Я не хочу бросать лечение! Это мой единственный шанс! Не хочу и не брошу!
– Пожалуйста, пойми меня, сынок. Я просто надвое разрываюсь. Но не могу я отпустить его одного, а он говорит, что все равно уедет, даже без меня. Он муж мой. Это мой долг!
– А я твой сын! – крикнул Джим.
Казим Грассер, черный санитар, просунул голову в дверь.
– Все в порядке? Какие-то проблемы?
– Это семейные дела, – сказал Джим. – Я ни на кого не собираюсь кидаться. Давай катись!
– Ладно, ладно, только тихо, – сказал Грассер и убрал голову
– А почему он сам ко мне не пришел, почему прислал тебя? – орал Джим.
– Что, боится встретиться со мной? Или уж до того меня ненавидит, что ему на меня насрать?
– Пожалуйста, Джим, не выражайся так. Нет, нельзя сказать, что он тебя ненавидит. Но встречаться с тобой правда боится. Он чувствует себя неудачником…
– Так оно и есть!
– Чувствует, что потерпел крах как муж, отец и кормилец…
– Так оно и есть!
–…и боится, что ты на него набросишься. Он говорит… он говорит…
– Ну, скажи! Что я сумасшедший!
Ева протянула к нему руку.
– Прошу тебя, Джим. Я не могу больше выносить этого. Не будь это таким непростительным грехом, убила бы себя!
– Делай, как считаешь лучше, – сказал Джим и вышел из комнаты.
– Джим! Не уходи! – закричала мать вслед.
Он помедлил, но не обернулся. Придя к себе, он сел и заплакал. Одиночество, точно прилив, несло его за горизонт, вдаль от всех живущих, к острову, который тоже назывался Одиночество.
Горе не помешало Джиму подумать, что это потрясающее название для песни. «Остров, который тоже называется Одиночество».
Странная штука мозг. В самом глубоком горе посылает вот такие сообщения. Всегда работает, работает, работает над самыми разными темами – и никто не знает, с чего он вдруг выдает результаты некоторых своих трудов в самый неподходящий момент.
Хотя в такой ли уж неподходящий? Может, мозг пытается смягчить несчастье, отвлекая себя от себя самого?
Если так, то его уловка сработала только на минуту. Джим погрузился в холодные черные воды и не выныривал довольно долго. Товарищи по группе помогали ему, как могли. Доктор Сцевола, замещавший Порсену, который уехал на трехдневную конференцию, пытался вернуть Джиму свет, но у него ничего не вышло.
В тот же самый вечер, сразу после групповой терапии, Джима снова позвали в комнату для визитов.
– Мистер и миссис Вайзак, – сказал ему дежурный. – У них плохие новости, Джим. Сразу видно.
Вайзаки встали, когда он вошел. Миссис Вайзак, разразившись слезами, подбежала к Джиму, обхватила его своими большими сильными руками и прижала лицом к своей большой груди. От нее пахло дешевыми духами.
– Сэм умер! – простонала она.
Внутри у Джима что-то сместилось.
Он оцепенел, голос миссис Вайзак ушел куда-то вдаль, и ему показалось, что он тонет в мягкой сахарной вате. Все уплывало, кроме этого удушливого облака. Джим видел все расплывчато, будто через несколько слоев марли.
И плакать он не мог. Все слезы, которые у него были, он уже выплакал сегодня. Источник иссяк, остался лишь камень, из которого он бил, – холодный, твердый и сухой.
Джим сел, и миссис Вайзак рассказала ему про Сэма. Мистер Вайзак сидел безгласный, понурив голову, весь поникший. Рассказ был коротким. Сэм, сбежав из дому, несколько раз голосовал на дороге. В последний раз остановился водитель грузовика с полуприцепом. Никто не знает, почему это случилось, но тягач с прицепом вдруг сложились в гармошку, рухнули с крутого обрыва и несколько раз перевернулись, скатываясь вниз. Водитель серьезно пострадал и сейчас находился в коме. Сэма сразу выбросило из кабины – и швырнуло под прицеп. Похороны через три дня.
– Я не хотела просто звонить тебе, – сказала миссис Вайзак, утирая глаза. – Хотела сама сообщить тебе об этом. Ведь вы с Сэмом были такими друзьями – с тех пор, как ходить научились.
И она разрыдалась. Джим, как мог, старался утешить ее, хотя и не разделял ее душевную боль и ее горе. Его это словно бы не трогало. Казалось, что смерть Сэма произошла много лет назад.
Доктор Порсена, проводя с Джимом первый индивидуальный сеанс после возвращения с конференции, остановился кaк раз на этой бесчувственности. К концу часа доктор сказал:
– Возможно, это потому, что тебя гнетет двойное горе. У тебя очень живое воображение всех видов – визуальное, тактильное, вкусовое и слуховое. Твои путешествия в Многоярусный мир всегда очень реалистичны и ярки. Там ты живешь не менее полной жизнью, чем здесь. Так вот я и говорю…
Доктор умолк, ожидая, чтобы Джим его дополнил. Лучше, когда открытие ты делаешь сам, а не когда его тебе преподносят. Свет должен прийти изнутри.
