Слишком многие нуждались в сосне для мачт, в льне для крепких канатов и в провизии для изголодавшихся моряков.
Чаны на китобойных судах слегка уменьшили интенсивность выброса в атмосферу зловонных паров, когда «Решительный», искусно лавируя между стоявшими на якоре судами, пробирался с своей импровизированной пристани. Ее, конечно, никак нельзя было сравнить с пристанью Ливерпуля или Саутгемптона, зато она была собственностью Коффина. Никто во всей Корорареке не смел заявлять на нее свои права. Как причальное место Корорарека оставляла желать много лучшего, однако оставалось молча пользоваться тем, что было. Собственный убогонький причал — вот и все, что пока мог позволить себе Коффин.
Наконец шхуна гулко ударилась о пирс. Со стороны Пляжа доносились настолько громкие крики и песнопения, что помощникам Коффина приходилось надрывать глотки, чтобы понять друг друга. Скоро должно было взойти солнце, но все на корабле знали, что на Пляже с наступлением утра отнюдь не станет тише. Таверны, пивные и бордели здесь никогда не закрывались. Бармены, шлюхи и шулера обслуживали китобоев двадцать четыре часа в сутки.
«Решительный» пришвартовался и был накрепко привязан к причалу канатами. Только после этого был переброшен трап. В честь этого кто-то разрядил в ночное небо мушкет и сразу же за тем последовал многоголосый одобрительный вой.
Коффин почувствовал, что наконец-то вернулся домой.
Глава 2
У переброшенного на берег трапа его поджидал Мэрхам.
— Какие-нибудь распоряжения, кэп?
— Нас не было здесь больше месяца, господин Мэрхам. Можете отпустить всех членов команды повидаться с женами или подружками. Или и с теми, и с другими. Но позаботьтесь сначала о грузе. Выставьте обычный караул. Я не хочу, чтобы местные воришки прикарманили часть моей прибыли.
— Слушаюсь, сор. Мне и самому не терпится сойти на берег. Южный Остров оказался холодным местечком. Я имею в виду не только погоду, сор.
Взгляд Коффина переместился на дальний конец пирса. Там толпились моряки с других судов, еще не до конца проспиртованными глазами восторженно взирая на груз будущих мачт и рангоутов, выставленных на палубе «Решительного». Отлично! Они-то и разнесут слух по всей гавани о том, что так остро необходимое дерево наконец доставлено.
— Я ожидаю, что к нам повалят толпой, господин Мэрхам. Предупредите всех интересующихся о том, что мы не будем продавать каури до тех пор, пока господин Голдмэн не определит качество товара и не оценит его. Не хотелось бы в этой лихорадке свести на нет все наши тяжкие труды.
— Да, сор, — согласился Мэрхам.
— Вот и хорошо. Когда все это будет сделано, можете располагать собой по своему усмотрению. Что касается меня, то одно дело требует моего присутствия на берегу. Мэрхам скорчил гримасу.
— У всех у нас дела на берегу, сор. Коффин уже ступил на трап, когда за спиной вновь раздался голос первого помощника:
— И еще одна вещь, сор.
Коффин повернулся и увидел, что помощник кивает вдоль палубы.
— С ним-то что делать?
Взгляд Коффина последовал за взглядом его первого помощника в предутреннюю темноту. Он смог различить лишь выразительный силуэт человека, облокотившегося на борт судна. Старик-маори был изрядного роста — добрых шесть футов и шесть дюймов, и тощ, как мачта клипера. На нем были сандалии местного производства и серо-коричневый льняной плащ, а в волосы было воткнуто четыре пера. Три из них принадлежали к редкой птице кеа, а четвертое — птице, неизвестной Коффину. Это было самое большое перо, которое ему когда-либо доводилось видеть.
Маори взяли на борт «Решительного» на Южном Острове. Насколько Коффин и его матросы поняли, местные аборигены только рады были избавиться от своего сородича. Его звали Туото и он относился к касте тоунга. Самым близким к нему по значению словом в английском языке было слово «священник». Однако, различия было налицо. Он был чем-то вроде духовного наставника аборигенов вперемешку с колдуном. Коффину он был интересен, почему старика и взяли с собой на Северный Остров. В качестве оплаты за проезд Туото обещал немного почародействовать и обеспечить в плавании хорошую погоду. Волшебство у маори обозначалось словом каракиа. Эту примитивную магию Туото, однако солидно подкреплял неплохим знанием моря и ветров.
Команда дружно невзлюбила его. Никто из матросов и не трудился скрывать свои чувства.
