— согласился Бэзиль и снова замолк.
Мы пробирались дальше, все время глядя перед собой. Элегантный силуэт временами возникал на фоне газового фонаря и снова растворялся в ночи. Промежутки между фонарями были велики, и над городом висел туман. Поэтому мы ускорили шаг и механически отмеривали пространство между фонарями. Вдруг Бэзиль остановился, подобно коню, схваченному под уздцы. Мы чуть было не налетели на нашего незнакомца. Темное пятно впереди нас оказалось его спиной.
Сперва мне показалось, что он поджидает нас. Но, хотя мы были всего в каком-нибудь ярде от него, он не заметил нашего присутствия. Он четыре раза подряд стукнул в очень низкую и грязную дверь, выходившую на глухую, заброшенную улицу. Дверь быстро распахнулась, и полоса газового света пронизала тьму. Мы начали напряженно вслушиваться, но разговор был короток, прост и непонятен, как всякий разговор подобного рода. Наш изысканный приятель передал в дверь какой-то предмет, похожий не то на клочок бумаги, не то на карточку, и сказал:
— Немедленно. Возьмите кеб.
Грубый, низкий голос ответил изнутри:
— Будет сделано.
Дверь захлопнулась; мы снова очутились во мраке и снова устремились вслед за таинственным незнакомцем, плутая в лабиринте узких переулков и ориентируясь по фонарям. Было всего только пять часов, но благодаря зиме и туману казалось, что уже полночь.
— Удивительно странная прогулка для человека в лакированных ботинках, — повторил я.
— Не знаю, — скромно сказал Бэзиль. — Мы, кажется, выходим на Берклей-сквер.
Продолжая шагать, я напряженно всматривался в темноту, чтобы хоть как-то установить направление. В течение десяти минут я не имел ни малейшего понятия, где мы находимся; наконец я увидал, что мой друг прав. Мы находились в самой фешенебельной части Лондона, еще более унылой, надо сознаться, чем убогие плебейские кварталы.
— Удивительно! — сказал Бэзиль, когда мы завернули на Берклей-сквер.
— Что именно? — спросил я. — Вы, кажется, сказали, что все вполне естественно.
— Я не удивлялся тому, что он расхаживает по запакощенным улицам, — отвечал Бэзиль. — Я не удивился и тому, что он вышел на Берклей-сквер. Но меня удивляет, что он направляется к дому очень хорошего человека.
— К кому же это? — спросил я, задетый его тоном.
— Просто удивительно — как действует время! — сказал он, по обыкновению начиная издалека. — Сказать, что я забыл ту пору, когда я был судьей и общественным деятелем, было бы не вполне правильно. Я помню все очень живо, но так, как помнят прочитанную книжку. Пятнадцать лет тому назад я знал этот сквер так же хорошо, как знает его лорд Роберри, и куда лучше, чем этот человек, поднимающийся сейчас по лестнице дома, принадлежащего старику Бомонту.
— Кто такой старик Бомонт? — спросил я.
— Замечательно славный парень! Лорд Бомонт-оф-Фоксвут — неужели вы не слышали этого имени? Человек исключительной искренности, философ и филантроп. Я допускаю, что он имеет несчастье быть не в своем уме, более того, что он явно сумасшедший. Да, он подвержен той мании, которая пышным цветком распустилась на почве нашего горячечного прогресса и страсти к новшествам: он твердо верит, что все новое, все неведомое доселе должно всячески поощряться. Ему важно, чтоб был прогресс, а куда вы прогрессируете, к звездам или к дьяволу, ему абсолютно безразлично. В результате его дом переполнен бесчисленным количеством литераторов, политиков и т. п.; людьми, носящими длинные волосы, потому что это романтично; и людьми, носящими короткие, потому что это гигиенично; людьми, ходящими на ногах только для того, чтобы размять руки; людьми, ходящими на руках, чтобы не утомить ноги. Но, несмотря на то, что большинство посетителей его салона такие же сумасшедшие, как он сам, они, как и он, почти сплошь хорошие люди. Я весьма удивлен, что в его дом собирается войти преступник.
— Милый друг, — твердо сказал я, шаркая ногой по тротуару, — вся эта история объясняется очень просто. Пользуясь вашим же красноречивым выражением, вы тоже имеете несчастье быть сумасшедшим. Вы встречаете на улице совершенно незнакомого человека; вам приходят в голову всевозможные теории относительно его бровей. Затем вы называете его грабителем на том только основании, что он входит в дом честного человека. Все это слишком чудовищно! Сознайтесь, что это так, Бэзиль, и пойдемте домой. Хотя тут только еще пьют чай, мы забрели так далеко, что опоздаем к обеду.
Глаза Бэзиля вспыхнули в тусклом свете фонарей.
— А я-то думал, — сказал он, — что уже изжил в себе чувство тщеславия.
— Чего же вы хотите? — воскликнул я.
— Я хочу того, — крикнул он, в свою очередь, — чего хочет девушка, когда она надевает новое платье! Я хочу того, чего хочет мальчик, когда он ругается с классным наставником. Я хочу показать кому-нибудь, какой я ловкий парень! То, что я говорил об этом человеке, так же верно, как то, что у вас шляпа на голове. Вы утверждаете, что этого нельзя проверить. А я говорю, что можно! Я поведу вас к моему старому другу Бомонту. Он чудесный человек, и с ним стоит познакомиться.
— Неужели же вы думаете?.. — начал я.
— Я попрошу извинить нас за несоответствующие костюмы, — сказал он спокойно и, пройдя через туманный сквер, поднялся по каменным ступеням и позвонил.
Чопорный слуга в черном и белом отворил нам дверь; услышав фамилию моего друга, он мгновенно переменил удивленный тон на почтительный. Процедура доклада длилась очень недолго, и вскоре к нам вышел хозяин — седовласый господин с лицом, выражающим, крайнее волнение.
— Дорогой мой друг! — воскликнул он, с жаром тряся руку Бэзиля. — Я целую вечность не видал вас! Вы были… э… в провинции? — спросил он несколько удивленно.
— Не все время, — ответил, улыбаясь, Бэзиль. — Я давно уже ушел в отставку, дорогой Филипп, и живу в философском уединении. Надеюсь, я не попал к вам в неурочное время?
— В неурочное время! — воскликнул пылкий джентльмен. — Вы пришли в самый удачный момент, какой только можно себе представить! Знаете, кто у меня?
— Нет, — серьезно ответил Бэзиль. В это время из смежной комнаты донесся взрыв смеха.
— Бэзиль, — торжественно промолвил лорд Бомонт, — у меня Уимполь.
— А кто такой Уимполь?
— Бэзиль! — воскликнул лорд. — Вы, как видно, все это время торчали в провинции! А вернее, на Северном полюсе! На Луне! Кто такой Уимполь? Кто такой Шекспир?
— Что касается Шекспира, — кротко возразил мой друг, — то я, во всяком случае, не на стороне Бэкона. Гораздо вероятнее, что Шекспир — это королева Мария Шотландская. А что до Уимполя… — Новый взрыв смеха в соседней комнате заглушил его слова.
— Уимполь! — воскликнул лорд Бомонт в каком-то экстазе. — Вы не слышали об этом великом современном уме?
1 2 3 4 5