И переламывались эти моменты всегда на моей спине, а пе-
реламывающей силой всегда выступал он. Он всегда ходил в одном и том же
мятом пиджаке, в рубашке с расстегнутым воротом и вечно с разных возвы-
шений гремел о чем-то в микрофон, а я в тех же самых залах заседаний,
кинозалах и аудиториях сидел где-нибудь в уголке, затерявшийся среди
масс, и с трепетом ожидал, когда гром его риторики прогремит непос-
редственно надо мной.
И гром обязательно гремел прямо над моей головой. Я помню, как еще в
гимназии, когда мы были мало знакомы, он на каком-то собрании обрушился
на меня с такими филиппиками, что я в момент вылетел из школы. Забыл
уже, за какие грехи вылетел: впрочем, наверняка за то, что теперь греха-
ми не считается! Грехов нет, а грешники остались. Похоже, уже тогда,
авансом на все последующие времена, он собственнолично сочинил мою мел-
кобуржуазную биографию, которая меня, нет, которую я буду сопровождать
всю свою жизнь, и, пожалуй, сейчас я взялся за его жизнеописание только
для того, чтобы восстановить справедливость.
Но ему мало было вытолкнуть меня в жизнь с соответствующей характе-
ристикой, он не отставал от меня и потом. На строительстве электростан-
ции, где я вкалывал, чтобы заработать себе право продолжить учебу, он в
один прекрасный день появился в кожаном пальто и сразу же назвал меня
очковтирателем, прогульщиком. Действительно, я однажды прогулял (в эпоху
созидания и обновления меня засекли в кукурузе с одной девушкой в разгар
рабочего дня), но так там прогуливали все; однако один я, лично, сполна
оплатил его остроумие оратора: "Не потерпим донжуанов на строительстве
плотины!"
На юридический мы поступили одновременно. Я не замечал, чтобы он осо-
бенно усердствовал в учении, но его фотографии часто помещались в газе-
тах, и таким образом мое любопытство в отношении его персоны полностью
удовлетворялось.
Само собой разумеется, как только проводилось какое-то бурное собра-
ние, на котором кого-нибудь прорабатывали и изгоняли или хотя бы просто
велись дискуссии на всякие острые темы, когда надо было определиться,
занять принципиальную позицию, он тут же возникал "как мимолетное ви-
денье" и уже с порога, не дойдя до стола, палил по мне, точно все время,
пока мы не виделись, только к этому и готовился. Я был и буржуем, и про-
западным элементом, и политиканом, и критиканом. Он не отрицал лишь моих
профессиональных способностей, но подчеркивал, что я - "специалист для
мелкобуржуазных элементов" и к тому же страдаю "мелкособственническим
стяжательством". Естественно, и я, да и он, наверное, понимали, что все
это пустые слова: у меня в кармане не было ни гроша, а ему вообще было
наплевать, есть у меня он или нет. Но кто тогда думал, что от слова за-
висит чья-то судьба!
И так постепенно, хотя я уже стал, так сказать, вариться в собствен-
ном соку, пар, вечно клубящийся над его котелком, в котором он заваривал
кашу, видимо, только для меня, окутал нас обоих, объединил и даже сбли-
зил. Для меня любое собрание теряло смысл, если он не присутствовал на
нем. На совещаниях мы сердечно махали друг другу: он - из президиума, я
- из зала. Казалось, и ему не терпелось меня встретить, как хорошо зна-
комого и очень удобного врага. Мы привыкли друг к другу, а иногда могли
даже и погулять вместе, и подискутировать об "исторической необходимос-
ти" или "объективном взгляде на действительность". Мы только что не по-
роднились.
Особенно мы сблизились, когда он начал ухаживать за Лелой, одной из
пяти девушек на нашем курсе (юридический, несмотря на равноправие полов,
оставался весьма однородным), за девушкой истинно буржуазного происхож-
дения и буржуазных наклонностей - мы, остальные, буржуазные замашки про-
являли только на публичных сборищах, - за девушкой, на которую и я
(впрочем, как и большинство на нашем курсе) положил глаз и из-за ее
признанной всеми красоты, а отчасти и из-за оставшихся крох от ее буржу-
азного прошлого (дом на Новаковой улице, богатая тетка в Америке и
что-то там еще).
Я говорю - "положил глаз", но мой глаз не обладал разящей силой, а
характер у меня был переменчивый. Я ухаживал за многими девицами, а с
Лелой постоянно спорил. Надо признаться, помимо всего прочего она была
не глупа. Эмансипированная. Интеллектуалка. Мечтала о дипломатической
карьере, специализировалась по международному праву. Но уже тогда прек-
расно понимала, что буржуазное происхождение не даст ей продвинуться.