Джим так и видел, как белые пальцы шарят во мраке его мозга. Какого черта Шаману нужно от него? Может, он думает, что восемнадцатилетний псих мыслит, как доктор Фрейд?
Порсена, однако, наверняка произнес какое-то ключевое слово. Он всегда дает такие подсказки своим пациентам, только нелегко уловить такой намек среди множества фраз. Если пациент откопает ключ и сообразит, как им пользоваться, то может открыть дверь, ведущую к свету.
Тяжелый расплав горя точно разбавлял воспоминания. Но Джим, побывав Орком, значительно улучшил свою память. Он как бы носил в себе отпечаток почти что фотографической памяти молодого властителя. И помнил почти дословно все, что говорил Порсена во время сеанса. Значит, надо включить сканер. Остановить курсор на ключевом слове или фразе и дать подсветку.
– Ага! – сказал Джим. – Двойное!
Доктор улыбнулся.
– Двойное горе, – продолжал Джим. – Вы думаете, что я несу добавочный груз горя. Один груз – как Джим Гримсон и другой – как Орк. Оба мы отвергнуты – мягко говоря – нашими отцами. Оба попали в переплет. Насчет потери лучшего друга – не знаю. Сомневаюсь, что Орка так уж расстроила смерть Иаджима.
Джим скривил рот, точно это могло стимулировать мозг. Психиатр сказал:
– Итак, Иаджим погиб, насколько тебе известно. Это единственная потеря Орка?
– А-а, вот что. Ну а… вдруг и сам Орк тоже?
Порсена не ответил, предоставляя думать своему пациенту.
– То есть я ведь не знаю – вдруг и Орк тоже умер! Ну, если так, то я совсем пропал! Все, каюк! Столько я уже не выдержу!
– Другие потери? – сказал доктор.
– Потери… потери? Ну, если речь об Орке, а он ведь взаправду я, а я – он, я все это объяснил, то это моя мать… то есть Энитармон. Ее нет.
Еще я люблю тетю Валу – и ее тоже потерял. Это, конечно, большая утрата. Я знаю, Орк поначалу очень горевал о том, что, может быть, никогда их не увидит. Но потом его горе преобразилось в ненависть к отцу. Он…
После долгой паузы доктор повторил:
– Он..?
– Он-то действовал. А не сидел npoсто так и не лил слезы.
– Правильно он поступил в данном случае или нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
– Пожалуйста, пойми меня, сынок. Я просто надвое разрываюсь. Но не могу я отпустить его одного, а он говорит, что все равно уедет, даже без меня. Он муж мой. Это мой долг!
– А я твой сын! – крикнул Джим.
Казим Грассер, черный санитар, просунул голову в дверь.
– Все в порядке? Какие-то проблемы?
– Это семейные дела, – сказал Джим. – Я ни на кого не собираюсь кидаться. Давай катись!
– Ладно, ладно, только тихо, – сказал Грассер и убрал голову
– А почему он сам ко мне не пришел, почему прислал тебя? – орал Джим.
– Что, боится встретиться со мной? Или уж до того меня ненавидит, что ему на меня насрать?
– Пожалуйста, Джим, не выражайся так. Нет, нельзя сказать, что он тебя ненавидит. Но встречаться с тобой правда боится. Он чувствует себя неудачником…
– Так оно и есть!
– Чувствует, что потерпел крах как муж, отец и кормилец…
– Так оно и есть!
–…и боится, что ты на него набросишься. Он говорит… он говорит…
– Ну, скажи! Что я сумасшедший!
Ева протянула к нему руку.
– Прошу тебя, Джим. Я не могу больше выносить этого. Не будь это таким непростительным грехом, убила бы себя!
– Делай, как считаешь лучше, – сказал Джим и вышел из комнаты.
– Джим! Не уходи! – закричала мать вслед.
Он помедлил, но не обернулся. Придя к себе, он сел и заплакал. Одиночество, точно прилив, несло его за горизонт, вдаль от всех живущих, к острову, который тоже назывался Одиночество.
Горе не помешало Джиму подумать, что это потрясающее название для песни. «Остров, который тоже называется Одиночество».
Странная штука мозг. В самом глубоком горе посылает вот такие сообщения. Всегда работает, работает, работает над самыми разными темами – и никто не знает, с чего он вдруг выдает результаты некоторых своих трудов в самый неподходящий момент.
Хотя в такой ли уж неподходящий? Может, мозг пытается смягчить несчастье, отвлекая себя от себя самого?
Если так, то его уловка сработала только на минуту. Джим погрузился в холодные черные воды и не выныривал довольно долго. Товарищи по группе помогали ему, как могли. Доктор Сцевола, замещавший Порсену, который уехал на трехдневную конференцию, пытался вернуть Джиму свет, но у него ничего не вышло.
