Зверь наверняка где-то там, поскольку мы его видели прямо нынешним вечером.
— Как по-вашему, — спросил сэр Груммор, когда они переодевались в темноте, — неплохо я обосновал наше присутствие, — что мы де будем загонять на него Зверя?
— Озарение свыше, — сказал сэр Паломид. — Голова у меня прямо сидит?
— Дружище, я и на дюйм дальше носа не вижу. Голос сарацина звучал неуверенно.
— Какая темень, — сказал он, — просто кромешная.
— Не обращайте внимания, — сказал сэр Груммор. — Зато она скроет мелкие недостатки нашего костюма. А там, глядишь, и луна покажется.
— Слава Богу, что меч у него обыкновенно тупой.
— Да, бросьте, Паломид, не трусьте. Не знаю почему, но я чувствую себя просто великолепно. Может, от виски. Но уж погарцую я нынче и полаю от души, будьте уверены.
— Вы пристегнулись ко мне, сэр Груммор. Перепутали пуговицы.
— Прошу прощения, Паломид.
— А не довольно будет вам просто размахивать хвостом и не гарцевать? Когда вы гарцуете, передняя часть испытывает некоторые неудобства.
— И хвостом помашу, и погарцую, — твердо сказал сэр Груммор.
— Ну что же, как знаете.
— На минутку уберите ваше копыто с хвоста, Паломид.
— А вы не могли бы на первой стадии похода нести хвост перекинутым через руку?
— Это будет выглядеть не вполне натурально.
— Вы правы.
— Да еще и дождь начинается, — с горечью произнес сэр Паломид. — Если вдуматься, в этих краях вечно идет дождь.
Он просунул коричневую руку в отверстие змеиного рта и подставил ладонь под капли. Капли колотили по парусине, как град.
— Разлюбезнейшая передняя часть, — весело, ибо он влил в себя изрядное количество виски, произнес сэр Груммор, — прежде всего, именно вы задумали эту экспедицию. Веселее, старый арап! Пеллинору, который нас там дожидается, придется потуже. В конце концов, у него-то нет парусины в пятнах, чтобы спрятаться под ней от дождя.
— Возможно, дождь еще перестанет.
— Конечно, перестанет. Это вы в самую точку попали, старый вы басурман. Ну что, готовы?
— Да.
— Тогда задайте шаг.
— Левой! Правой!
— Про рожок не забудьте.
— Левой! Правой! Тон-тон-тили-тон! Пардон?
— Это я просто лаю.
— Тон-тон-тили-тон! Тон-тон-тили-тон!
— А теперь погарцуем.
— О Господи, сэр Груммор!
— Прошу прощения, Паломид.
— Искренне ваш теперь не скоро сможет присесть.
Король Пеллинор мирно стоял под каплями, летевшими с обрыва, и без выражения смотрел перед собой. Ищейная сука несколько раз обмотала вокруг него свое длинное вервие. Он был в полных доспехах, слегка заржавевших и протекавших в пяти местах. Вода лилась по голеням Пеллинора и по обоим предплечьям, но хуже всего обстояло дело с забралом, Оно походило на тупое рыло, ибо опыт показывал, что уродливый шлем пуще пугает врага, и Король Пеллинор сильно смахивал на любознательную свинью. Дождь проникал в шлем сквозь носовые отверстия, и вода стекала ровными струйками, щекотавшими ему грудь. Король думал.
Что ж, думал он, может быть, хоть это их как-то угомонит. Конечно, дождь, да и вообще во всем этом мало хорошего, но ребята они милые и уж больно им не терпелось. Трудно найти человека добрее старого Грума, да и Паломид, парень, вроде бы, свой, даром что язычник. Раз им приспичило порезвиться, простая порядочность требует, чтобы он помог им в этой затее. И суке прогуляться полезно. Жалко, что она вечно обматывается вокруг, ну да что тут поделаешь, природе ведь не прикажешь. Завтра придется все утро скрести доспехи.
Хоть будет чем заняться, жалостно думал Король. Все лучше, чем с утра до вечера слоняться туда-сюда с вечной печалью, угрызающей сердце. И мысли его обратились к Свинке.
Чем хороша была дочь Королевы Фландрии, так это тем что она не смеялась над ним. Многие не прочь над тобой посмеяться, если ты всю свою жизнь гоняешься за Искомой Зверью и все никак ее не поймаешь, — а вот Свинка, она не смеялась. Она, казалось, сразу поняла, как это интересно, и сделала несколько разумных предложений относительно устройства различных ловушек. Естественно, он не думал изображать из себя умника или еще кого, но все же приятно, когда над тобой не смеются. Каждый делает, что может.
А потом наступил страшный день, когда к берегу пристала эта чертова барка. Они влезли в нее, потому что рыцарь обязан всегда устремляться навстречу приключению, а она тут же возьми да и отплыви. Они все махали Свинке, и Зверюга высунула голову из лесу и бросилась к морю с совершенно расстроенным видом. Но барка плыла, фигурки на берегу уменьшались, пока только и остался едва различимым носовой платок, которым махала Свинка, а потом ищейку стошнило.
