Ноут и Нью-Грэйндж; громадные,
холодные подземные каменные кельи, ныне пустующие. Как легко в молодости,
подумал он, обкрадывать мертвых.
Возвращаясь в город, он слушал радио. Ковры по сниженным ценам;
подержанные автомобили; новости; очередные эмигранты с Гаити; Иран;
наводнения в Альпах; инфляция. Маккей выключил приемник. Он предпочитал
прошлое.
Машина снова затарахтела. Он сделал остановку в гараже. Механик
покопался под капотом и что-то сделал с ремнем вентилятора. Потом
профессор поехал в супермаркет.
После удушливого зноя прохладный воздух за автоматическими дверями
принес облегчение. Маккей купил себе на ужин свиную отбивную, замороженный
горошек и пирог с голубикой и, уходя, прихватил пачку трубочного табака.
Последнюю остановку он сделал у расположившегося за
Маунт-Вернон-стрит, в двух домах от Луисберг-сквер, Института кельтских
исследований при Саффолкском университете - большого, мрачного
викторианского особняка со множеством шпилей, построенного из красного
кирпича. Он поставил машину на просторной, посыпанной гравием площадке
перед старым каретным сараем и медленно направился к боковому входу в
Институт, хранившему восстановленную элегантность ушедшей эпохи: газовые
фонари, выложенные кирпичом дорожки, кованые железные балюстрады и перила.
Профессор вошел, воспользовавшись своим ключом. В здании было прохладно,
тихо и пустынно: уик-энд.
Он взобрался по черной лестнице наверх. Проходя мимо комнаты, в
которой нашла пристанище новая коллекция древностей, Маккей ощутил
внезапный прилив гордости. И на миг остановился, не в силах противиться.
Комната была полна Ирландией. Не Ирландией его детских воспоминаний -
бедной, задавленной церковью, ограбленной страной облупившихся
георгианских фасадов и рыжих доходных домов, пропахших полуденными
обедами, а древней, таинственной Ирландией Книг из Бэллимоут и Ликэна,
землей Верховных Королей Тары, краем песен, костров и поэзии, благородных
сынов Миля и таинственного Туата Де, Племени Богини.
Улыбнувшись про себя, он прошел в свой кабинет и взял посылку из
Англии, которую оставил для него на столе Холлэндер, директор Института.
Адресованная Маккею посылка содержала книгу и письмо.
Вскрыв письмо, он живо пробежал его глазами. Оно было от Грэма
Ашервуда, некогда ассистента, а ныне главы кафедры этнологии в небольшом
лондонском колледже. Письмо, относившееся к разряду "поддержать контакт",
содержало главным образом новости и было полно сплетен из жизни ученого
мира. Маккей быстро закончил чтение, потом перечел последний абзац:
"Нашел этот "ужастик" на Чаринг-Кросс-роуд. Подумал, что по понятным
причинам история "гекстонской головы" может Вас заинтересовать. Всего
наилучшего, Грэм".
Маккей взглянул на красный потрепанный переплет. "Наше населенное
призраками прошлое". От книги пахло сыростью.
Он осторожно раскрыл ее.
Изнутри к обложке был приклеен экслибрис, гравюра на дереве: некто
улыбающийся, похожий на Пана, сидел под сенью покрытых густой листвой
толстых ветвей и гладил похожего на лисицу зверя, поставив заканчивающуюся
копытом ногу на закрытую книгу. Имя было решительно вымарано чернилами.
Он перевернул страницу. Содержание. Главы представляли собой
альманахи историй о привидениях. Некоторые Маккей уже знал, другие были
ему внове. Среди тех, что раньше ему не попадались, была и "Гекстонская
голова". Название звучало интригующе. Остальные, кажется, в основном
являлись извлечениями из английских источников: "Монахиня-призрак из дома
священника в Борли", "Вампир из Кроглин-Грэйндж", "Призрак с Кок-лейн",
"Вопящий череп из Уордли-Холла". Но были и американские статьи: "Великая
тайна Эмхерста" занимала целую главу. Кроме того, в книгу вошли главы,
посвященные различным призрачным дамам всевозможных расцветок, обитавшим в
самых разных местах.
Пролистывая страницы, Маккей наткнулся на загнутый уголок и
написанную карандашом строчку: "Гекстонская голова".