— На нашем чистом корабле нет места грязному дикарка — выразил общие чувства одиниз моряков.
В разговоре с людьми Туото был сух и немногословен.
Несмотря на все это, он хорошо относился к Коффину. Молодой капитан платил ему тем же.
Необходимо сказать, что погода по возвращению и вправду баловала корабль Коффина. Плавание прошло без осложнений. Хотя, конечно, никто из матросов ни на грош не верил, что в этом какую-то роль сыграли загадочные заклинания «грязного дикаря».
Один из матросов, который стоял как-то в ночной вахте, наутро уверял своих товарищей, что своими собственными глазами наблюдал разговор старика маори с дельфинами, подплывавшими к «Решительному» под покровом темноты. Беднягу подняла насмех вся команда и он вынужден был заткнуться. Однако Коффин с любопытством подметил одну деталь: с тех самых пор этот матрос, который вообще-то отличался сильной волей и здравомыслием, стал обходить старика самой дальней дорогой, когда видел, что тот направляется по палубе в его сторону.
— Я позабочусь о нем, господин Мэрхам.
— Благодарю вас, сор, — ответил первый помощник с искренним чувством.
Подходя к туземцу, Коффин подумал: «Они все просто бояться его. И моряки, и маори».
Команда тем временем спускалась по трапу на берег, не оглядываясь ни на корабль, ни на своего капитана. Добравшись до левого борта, Коффин вдруг осознал, что шхуна совсем почти не качается на воде. За недели плавания ноги привыкли к постоянной качке и теперь двигались как-то неуверенно.
— Тена кое, Туото.
Старый колдун без улыбки ответил:
— Привет и тебе, капитан Роберт Коффин. Как и прежде, капитана изумила беглость речи этого аборигена. Вообще-то маори с большой охотой овладевали английским языком, но это происходило в миссионерских школах, а старый Туото совершенно не походил на завсегдатая подобных заведений.
— Чем занимаешься?
Туото показал в сторону гавани свой клюкой, — настоящим произведением искусства, — сделанной из тяжелой породы дерева и украшенной красивой резьбой, многочисленными рисунками, узорами и завитками. Эти рисунки странным образом гармонировали с татуировками, покрывавшими лицо и тело старика.
— Смотрю на тех людей, что копошатся на кораблях. Они варят мясо большой рыбы, но не для того, чтобы есть. Зачем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167
Чаны на китобойных судах слегка уменьшили интенсивность выброса в атмосферу зловонных паров, когда «Решительный», искусно лавируя между стоявшими на якоре судами, пробирался с своей импровизированной пристани. Ее, конечно, никак нельзя было сравнить с пристанью Ливерпуля или Саутгемптона, зато она была собственностью Коффина. Никто во всей Корорареке не смел заявлять на нее свои права. Как причальное место Корорарека оставляла желать много лучшего, однако оставалось молча пользоваться тем, что было. Собственный убогонький причал — вот и все, что пока мог позволить себе Коффин.
Наконец шхуна гулко ударилась о пирс. Со стороны Пляжа доносились настолько громкие крики и песнопения, что помощникам Коффина приходилось надрывать глотки, чтобы понять друг друга. Скоро должно было взойти солнце, но все на корабле знали, что на Пляже с наступлением утра отнюдь не станет тише. Таверны, пивные и бордели здесь никогда не закрывались. Бармены, шлюхи и шулера обслуживали китобоев двадцать четыре часа в сутки.
«Решительный» пришвартовался и был накрепко привязан к причалу канатами. Только после этого был переброшен трап. В честь этого кто-то разрядил в ночное небо мушкет и сразу же за тем последовал многоголосый одобрительный вой.
Коффин почувствовал, что наконец-то вернулся домой.
Глава 2
У переброшенного на берег трапа его поджидал Мэрхам.
— Какие-нибудь распоряжения, кэп?
— Нас не было здесь больше месяца, господин Мэрхам. Можете отпустить всех членов команды повидаться с женами или подружками. Или и с теми, и с другими. Но позаботьтесь сначала о грузе. Выставьте обычный караул. Я не хочу, чтобы местные воришки прикарманили часть моей прибыли.
— Слушаюсь, сор. Мне и самому не терпится сойти на берег. Южный Остров оказался холодным местечком. Я имею в виду не только погоду, сор.
Взгляд Коффина переместился на дальний конец пирса. Там толпились моряки с других судов, еще не до конца проспиртованными глазами восторженно взирая на груз будущих мачт и рангоутов, выставленных на палубе «Решительного». Отлично! Они-то и разнесут слух по всей гавани о том, что так остро необходимое дерево наконец доставлено.