"За иностранца выйти замуж мне не удастся, найти его непросто, - объяс-
няла Лела свой внезапный интерес к тому, кто когда-то занимался паровыми
котлами, - а без поддержки такого человека я ничего не добьюсь, это ясно
как день. Да, впрочем, он не так уже и плох. Не лишен амбиций, хочет че-
го-то достичь".
До конца она мне все так и не успела объяснить - студенческие годы
пролетели как миг. И эта пара, каждый из которой мечтал стать в жизни
чем-то, исчезла из моего поля зрения. Прошло десять-пятнадцать лет. И
сейчас на то, что происходило вокруг них, и на них обоих я смотрел уже
совсем другими глазами - не такими безгрешными и не такими сентимен-
тальными. Его фотографии, как и прежде, появлялись в газетах. Газеты ме-
няли названия, фотографии оставались те же. Он и дальше продолжал меня
преследовать, теперь чаще косвенно. Вероятно, сам не понимал, что прес-
ледует: изредка вспоминая обо мне, он уже был уверен, что я изменился,
поумнел.
Для него, как и прежде, это были только слова, и поэтому, встретив
меня после стольких лет в другом городе, уже в другом положении, он, па-
мятуя наше прежнее братство во вражде, бросился ко мне шумно и сердечно,
как к старому товарищу, затащил к себе в дом ("Ты только посмотри, Лела,
кого я привел!") и начал лапать своими ручищами, поить виски и предла-
гать сигары. Лела поздоровалась с куда меньшим жаром и сразу же удали-
лась в кухню, откуда и не появлялась до сих пор.
- Ну, рассказывай - где ты, что ты? - он никак не мог оставить в по-
кое мои плечи. - Частная практика, говоришь? Значит, зашибаешь деньгу?
- Только теоретически, - ответил я.
- Эх, Загреб, Загреб! - вздохнул он. - А мы, видишь, так, попросту,
провинциально. Я очень рад, что ты не ввязался в эту последнюю бучу, -
он посмотрел на меня внимательнее и серьезнее. - Или, может, я что-ни-
будь пропустил в газетах?
- О таких, как я, в газетах не пишут, - сказал я.
- Нынче о какой только шушере не пишут. Ну, я очень рад! Я знаю, что
в душе ты не такой! Но сам понимаешь - всякое бывает! Куда жиды, туда и
велосипедисты.
- Велосипедисты?
1 2 3 4 5 6 7 8
реламывающей силой всегда выступал он. Он всегда ходил в одном и том же
мятом пиджаке, в рубашке с расстегнутым воротом и вечно с разных возвы-
шений гремел о чем-то в микрофон, а я в тех же самых залах заседаний,
кинозалах и аудиториях сидел где-нибудь в уголке, затерявшийся среди
масс, и с трепетом ожидал, когда гром его риторики прогремит непос-
редственно надо мной.
И гром обязательно гремел прямо над моей головой. Я помню, как еще в
гимназии, когда мы были мало знакомы, он на каком-то собрании обрушился
на меня с такими филиппиками, что я в момент вылетел из школы. Забыл
уже, за какие грехи вылетел: впрочем, наверняка за то, что теперь греха-
ми не считается! Грехов нет, а грешники остались. Похоже, уже тогда,
авансом на все последующие времена, он собственнолично сочинил мою мел-
кобуржуазную биографию, которая меня, нет, которую я буду сопровождать
всю свою жизнь, и, пожалуй, сейчас я взялся за его жизнеописание только
для того, чтобы восстановить справедливость.
Но ему мало было вытолкнуть меня в жизнь с соответствующей характе-
ристикой, он не отставал от меня и потом. На строительстве электростан-
ции, где я вкалывал, чтобы заработать себе право продолжить учебу, он в
один прекрасный день появился в кожаном пальто и сразу же назвал меня
очковтирателем, прогульщиком. Действительно, я однажды прогулял (в эпоху
созидания и обновления меня засекли в кукурузе с одной девушкой в разгар
рабочего дня), но так там прогуливали все; однако один я, лично, сполна
оплатил его остроумие оратора: "Не потерпим донжуанов на строительстве
плотины!"
На юридический мы поступили одновременно. Я не замечал, чтобы он осо-
бенно усердствовал в учении, но его фотографии часто помещались в газе-
тах, и таким образом мое любопытство в отношении его персоны полностью
удовлетворялось.