Профессор закрыл книгу и улыбнулся. Однако неосознанная тревога
умерила его радостное настроение. Он ценил одиночество своего друга. И
одновременно тревожился о нем. Археология была областью науки, мало
терпимой к людям, уличенным в чудачествах. А Грэм Ашервуд, по мнению
Маккея, следовал в опасной близости к этому повороту. Когда они оба жили в
Мэне, Грэм был другим. Теперь же он все серьезнее и серьезнее относился ко
всякой метафизической чуши: призракам, определению потустороннего
присутствия, таинственным излучениям, психоархеологии. Что нынче на всех
нашло? Несомненно, семидесятым годам предстояло остаться в памяти эпохой
падения рационализма. Кто это сказал "ползучий прилив оккультизма"? Фрейд?
Или, кажется, Юнг? Сдались даже закаленные ученые мужи. Эллендер Смит,
Мюррей, Летбридж. Да, очевидно, у каждого было свое слабое место, своя
ахиллесова пята, своя точка разлома, в которой возникало желание верить в
невероятное. Эта опасность, кажется, и грозила теперь Ашервуду.
Тем не менее, Маккей решил, что прочтет книгу. Разумеется, не потому,
что хоть сколько-нибудь верил во все это, а потому, что (о чем Ашервуд
знал по опыту их прошлого общения) Кьяран Маккей никогда не мог устоять
перед хорошей историей о привидениях. "Ну и что в этом такого?" - спросил
он себя. В конце концов, истории о привидениях были попросту частью
фольклора, официально признанной в своей сфере дисциплины. Чудесная,
пленительная карта лабиринта, каким является темная, иррациональная
сторона человеческого сознания. Если принять меры к сохранению
объективности, ничего плохого в самом изучении причин веры человека в
привидения, знамения и сверхъестественное не было, пусть даже оно
доставляло вам удовольствие. Но стоило ступить за эту черту (весьма
сомнительного свойства), стоило поверить в предмет своих исследований - и
вы оказывались в затруднительном положении, переместившись с твердой почвы
этнографически обоснованной науки на зыбучие пески оккультизма.
Довольный своими рационалистическими выкладками, Маккей заложил
письмо в книгу, книгу сунул подмышку и вышел, заперев за собой дверь.
Когда он приехал домой, то увидел, что ветер опять перевернул
фотографию Мэгги.
3
Дом Шона Энджеле нравился. Он полностью отвечал ее представлениям о
том, каким должен быть дом. Даже летом в нем пахло древесным дымком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
холодные подземные каменные кельи, ныне пустующие. Как легко в молодости,
подумал он, обкрадывать мертвых.
Возвращаясь в город, он слушал радио. Ковры по сниженным ценам;
подержанные автомобили; новости; очередные эмигранты с Гаити; Иран;
наводнения в Альпах; инфляция. Маккей выключил приемник. Он предпочитал
прошлое.
Машина снова затарахтела. Он сделал остановку в гараже. Механик
покопался под капотом и что-то сделал с ремнем вентилятора. Потом
профессор поехал в супермаркет.
После удушливого зноя прохладный воздух за автоматическими дверями
принес облегчение. Маккей купил себе на ужин свиную отбивную, замороженный
горошек и пирог с голубикой и, уходя, прихватил пачку трубочного табака.
Последнюю остановку он сделал у расположившегося за
Маунт-Вернон-стрит, в двух домах от Луисберг-сквер, Института кельтских
исследований при Саффолкском университете - большого, мрачного
викторианского особняка со множеством шпилей, построенного из красного
кирпича. Он поставил машину на просторной, посыпанной гравием площадке
перед старым каретным сараем и медленно направился к боковому входу в
Институт, хранившему восстановленную элегантность ушедшей эпохи: газовые
фонари, выложенные кирпичом дорожки, кованые железные балюстрады и перила.
Профессор вошел, воспользовавшись своим ключом. В здании было прохладно,
тихо и пустынно: уик-энд.
Он взобрался по черной лестнице наверх. Проходя мимо комнаты, в
которой нашла пристанище новая коллекция древностей, Маккей ощутил
внезапный прилив гордости. И на миг остановился, не в силах противиться.
Комната была полна Ирландией. Не Ирландией его детских воспоминаний -
бедной, задавленной церковью, ограбленной страной облупившихся
георгианских фасадов и рыжих доходных домов, пропахших полуденными
обедами, а древней, таинственной Ирландией Книг из Бэллимоут и Ликэна,
землей Верховных Королей Тары, краем песен, костров и поэзии, благородных
сынов Миля и таинственного Туата Де, Племени Богини.
Улыбнувшись про себя, он прошел в свой кабинет и взял посылку из
Англии, которую оставил для него на столе Холлэндер, директор Института.
