.. Умираю, умираю... Кажется, уже умер!.. Да, все!.. Финита
ля коммерция!.. Острый кризис неплатежей... Полное и безоговорочное
банкротство, усугубленное вскрытыми налоговой инспекцией финансовыми
нарушениями... Фиаско!.. Гробовая тишина... Демократическая общественность
потрясенно молчит... все молчит, молчит... и...
И вдруг взрывается бурными аплодисментами по команде незабвенного старшины
Сундукова!..
Все встают!
О, звездный час! О, счастье!.. Не-ет, за стишки мне так ни разу в жизни не
хлопали...
Бра-аво-о!.. Би-ис!..
Ах, да полно же, полно! Ну какой же я, право, бис?! Это она, ведьмачка,
вернувшись наконец из своей, теперь уже закордонной Хохляндии, так и ахнет, так
и всплеснет белыми своими крылами, так и вострубит грудными своими контральто:
"От бисова душа!.." А всего-то и делов, что побитая посуда да сокрушенная
кикбоксингом югославская стенка...
О-о!..
А они все летят, летят на просцениум -- лютики-цветочки, на лету становящиеся
ягодками, фальшивые авизовки с помадными телефончиками, апельсины,
мандаринчики, лимонки...
Трах-таратах-тах-тах!.. Ложи-ись!..
...прицельно, по стеклам, из крупнокалиберного, бля!..
Ого! а это уже шестидюймовочка!..
Алло!.. Алло!.. Штаб? Докладываю: неприятель силами всего прогрессивного
человечества, при поддержке с воздуха... Есть, стоять насмерть!..
И ползком, ползком -- к оконной амбразуре.
За Родину! За Ста.. за Старую площадь!..
Гусь-хрусталевским хрусталем! Ломоносовским фарфором!..
Ого-о!..
"О, прикрой свои бледные ноги!"
Кажется, Брюсов.
...так точно, товарищ старшина, окружили гады!.. Слышите, слышите! -- они уже
стучатся! Как тогда, в сорок девятом, кулаками... Передайте нашим, товарищ
старшина: умру, но врагу свой единственный ваучер не отдам!.. Так и
передайте!.. Все, конец связи...
И вот я стою, и бутылка проявителя в руке, как последняя граната.
Как скульптура Кербеля или даже Вучетича.
Что, думаете взяли, экспроприаторы хреновы?!
Бум-бум-бум-бум!.. Тихо-тихо!.. Товарищ Ежов тоже состоял в коммунистической
партии, только зачем же двери ломать?!
"Именем... тарской... туры!.."
Взболтнуть ее, падлу, и -- винтом, винтом, чтобы разом, за один шоковый глоток,
елки зеленые!.. Й-ех, и жисть прошла, и жить не жили!..
Уп... уп...
О-о!.. О, какая га... И закуски... и за... ку... эту несусве... эту химию
вторым по... порошо-о...
На этот раз одеревенел не только язык. Одеревенело все. Руки. Ноги. Тулово.
Даже чужой пальтуган на мне -- и тот стал прямоугольно-фанерным. Как ящик для
голосования. Как гроб. А еще точнее, как лифт могилевского производства. Причем
ощущал я себя и кабиной и пассажиром в этой кабине одновременно. И это было так
же естественно, как тело, в котором -- душа. Там было зеркало и я в него
посмотрелся. Душа на первый взгляд выглядела довольно странно. Глаза, губы и
волосы у нее оказались какие-то неестественно белые. Приглядевшись, я пришел к
выводу, что это как фотонегатив. Но больше всего озадачили пуговицы на пальто.