— Я ожидаю, что к нам повалят толпой, господин Мэрхам. Предупредите всех интересующихся о том, что мы не будем продавать каури до тех пор, пока господин Голдмэн не определит качество товара и не оценит его. Не хотелось бы в этой лихорадке свести на нет все наши тяжкие труды.
— Да, сор, — согласился Мэрхам.
— Вот и хорошо. Когда все это будет сделано, можете располагать собой по своему усмотрению. Что касается меня, то одно дело требует моего присутствия на берегу. Мэрхам скорчил гримасу.
— У всех у нас дела на берегу, сор. Коффин уже ступил на трап, когда за спиной вновь раздался голос первого помощника:
— И еще одна вещь, сор.
Коффин повернулся и увидел, что помощник кивает вдоль палубы.
— С ним-то что делать?
Взгляд Коффина последовал за взглядом его первого помощника в предутреннюю темноту. Он смог различить лишь выразительный силуэт человека, облокотившегося на борт судна. Старик-маори был изрядного роста — добрых шесть футов и шесть дюймов, и тощ, как мачта клипера. На нем были сандалии местного производства и серо-коричневый льняной плащ, а в волосы было воткнуто четыре пера. Три из них принадлежали к редкой птице кеа, а четвертое — птице, неизвестной Коффину. Это было самое большое перо, которое ему когда-либо доводилось видеть.
Маори взяли на борт «Решительного» на Южном Острове. Насколько Коффин и его матросы поняли, местные аборигены только рады были избавиться от своего сородича. Его звали Туото и он относился к касте тоунга. Самым близким к нему по значению словом в английском языке было слово «священник». Однако, различия было налицо. Он был чем-то вроде духовного наставника аборигенов вперемешку с колдуном. Коффину он был интересен, почему старика и взяли с собой на Северный Остров. В качестве оплаты за проезд Туото обещал немного почародействовать и обеспечить в плавании хорошую погоду. Волшебство у маори обозначалось словом каракиа. Эту примитивную магию Туото, однако солидно подкреплял неплохим знанием моря и ветров.
Команда дружно невзлюбила его. Никто из матросов и не трудился скрывать свои чувства.
— На нашем чистом корабле нет места грязному дикарка — выразил общие чувства одиниз моряков.
В разговоре с людьми Туото был сух и немногословен.
Несмотря на все это, он хорошо относился к Коффину. Молодой капитан платил ему тем же.
Необходимо сказать, что погода по возвращению и вправду баловала корабль Коффина. Плавание прошло без осложнений. Хотя, конечно, никто из матросов ни на грош не верил, что в этом какую-то роль сыграли загадочные заклинания «грязного дикаря».
Один из матросов, который стоял как-то в ночной вахте, наутро уверял своих товарищей, что своими собственными глазами наблюдал разговор старика маори с дельфинами, подплывавшими к «Решительному» под покровом темноты. Беднягу подняла насмех вся команда и он вынужден был заткнуться. Однако Коффин с любопытством подметил одну деталь: с тех самых пор этот матрос, который вообще-то отличался сильной волей и здравомыслием, стал обходить старика самой дальней дорогой, когда видел, что тот направляется по палубе в его сторону.
— Я позабочусь о нем, господин Мэрхам.
— Благодарю вас, сор, — ответил первый помощник с искренним чувством.
Подходя к туземцу, Коффин подумал: «Они все просто бояться его. И моряки, и маори».
Команда тем временем спускалась по трапу на берег, не оглядываясь ни на корабль, ни на своего капитана. Добравшись до левого борта, Коффин вдруг осознал, что шхуна совсем почти не качается на воде. За недели плавания ноги привыкли к постоянной качке и теперь двигались как-то неуверенно.
— Тена кое, Туото.
Старый колдун без улыбки ответил:
— Привет и тебе, капитан Роберт Коффин. Как и прежде, капитана изумила беглость речи этого аборигена. Вообще-то маори с большой охотой овладевали английским языком, но это происходило в миссионерских школах, а старый Туото совершенно не походил на завсегдатая подобных заведений.
— Чем занимаешься?
Туото показал в сторону гавани свой клюкой, — настоящим произведением искусства, — сделанной из тяжелой породы дерева и украшенной красивой резьбой, многочисленными рисунками, узорами и завитками. Эти рисунки странным образом гармонировали с татуировками, покрывавшими лицо и тело старика.
— Смотрю на тех людей, что копошатся на кораблях. Они варят мясо большой рыбы, но не для того, чтобы есть. Зачем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167