Адресованная Маккею посылка содержала книгу и письмо.
Вскрыв письмо, он живо пробежал его глазами. Оно было от Грэма
Ашервуда, некогда ассистента, а ныне главы кафедры этнологии в небольшом
лондонском колледже. Письмо, относившееся к разряду "поддержать контакт",
содержало главным образом новости и было полно сплетен из жизни ученого
мира. Маккей быстро закончил чтение, потом перечел последний абзац:
"Нашел этот "ужастик" на Чаринг-Кросс-роуд. Подумал, что по понятным
причинам история "гекстонской головы" может Вас заинтересовать. Всего
наилучшего, Грэм".
Маккей взглянул на красный потрепанный переплет. "Наше населенное
призраками прошлое". От книги пахло сыростью.
Он осторожно раскрыл ее.
Изнутри к обложке был приклеен экслибрис, гравюра на дереве: некто
улыбающийся, похожий на Пана, сидел под сенью покрытых густой листвой
толстых ветвей и гладил похожего на лисицу зверя, поставив заканчивающуюся
копытом ногу на закрытую книгу. Имя было решительно вымарано чернилами.
Он перевернул страницу. Содержание. Главы представляли собой
альманахи историй о привидениях. Некоторые Маккей уже знал, другие были
ему внове. Среди тех, что раньше ему не попадались, была и "Гекстонская
голова". Название звучало интригующе. Остальные, кажется, в основном
являлись извлечениями из английских источников: "Монахиня-призрак из дома
священника в Борли", "Вампир из Кроглин-Грэйндж", "Призрак с Кок-лейн",
"Вопящий череп из Уордли-Холла". Но были и американские статьи: "Великая
тайна Эмхерста" занимала целую главу. Кроме того, в книгу вошли главы,
посвященные различным призрачным дамам всевозможных расцветок, обитавшим в
самых разных местах.
Пролистывая страницы, Маккей наткнулся на загнутый уголок и
написанную карандашом строчку: "Гекстонская голова".
Профессор закрыл книгу и улыбнулся. Однако неосознанная тревога
умерила его радостное настроение. Он ценил одиночество своего друга. И
одновременно тревожился о нем. Археология была областью науки, мало
терпимой к людям, уличенным в чудачествах. А Грэм Ашервуд, по мнению
Маккея, следовал в опасной близости к этому повороту. Когда они оба жили в
Мэне, Грэм был другим. Теперь же он все серьезнее и серьезнее относился ко
всякой метафизической чуши: призракам, определению потустороннего
присутствия, таинственным излучениям, психоархеологии. Что нынче на всех
нашло? Несомненно, семидесятым годам предстояло остаться в памяти эпохой
падения рационализма. Кто это сказал "ползучий прилив оккультизма"? Фрейд?
Или, кажется, Юнг? Сдались даже закаленные ученые мужи. Эллендер Смит,
Мюррей, Летбридж. Да, очевидно, у каждого было свое слабое место, своя
ахиллесова пята, своя точка разлома, в которой возникало желание верить в
невероятное. Эта опасность, кажется, и грозила теперь Ашервуду.
Тем не менее, Маккей решил, что прочтет книгу. Разумеется, не потому,
что хоть сколько-нибудь верил во все это, а потому, что (о чем Ашервуд
знал по опыту их прошлого общения) Кьяран Маккей никогда не мог устоять
перед хорошей историей о привидениях. "Ну и что в этом такого?" - спросил
он себя. В конце концов, истории о привидениях были попросту частью
фольклора, официально признанной в своей сфере дисциплины. Чудесная,
пленительная карта лабиринта, каким является темная, иррациональная
сторона человеческого сознания. Если принять меры к сохранению
объективности, ничего плохого в самом изучении причин веры человека в
привидения, знамения и сверхъестественное не было, пусть даже оно
доставляло вам удовольствие. Но стоило ступить за эту черту (весьма
сомнительного свойства), стоило поверить в предмет своих исследований - и
вы оказывались в затруднительном положении, переместившись с твердой почвы
этнографически обоснованной науки на зыбучие пески оккультизма.
Довольный своими рационалистическими выкладками, Маккей заложил
письмо в книгу, книгу сунул подмышку и вышел, заперев за собой дверь.
Когда он приехал домой, то увидел, что ветер опять перевернул
фотографию Мэгги.
3
Дом Шона Энджеле нравился. Он полностью отвечал ее представлениям о
том, каким должен быть дом. Даже летом в нем пахло древесным дымком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75