Их было четыре и все с циферками. Как на панели кнопочного управления лифтом:
3
2
1
0
И хотя мозги были тоже какие-то опилочные, я догадался, что это, как впрочем и
все остальное, включая бабскую зажигалочку, конечно, не случайно. Гудя реле
третьей фазы, я вспомнил как целых полтора года изображал из себя механика по
лифтам. В юности, разумеется. А еще я подумал, что надо бы срочно смазать
направляющие. И щелкнул ригелем. И выбрал "0". "Только бы не сесть на
ловители", -- как-то механически подумал я. Увы, что значил этот самый "0", мне
доподлинно неведомо даже сейчас, по прошествии. Не исключено, что имелась в
виду пресловутая ноль-транспортировка. Или что-нибудь и того круче, типа
"отключки". Но тогда это "зеро" я выбрал совершенно интуитивно. "О, Господи --
и это все?!" -- офонарело подумал я и, ни секунды, бля, не колеблясь, ткнул
пальцем в нижнюю пуговицу.
Глава вторая
Кромешная тьма в ее звуковом варианте
Знаете, я ведь и раньше, при жизни еще, смутно догадывался, что никакого там
света нет. А потому, когда открыл глаза и ничего не увидел, особо не удивился.
Просто констатировал, что Тот Свет -- это, скорее, та еще тьма.
Ощущение было престранное. Ни меня, ни моей квартиры как бы не стало, хотя
всеми фибрами души, несуществующей уже печенкой, я чувствовал, что
пространство, меня окружающее -- это все та же, пропади она пропадом,
двадцативосьмиметровочка на Ириновском. В том-то и фокус, что именно она,
только какая-то другая, как бы ужаснувшаяся тому, что со мной произошло. Она
словно бы набрала воздуха, чтобы ахнуть, невероятно увеличившись в размерах при
этом. О чем говорить, если даже кухонный кран, судя по всхлипам, отдалился от
меня метров на пятнадцать, а деревянная кукушка из ходиков в гостиной, в
кукование которой я сейчас мучительно вслушивался, звучала где-то и вовсе
невозможно далеко, чуть ли не в Колтушах.
Я досчитал до тринадцати, не поверив себе, сбился со счета, даже прошептал
отсутствующими губами: "Это как это?!", а она, стерва, словно издеваясь, все
куковала и куковала дальше...
И тут послышались шаги, неуверенные такие, шаркающие, словно шли в шлепанцах.
Где-то аж на том конце Вселенной, в прихожей загремела опрокинутая табуретка.
Кто-то болезненно охнул и совершенно отчетливо произнес:
-- Ч-черт, понаставили тут!.. Кузя, Кузя! Ксс, ксс, ксс!.. Ну, куда же ты...
м-ме... запропастился, мерзавец ты этакий?
Голос был старческий, с козлячьей дребезжатинкой.
Я затаил дыхание. Кран, точно поперхнувшись, замолк. Даже кукушки -- и той не
стало слышно.
И снова зашаркали шаги. Помню, я еще подумал: "Господи, да как же он видит в
этакой темнотище?!". И как накаркал! Там опять громыхнуло, как под
Владивостоком, да так, что с антресолей посыпалось барахло.
-- Что?! Что это?! -- плачуще взвыл невидимый. И тут уж я не смог не
отозваться.
-- Это двери, -- осторожно сказал я во тьму. -- Слышите, это двери в гостиную.
Осторожней, там стекла на полу!..
Стало слышно, как далеко-далеко, в некоем другом мире, проехал трамвай. И вот
после подзатянувшейся паузы я услышал нечто и вовсе уж несусветное:
-- Кузенька, это ты?
Хрустя битым фарфором, я переступил с ноги на ногу.
-- Это я, Тюхин.
-- Тюхин?.. -- в голосе недоверие. -- М-ме... Откуда вы тут взялись? Как вы
попали в спец... м-ме... помещение?
-- Ну, знаете, -- сказал я. -- Это с каких это пор моя собственная квартира
стала вашим спецпомещением?!
Что-то звякнуло. Похоже, он выронил ключи.
-- М-ме... Помилуйте, так вы что, вы, -- он снизил голос до шепота, -- вы --
сверху?.. Нет, кроме шуток?! Ах, ну да, ну да... Надо же! Экий... м-ме...
парадокс!..