Он писал ей из каждого порта. Куда бы он ни попал, он отдавал письма хозяевам постоялых дворов, и те обещали их отослать. А она не прислала ему в ответ ни единого слога,
А все потому, что человек он — никчемный, решил Король. Нерешительный, неумный, вечно во что-нибудь впутывается. С какой стати дочь Королевы Фландрии станет писать такому человеку письма, особенно после того, как он уселся в волшебную барку и уплыл неизвестно куда? Все равно что бросил ее, — кончено, она рассердилась, и правильно. А дождь все лил, вода щекотала грудь, и сука расчихалась. Доспехи совсем заржавеют, да еще в шею дует сзади, там где привинчивается шлем. Темно, страшно. И с обрыва течет что-то липкое.
— Извините меня, сэр Груммор, это не вы сопите мне в ухо?
— Нет, дорогой друг, не я. Вы шагайте, шагайте. Я только лаю, как умею, вот и все.
— Я спрашиваю не о лае, сэр Груммор, но о некоем шумном дыхании сиплой разновидности.
— Дорогой мой, а что вы меня-то спрашиваете? Все, что мне здесь слышно, это скрип, вроде как от кузнечных мехов.
— Искренне ваш полагает, что дождь вот-вот остановится. Вы не станете возражать, если и мы остановимся тоже?
— Знаете, Паломид, коли вам необходимо остановиться, останавливайтесь. Но если мы в скором времени не доберемся до места, у меня опять заколет в боку. И ради чего нам останавливаться?
— Мне бы хотелось, чтобы не было так темно.
— Но нельзя же останавливаться только потому, что темно.
— Нет. С этим приходится согласиться.
— Тогда вперед, старина. Левой! Правой! Самое милое дело.
— Послушайте, Груммор, — несколько погодя сказал Паломид. — Оно опять!
— Что?
— Пыхтит, сэр Груммор.
— А вы уверены, что это не я? — поинтересовался сэр Груммор.
— Положительно. Это пыхтение угрожающее либо любовное, некое тяжкое дыхание. Ваш язычник искренне желает, чтобы не было так темно.
— Ну, вам сразу все подай. Вы, Паломид, все-таки будьте добры, шагайте.
Немного погодя сэр Груммор спросил погребальным тоном:
— Дорогой вы мой, а что это вы все время деретесь?
— Но я не дерусь, сэр Груммор.
— Да? А кто же это тогда?
— Искренне ваш никаких ударов не ощущает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
— Как по-вашему, — спросил сэр Груммор, когда они переодевались в темноте, — неплохо я обосновал наше присутствие, — что мы де будем загонять на него Зверя?
— Озарение свыше, — сказал сэр Паломид. — Голова у меня прямо сидит?
— Дружище, я и на дюйм дальше носа не вижу. Голос сарацина звучал неуверенно.
— Какая темень, — сказал он, — просто кромешная.
— Не обращайте внимания, — сказал сэр Груммор. — Зато она скроет мелкие недостатки нашего костюма. А там, глядишь, и луна покажется.
— Слава Богу, что меч у него обыкновенно тупой.
— Да, бросьте, Паломид, не трусьте. Не знаю почему, но я чувствую себя просто великолепно. Может, от виски. Но уж погарцую я нынче и полаю от души, будьте уверены.
— Вы пристегнулись ко мне, сэр Груммор. Перепутали пуговицы.
— Прошу прощения, Паломид.
— А не довольно будет вам просто размахивать хвостом и не гарцевать? Когда вы гарцуете, передняя часть испытывает некоторые неудобства.
— И хвостом помашу, и погарцую, — твердо сказал сэр Груммор.
— Ну что же, как знаете.
— На минутку уберите ваше копыто с хвоста, Паломид.
— А вы не могли бы на первой стадии похода нести хвост перекинутым через руку?
— Это будет выглядеть не вполне натурально.
— Вы правы.
— Да еще и дождь начинается, — с горечью произнес сэр Паломид. — Если вдуматься, в этих краях вечно идет дождь.
Он просунул коричневую руку в отверстие змеиного рта и подставил ладонь под капли. Капли колотили по парусине, как град.
— Разлюбезнейшая передняя часть, — весело, ибо он влил в себя изрядное количество виски, произнес сэр Груммор, — прежде всего, именно вы задумали эту экспедицию. Веселее, старый арап! Пеллинору, который нас там дожидается, придется потуже. В конце концов, у него-то нет парусины в пятнах, чтобы спрятаться под ней от дождя.
— Возможно, дождь еще перестанет.
— Конечно, перестанет. Это вы в самую точку попали, старый вы басурман. Ну что, готовы?
— Да.
— Тогда задайте шаг.
