Особенно долго в ней
они не задерживались, но след оставляли - каждая свой. Имен я
не упоминал, повествуя достаточно отвлеченно, но между
строчками и при желании угадывалось, что во всех моих
перипетиях неведомым образом участвовала и она - Томочка.
Подобное желание у моей сегодняшней подружки имелось. Она
млела от моих розово-теплых слов, а мои терпкие, с запахом
жасмина и ландыша воспоминания возбуждали ее лучше всяких
ласк. А через некоторое время ожил и я сам. Вернее, ожило мое
онемевшее от алкоголя тело, сообразив наконец, что рядом
находится постороннее существо, созданное с точки зрения
мужчин замечательнейшим и единственно верным образом. А чуть
пробудившись, тело не могло уже не откликнуться на бешеный
Томочкин пульс, и я впервые за этот вечер поцеловал ее,
погладив рукой дрогнувшую излучину ее напряженной спины.
Все прочее представляло собой обычный механический
процесс. И когда, выражаясь трафаретным языком, с гонкой по
долине любви было покончено, Томочка неожиданно развеселилась.
Подобных изменений я не ожидал. Можно сказать, они застали
меня врасплох. Вместо того, чтобы дать мне спокойно уснуть, она
затеяла какие-то детские игры. Этакая перезревшая Наташа
Ростова сорока лет с хвостиком. Она принялась хлопать меня
ладошкой по животу и изрекать глупость за глупостью.
- Ой, какая же я нехорошая! Совратила бедного молодца!..
Ты не будешь меня презирать?
Я промычал что-то себе под нос. Это еще один бзик женщин
- считать, что они кого-то способны развратить. Мы все
развращены смолоду. Природой, самой жизнью. И мы, и они. Но
если им радостно от такого нелепого предположения, пусть
заблуждаются. Впрочем, возможно, ошибаюсь и я. Та же
распутница-природа не забывает о чистоплотности. Собачки с
кошечками, справив нужду, роют задними лапками, падаль
сжирается грифами и червяками, а у многих людей зудит в груди
нечто, называемое совестью. Вполне вероятно, что женщин можно
выделить в особо чистоплотную касту. Мужчины, согрешив,
опасаются последствий. Женщины, согрешив, каются. Не очень
терзая себя, иногда с проблесками юмора, но каются. Они
ближе к таинству зарождения жизни и потому сильнее чувствуют
необходимость жизненной чистоты. Отсюда и все их фразы,
произносимые после.
- Как быстро все может перемениться, правда? - она
потрепала меня по голове и чмокнула в плечо. - Сегодня днем
тебя еще не было, понимаешь? Совсем не было, ни здесь, ни там.
И вот ты пришел. Пришел и остался.
Тамара прижала ухо к моей груди. В эту минуту она
напоминала спасателя, пытающегося уловить биение уходящего.
Если бы я мог, я запустил бы внутри себя что-нибудь из
старинных клавесинов и сыграл бы ей ласковый минует. Но
единственное, что я умел, это подражать оркестровому ударнику
- монотонно, без особых изысков.
- Первая встреча и такой откровенный финал, - ты не
злишься на меня?
- Почему я должен на злиться?
- Ну... Все-таки, - глаза Тамары снова переменили
выражение, напомнив глаза тоскующей по хозяину дворняги. При
всем при том она продолжала улыбаться. Та, что идет по жизни,
смеясь...
- Скажи что-нибудь, а?
Терпеть не могу, когда наседают. И терпеть не могу, когда
собеседник курит. В особенности - собеседница. Только что вы
куда-то шли, и вот, оказывается, нужно останавливаться, искать
спички или зажигалку. Ей, видите-ли, приспичило. А вы идиотом
топчетесь возле, созерцая сосредоточенность, с которой
чахоточный дым всасывается и выдыхается, всасывается и
выдыхается. У курящих странное преимущество. Они не спешат,
они вроде бы даже заняты делом, и тем более идиотское ваше
безучастное положение. Вы скучаете и мнетесь, а их взор
прищурен и умудрен, они в эти секунды знают все и обо всем. И
я в таких случаях начинаю нервничать и грызть спички, но это не
помогает. В спичках ощущается некое мальчишество, в сигаретном
дыму - некая общечеловеческая загадка, над которой никогда не
стыдно поразмышлять. Спрашивающая женщина похожа на курящую. И
той и другой словно что-то должен, и потому от обеих хочется
отвернуться.
- Молчишь и молчишь. Весь какой-то как в панцире, - ее
кулачок колотнул меня по ребрам. - У тебя даже кожа какая-то
каменная.
Я укусил язык и тем самым спровоцировал его на некоторую
разговорчивость.
- Может быть, наоборот? В том смысле, что, может быть, я
мягкий, как земля, которую все топчут? Знаешь, есть такие
грунтовые дороги - в жару они крепче бетона, а пройдет дождь,
и ничего от их крепости не остается. Одна грязь и слякоть.
- Значит, мне нужно над тобой поплакать?
- Лучше улыбнись. Слезы никому не идут.
- Тогда почему не улыбаешься ты? - ее лицо склонилось
надо мной, как большая теплая луна. - У тебя такие грустные
глаза.
- Это не грусть, это страх, - честно ответил я.
- Ты боишься меня?
- Я боюсь всех.
- Всех-всех? - она удивилась.
- Всего-всего и всех-всех.
- Вон оно что... А я думала, ты за Пронина переживаешь.
Внезапная догадка обожгла мой мозг, и спать сразу
расхотелось.
- Да нет же... - я рывком сел, чуть отодвинув ее в
сторону, и потянул со стула одежду. - Спи, золотце. Попроведую
на кухне Толика.
- Так я и знала, - глаза у нее опустели. - Ты думаешь, он
меня любит?
- Я ничего не думаю.
- Тогда почему ты одеваешься?
- Схожу покурить. Или ты против?
Она не ответила. Безжизненной материей рука ее
соскользнула с моего плеча. Быстренько одевшись, я двинулся на
кухню. В спину мне долетело:
- Иди, иди! Спроси, зачем он водит ко мне своих друзей.
- Спи, золотце, спи, - я заставил себя не оборачиваться.
***
Хотелось надеяться, что Толечка спит, но он не спал. Он
сидел в крохотном закутке за холодильником и в одиночестве
пил. Бутылка "Столичной", видимо, выуженная из того же
холодильного агрегата, была наполовину пуста.
- Брось, - я взялся за бутылочное горлышко, но Толечка
перехватил руку. На меня он не смотрел.
- Тогда давай вместе - на двоих, идет? - я огляделся в
поисках посуды и взял с полочки пару эмалированных кружек с
затейливыми ягодками на боках. Наблюдая, как я разливаю по
кружкам прозрачную, такую безобидную на вид водку, Толечка
всхлипнул.
- Чего ты? - я ткнул его кулаком в плечо.
Он всхлипнул еще раз.
- Разве я виноват? Ты мне скажи, виноват?
- Нет, - я придвинул к нему одну из кружек. - Никто не
виноват. И никогда. Как говорится, обстоятельства...
- То-то и оно...
Мы чокнулись кружками и, шевеля кадыками, кое-как
управились с горькими порциями.
- Всего и делов, - я поднялся. - А теперь расходимся.
Я домой, ты к ней.
Он испуганно замотал головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21