И вдруг я услышал его старческое, с присвистом дыхание совсем рядом, метрах в
полутора от себя. До сих пор не возьму в толк, как это он умудрялся
подкрадываться так быстро, а главное, совершенно бесшумно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
ля коммерция!.. Острый кризис неплатежей... Полное и безоговорочное
банкротство, усугубленное вскрытыми налоговой инспекцией финансовыми
нарушениями... Фиаско!.. Гробовая тишина... Демократическая общественность
потрясенно молчит... все молчит, молчит... и...
И вдруг взрывается бурными аплодисментами по команде незабвенного старшины
Сундукова!..
Все встают!
О, звездный час! О, счастье!.. Не-ет, за стишки мне так ни разу в жизни не
хлопали...
Бра-аво-о!.. Би-ис!..
Ах, да полно же, полно! Ну какой же я, право, бис?! Это она, ведьмачка,
вернувшись наконец из своей, теперь уже закордонной Хохляндии, так и ахнет, так
и всплеснет белыми своими крылами, так и вострубит грудными своими контральто:
"От бисова душа!.." А всего-то и делов, что побитая посуда да сокрушенная
кикбоксингом югославская стенка...
О-о!..
А они все летят, летят на просцениум -- лютики-цветочки, на лету становящиеся
ягодками, фальшивые авизовки с помадными телефончиками, апельсины,
мандаринчики, лимонки...
Трах-таратах-тах-тах!.. Ложи-ись!..
...прицельно, по стеклам, из крупнокалиберного, бля!..
Ого! а это уже шестидюймовочка!..
Алло!.. Алло!.. Штаб? Докладываю: неприятель силами всего прогрессивного
человечества, при поддержке с воздуха... Есть, стоять насмерть!..
И ползком, ползком -- к оконной амбразуре.
За Родину! За Ста.. за Старую площадь!..
Гусь-хрусталевским хрусталем! Ломоносовским фарфором!..
Ого-о!..
"О, прикрой свои бледные ноги!"
Кажется, Брюсов.
...так точно, товарищ старшина, окружили гады!.. Слышите, слышите! -- они уже
стучатся! Как тогда, в сорок девятом, кулаками... Передайте нашим, товарищ
старшина: умру, но врагу свой единственный ваучер не отдам!.. Так и
передайте!.. Все, конец связи...
И вот я стою, и бутылка проявителя в руке, как последняя граната.
Как скульптура Кербеля или даже Вучетича.
Что, думаете взяли, экспроприаторы хреновы?!
Бум-бум-бум-бум!.. Тихо-тихо!.. Товарищ Ежов тоже состоял в коммунистической
партии, только зачем же двери ломать?!
"Именем... тарской... туры!.."
Взболтнуть ее, падлу, и -- винтом, винтом, чтобы разом, за один шоковый глоток,
елки зеленые!.. Й-ех, и жисть прошла, и жить не жили!..
Уп... уп...
О-о!.. О, какая га... И закуски... и за... ку... эту несусве... эту химию
вторым по... порошо-о...
На этот раз одеревенел не только язык. Одеревенело все. Руки. Ноги. Тулово.
Даже чужой пальтуган на мне -- и тот стал прямоугольно-фанерным. Как ящик для
голосования. Как гроб. А еще точнее, как лифт могилевского производства. Причем
ощущал я себя и кабиной и пассажиром в этой кабине одновременно. И это было так
же естественно, как тело, в котором -- душа. Там было зеркало и я в него
посмотрелся. Душа на первый взгляд выглядела довольно странно. Глаза, губы и
волосы у нее оказались какие-то неестественно белые. Приглядевшись, я пришел к
выводу, что это как фотонегатив. Но больше всего озадачили пуговицы на пальто.
