Если они у меня есть.
АПТОРП: Полагаю, что есть, сэр.
Кланяется.
УОTEPXAУ3: Почему вы сняли передо мной: шляпу?
АПТОРП: Дабы выразить уважение к вам, сэр, и восхищение тем, кто вас создал.
УОТЕРХАУЗ: Как, Дрейком?
АПТОРП: О нет, я говорю о вашем менторе, Джоне Уилкинсе, епископе Честерском, живом воплощении Януса. Ибо сей достойный муж написал одной рукой «Криптономикон», другой — «Всеобщий алфавит»; будучи добрым другом многих влиятельных кавалеров, женился на сестре самого Кромвеля и был подобен двуликому Янусу во многом другом, чего не стану перечислять. Ибо вы истинно его ученик и творение: то разносите вести, словно Меркурий, то храните тайны, словно Плутон.
УОТЕРХАУЗ: Обличье Ментора принимала Афина, чьим выучеником был сам великий Улисс. Прибегнув к столь строгой классической экзегезе, я стараюсь не расценивать ваши слова как оскорбление.
АПТОРП: Уж сделайте милость, любезный, ибо я ни в коей мере не желал вас оскорбить. Что ж, желаю здравствовать.
Уходит.
Входит Равенскар с «Математическими началами».
РАВЕНСКАР: Я несу их прямиком к печатнику, но по пути задумался про ньютоновы-лейбницевы дела...
УОТЕРХАУЗ: Как?! Представление Джека Кетча вас не впечатлило?
РАВЕНСКАР: А, это? Полагаю, что вы подстроили его, дабы укрепить свою репутацию пуританского лизоблюда при короле и в то же время возбудить недовольство мужей богатых и влиятельных. Простите, что не сказал комплимента. Лет двадцать назад я бы восхитился, но по теперешним моим меркам оцениваю лишь как умеренно закрученную интригу. Про Ньютона и Лейбница куда интереснее.
УОТЕРХАУЗ: Коли так, продолжайте.
РАВЕНСКАР: Декарт давным-давно объяснил, что планеты движутся вокруг Солнца, подобно кружащим в вихре листкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96