В тот же самый вечер, сразу после групповой терапии, Джима снова позвали в комнату для визитов.
– Мистер и миссис Вайзак, – сказал ему дежурный. – У них плохие новости, Джим. Сразу видно.
Вайзаки встали, когда он вошел. Миссис Вайзак, разразившись слезами, подбежала к Джиму, обхватила его своими большими сильными руками и прижала лицом к своей большой груди. От нее пахло дешевыми духами.
– Сэм умер! – простонала она.
Внутри у Джима что-то сместилось.
Он оцепенел, голос миссис Вайзак ушел куда-то вдаль, и ему показалось, что он тонет в мягкой сахарной вате. Все уплывало, кроме этого удушливого облака. Джим видел все расплывчато, будто через несколько слоев марли.
И плакать он не мог. Все слезы, которые у него были, он уже выплакал сегодня. Источник иссяк, остался лишь камень, из которого он бил, – холодный, твердый и сухой.
Джим сел, и миссис Вайзак рассказала ему про Сэма. Мистер Вайзак сидел безгласный, понурив голову, весь поникший. Рассказ был коротким. Сэм, сбежав из дому, несколько раз голосовал на дороге. В последний раз остановился водитель грузовика с полуприцепом. Никто не знает, почему это случилось, но тягач с прицепом вдруг сложились в гармошку, рухнули с крутого обрыва и несколько раз перевернулись, скатываясь вниз. Водитель серьезно пострадал и сейчас находился в коме. Сэма сразу выбросило из кабины – и швырнуло под прицеп. Похороны через три дня.
– Я не хотела просто звонить тебе, – сказала миссис Вайзак, утирая глаза. – Хотела сама сообщить тебе об этом. Ведь вы с Сэмом были такими друзьями – с тех пор, как ходить научились.
И она разрыдалась. Джим, как мог, старался утешить ее, хотя и не разделял ее душевную боль и ее горе. Его это словно бы не трогало. Казалось, что смерть Сэма произошла много лет назад.
Доктор Порсена, проводя с Джимом первый индивидуальный сеанс после возвращения с конференции, остановился кaк раз на этой бесчувственности. К концу часа доктор сказал:
– Возможно, это потому, что тебя гнетет двойное горе. У тебя очень живое воображение всех видов – визуальное, тактильное, вкусовое и слуховое. Твои путешествия в Многоярусный мир всегда очень реалистичны и ярки. Там ты живешь не менее полной жизнью, чем здесь. Так вот я и говорю…
Доктор умолк, ожидая, чтобы Джим его дополнил. Лучше, когда открытие ты делаешь сам, а не когда его тебе преподносят. Свет должен прийти изнутри.
Джим так и видел, как белые пальцы шарят во мраке его мозга. Какого черта Шаману нужно от него? Может, он думает, что восемнадцатилетний псих мыслит, как доктор Фрейд?
Порсена, однако, наверняка произнес какое-то ключевое слово. Он всегда дает такие подсказки своим пациентам, только нелегко уловить такой намек среди множества фраз. Если пациент откопает ключ и сообразит, как им пользоваться, то может открыть дверь, ведущую к свету.
Тяжелый расплав горя точно разбавлял воспоминания. Но Джим, побывав Орком, значительно улучшил свою память. Он как бы носил в себе отпечаток почти что фотографической памяти молодого властителя. И помнил почти дословно все, что говорил Порсена во время сеанса. Значит, надо включить сканер. Остановить курсор на ключевом слове или фразе и дать подсветку.
– Ага! – сказал Джим. – Двойное!
Доктор улыбнулся.
– Двойное горе, – продолжал Джим. – Вы думаете, что я несу добавочный груз горя. Один груз – как Джим Гримсон и другой – как Орк. Оба мы отвергнуты – мягко говоря – нашими отцами. Оба попали в переплет. Насчет потери лучшего друга – не знаю. Сомневаюсь, что Орка так уж расстроила смерть Иаджима.
Джим скривил рот, точно это могло стимулировать мозг. Психиатр сказал:
– Итак, Иаджим погиб, насколько тебе известно. Это единственная потеря Орка?
– А-а, вот что. Ну а… вдруг и сам Орк тоже?
Порсена не ответил, предоставляя думать своему пациенту.
– То есть я ведь не знаю – вдруг и Орк тоже умер! Ну, если так, то я совсем пропал! Все, каюк! Столько я уже не выдержу!
– Другие потери? – сказал доктор.
– Потери… потери? Ну, если речь об Орке, а он ведь взаправду я, а я – он, я все это объяснил, то это моя мать… то есть Энитармон. Ее нет.
Еще я люблю тетю Валу – и ее тоже потерял. Это, конечно, большая утрата. Я знаю, Орк поначалу очень горевал о том, что, может быть, никогда их не увидит. Но потом его горе преобразилось в ненависть к отцу. Он…
После долгой паузы доктор повторил:
– Он..?
– Он-то действовал. А не сидел npoсто так и не лил слезы.
– Правильно он поступил в данном случае или нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64