Их было четыре и все с циферками. Как на панели кнопочного управления лифтом:
3
2
1
0
И хотя мозги были тоже какие-то опилочные, я догадался, что это, как впрочем и
все остальное, включая бабскую зажигалочку, конечно, не случайно. Гудя реле
третьей фазы, я вспомнил как целых полтора года изображал из себя механика по
лифтам. В юности, разумеется. А еще я подумал, что надо бы срочно смазать
направляющие. И щелкнул ригелем. И выбрал "0". "Только бы не сесть на
ловители", -- как-то механически подумал я. Увы, что значил этот самый "0", мне
доподлинно неведомо даже сейчас, по прошествии. Не исключено, что имелась в
виду пресловутая ноль-транспортировка. Или что-нибудь и того круче, типа
"отключки". Но тогда это "зеро" я выбрал совершенно интуитивно. "О, Господи --
и это все?!" -- офонарело подумал я и, ни секунды, бля, не колеблясь, ткнул
пальцем в нижнюю пуговицу.
Глава вторая
Кромешная тьма в ее звуковом варианте
Знаете, я ведь и раньше, при жизни еще, смутно догадывался, что никакого там
света нет. А потому, когда открыл глаза и ничего не увидел, особо не удивился.
Просто констатировал, что Тот Свет -- это, скорее, та еще тьма.
Ощущение было престранное. Ни меня, ни моей квартиры как бы не стало, хотя
всеми фибрами души, несуществующей уже печенкой, я чувствовал, что
пространство, меня окружающее -- это все та же, пропади она пропадом,
двадцативосьмиметровочка на Ириновском. В том-то и фокус, что именно она,
только какая-то другая, как бы ужаснувшаяся тому, что со мной произошло. Она
словно бы набрала воздуха, чтобы ахнуть, невероятно увеличившись в размерах при
этом. О чем говорить, если даже кухонный кран, судя по всхлипам, отдалился от
меня метров на пятнадцать, а деревянная кукушка из ходиков в гостиной, в
кукование которой я сейчас мучительно вслушивался, звучала где-то и вовсе
невозможно далеко, чуть ли не в Колтушах.
Я досчитал до тринадцати, не поверив себе, сбился со счета, даже прошептал
отсутствующими губами: "Это как это?!", а она, стерва, словно издеваясь, все
куковала и куковала дальше...
И тут послышались шаги, неуверенные такие, шаркающие, словно шли в шлепанцах.
Где-то аж на том конце Вселенной, в прихожей загремела опрокинутая табуретка.
Кто-то болезненно охнул и совершенно отчетливо произнес:
-- Ч-черт, понаставили тут!.. Кузя, Кузя! Ксс, ксс, ксс!.. Ну, куда же ты...
м-ме... запропастился, мерзавец ты этакий?
Голос был старческий, с козлячьей дребезжатинкой.
Я затаил дыхание. Кран, точно поперхнувшись, замолк. Даже кукушки -- и той не
стало слышно.
И снова зашаркали шаги. Помню, я еще подумал: "Господи, да как же он видит в
этакой темнотище?!". И как накаркал! Там опять громыхнуло, как под
Владивостоком, да так, что с антресолей посыпалось барахло.
-- Что?! Что это?! -- плачуще взвыл невидимый. И тут уж я не смог не
отозваться.
-- Это двери, -- осторожно сказал я во тьму. -- Слышите, это двери в гостиную.
Осторожней, там стекла на полу!..
Стало слышно, как далеко-далеко, в некоем другом мире, проехал трамвай. И вот
после подзатянувшейся паузы я услышал нечто и вовсе уж несусветное:
-- Кузенька, это ты?
Хрустя битым фарфором, я переступил с ноги на ногу.
-- Это я, Тюхин.
-- Тюхин?.. -- в голосе недоверие. -- М-ме... Откуда вы тут взялись? Как вы
попали в спец... м-ме... помещение?
-- Ну, знаете, -- сказал я. -- Это с каких это пор моя собственная квартира
стала вашим спецпомещением?!
Что-то звякнуло. Похоже, он выронил ключи.
-- М-ме... Помилуйте, так вы что, вы, -- он снизил голос до шепота, -- вы --
сверху?.. Нет, кроме шуток?! Ах, ну да, ну да... Надо же! Экий... м-ме...
парадокс!..
И вдруг я услышал его старческое, с присвистом дыхание совсем рядом, метрах в
полутора от себя. До сих пор не возьму в толк, как это он умудрялся
подкрадываться так быстро, а главное, совершенно бесшумно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60