Само собой разумеется, как только проводилось какое-то бурное собра-
ние, на котором кого-нибудь прорабатывали и изгоняли или хотя бы просто
велись дискуссии на всякие острые темы, когда надо было определиться,
занять принципиальную позицию, он тут же возникал "как мимолетное ви-
денье" и уже с порога, не дойдя до стола, палил по мне, точно все время,
пока мы не виделись, только к этому и готовился. Я был и буржуем, и про-
западным элементом, и политиканом, и критиканом. Он не отрицал лишь моих
профессиональных способностей, но подчеркивал, что я - "специалист для
мелкобуржуазных элементов" и к тому же страдаю "мелкособственническим
стяжательством". Естественно, и я, да и он, наверное, понимали, что все
это пустые слова: у меня в кармане не было ни гроша, а ему вообще было
наплевать, есть у меня он или нет. Но кто тогда думал, что от слова за-
висит чья-то судьба!
И так постепенно, хотя я уже стал, так сказать, вариться в собствен-
ном соку, пар, вечно клубящийся над его котелком, в котором он заваривал
кашу, видимо, только для меня, окутал нас обоих, объединил и даже сбли-
зил. Для меня любое собрание теряло смысл, если он не присутствовал на
нем. На совещаниях мы сердечно махали друг другу: он - из президиума, я
- из зала. Казалось, и ему не терпелось меня встретить, как хорошо зна-
комого и очень удобного врага. Мы привыкли друг к другу, а иногда могли
даже и погулять вместе, и подискутировать об "исторической необходимос-
ти" или "объективном взгляде на действительность". Мы только что не по-
роднились.
Особенно мы сблизились, когда он начал ухаживать за Лелой, одной из
пяти девушек на нашем курсе (юридический, несмотря на равноправие полов,
оставался весьма однородным), за девушкой истинно буржуазного происхож-
дения и буржуазных наклонностей - мы, остальные, буржуазные замашки про-
являли только на публичных сборищах, - за девушкой, на которую и я
(впрочем, как и большинство на нашем курсе) положил глаз и из-за ее
признанной всеми красоты, а отчасти и из-за оставшихся крох от ее буржу-
азного прошлого (дом на Новаковой улице, богатая тетка в Америке и
что-то там еще).
Я говорю - "положил глаз", но мой глаз не обладал разящей силой, а
характер у меня был переменчивый. Я ухаживал за многими девицами, а с
Лелой постоянно спорил. Надо признаться, помимо всего прочего она была
не глупа. Эмансипированная. Интеллектуалка. Мечтала о дипломатической
карьере, специализировалась по международному праву. Но уже тогда прек-
расно понимала, что буржуазное происхождение не даст ей продвинуться.
"За иностранца выйти замуж мне не удастся, найти его непросто, - объяс-
няла Лела свой внезапный интерес к тому, кто когда-то занимался паровыми
котлами, - а без поддержки такого человека я ничего не добьюсь, это ясно
как день. Да, впрочем, он не так уже и плох. Не лишен амбиций, хочет че-
го-то достичь".
До конца она мне все так и не успела объяснить - студенческие годы
пролетели как миг. И эта пара, каждый из которой мечтал стать в жизни
чем-то, исчезла из моего поля зрения. Прошло десять-пятнадцать лет. И
сейчас на то, что происходило вокруг них, и на них обоих я смотрел уже
совсем другими глазами - не такими безгрешными и не такими сентимен-
тальными. Его фотографии, как и прежде, появлялись в газетах. Газеты ме-
няли названия, фотографии оставались те же. Он и дальше продолжал меня
преследовать, теперь чаще косвенно. Вероятно, сам не понимал, что прес-
ледует: изредка вспоминая обо мне, он уже был уверен, что я изменился,
поумнел.
Для него, как и прежде, это были только слова, и поэтому, встретив
меня после стольких лет в другом городе, уже в другом положении, он, па-
мятуя наше прежнее братство во вражде, бросился ко мне шумно и сердечно,
как к старому товарищу, затащил к себе в дом ("Ты только посмотри, Лела,
кого я привел!") и начал лапать своими ручищами, поить виски и предла-
гать сигары. Лела поздоровалась с куда меньшим жаром и сразу же удали-
лась в кухню, откуда и не появлялась до сих пор.
- Ну, рассказывай - где ты, что ты? - он никак не мог оставить в по-
кое мои плечи. - Частная практика, говоришь? Значит, зашибаешь деньгу?
- Только теоретически, - ответил я.
- Эх, Загреб, Загреб! - вздохнул он. - А мы, видишь, так, попросту,
провинциально. Я очень рад, что ты не ввязался в эту последнюю бучу, -
он посмотрел на меня внимательнее и серьезнее. - Или, может, я что-ни-
будь пропустил в газетах?
- О таких, как я, в газетах не пишут, - сказал я.
- Нынче о какой только шушере не пишут. Ну, я очень рад! Я знаю, что
в душе ты не такой! Но сам понимаешь - всякое бывает! Куда жиды, туда и
велосипедисты.
- Велосипедисты?
1 2 3 4 5 6 7 8