— Левой! Правой!
— Про рожок не забудьте.
— Левой! Правой! Тон-тон-тили-тон! Пардон?
— Это я просто лаю.
— Тон-тон-тили-тон! Тон-тон-тили-тон!
— А теперь погарцуем.
— О Господи, сэр Груммор!
— Прошу прощения, Паломид.
— Искренне ваш теперь не скоро сможет присесть.
Король Пеллинор мирно стоял под каплями, летевшими с обрыва, и без выражения смотрел перед собой. Ищейная сука несколько раз обмотала вокруг него свое длинное вервие. Он был в полных доспехах, слегка заржавевших и протекавших в пяти местах. Вода лилась по голеням Пеллинора и по обоим предплечьям, но хуже всего обстояло дело с забралом, Оно походило на тупое рыло, ибо опыт показывал, что уродливый шлем пуще пугает врага, и Король Пеллинор сильно смахивал на любознательную свинью. Дождь проникал в шлем сквозь носовые отверстия, и вода стекала ровными струйками, щекотавшими ему грудь. Король думал.
Что ж, думал он, может быть, хоть это их как-то угомонит. Конечно, дождь, да и вообще во всем этом мало хорошего, но ребята они милые и уж больно им не терпелось. Трудно найти человека добрее старого Грума, да и Паломид, парень, вроде бы, свой, даром что язычник. Раз им приспичило порезвиться, простая порядочность требует, чтобы он помог им в этой затее. И суке прогуляться полезно. Жалко, что она вечно обматывается вокруг, ну да что тут поделаешь, природе ведь не прикажешь. Завтра придется все утро скрести доспехи.
Хоть будет чем заняться, жалостно думал Король. Все лучше, чем с утра до вечера слоняться туда-сюда с вечной печалью, угрызающей сердце. И мысли его обратились к Свинке.
Чем хороша была дочь Королевы Фландрии, так это тем что она не смеялась над ним. Многие не прочь над тобой посмеяться, если ты всю свою жизнь гоняешься за Искомой Зверью и все никак ее не поймаешь, — а вот Свинка, она не смеялась. Она, казалось, сразу поняла, как это интересно, и сделала несколько разумных предложений относительно устройства различных ловушек. Естественно, он не думал изображать из себя умника или еще кого, но все же приятно, когда над тобой не смеются. Каждый делает, что может.
А потом наступил страшный день, когда к берегу пристала эта чертова барка. Они влезли в нее, потому что рыцарь обязан всегда устремляться навстречу приключению, а она тут же возьми да и отплыви. Они все махали Свинке, и Зверюга высунула голову из лесу и бросилась к морю с совершенно расстроенным видом. Но барка плыла, фигурки на берегу уменьшались, пока только и остался едва различимым носовой платок, которым махала Свинка, а потом ищейку стошнило.
Он писал ей из каждого порта. Куда бы он ни попал, он отдавал письма хозяевам постоялых дворов, и те обещали их отослать. А она не прислала ему в ответ ни единого слога,
А все потому, что человек он — никчемный, решил Король. Нерешительный, неумный, вечно во что-нибудь впутывается. С какой стати дочь Королевы Фландрии станет писать такому человеку письма, особенно после того, как он уселся в волшебную барку и уплыл неизвестно куда? Все равно что бросил ее, — кончено, она рассердилась, и правильно. А дождь все лил, вода щекотала грудь, и сука расчихалась. Доспехи совсем заржавеют, да еще в шею дует сзади, там где привинчивается шлем. Темно, страшно. И с обрыва течет что-то липкое.
— Извините меня, сэр Груммор, это не вы сопите мне в ухо?
— Нет, дорогой друг, не я. Вы шагайте, шагайте. Я только лаю, как умею, вот и все.
— Я спрашиваю не о лае, сэр Груммор, но о некоем шумном дыхании сиплой разновидности.
— Дорогой мой, а что вы меня-то спрашиваете? Все, что мне здесь слышно, это скрип, вроде как от кузнечных мехов.
— Искренне ваш полагает, что дождь вот-вот остановится. Вы не станете возражать, если и мы остановимся тоже?
— Знаете, Паломид, коли вам необходимо остановиться, останавливайтесь. Но если мы в скором времени не доберемся до места, у меня опять заколет в боку. И ради чего нам останавливаться?
— Мне бы хотелось, чтобы не было так темно.
— Но нельзя же останавливаться только потому, что темно.
— Нет. С этим приходится согласиться.
— Тогда вперед, старина. Левой! Правой! Самое милое дело.
— Послушайте, Груммор, — несколько погодя сказал Паломид. — Оно опять!
— Что?
— Пыхтит, сэр Груммор.
— А вы уверены, что это не я? — поинтересовался сэр Груммор.
— Положительно. Это пыхтение угрожающее либо любовное, некое тяжкое дыхание. Ваш язычник искренне желает, чтобы не было так темно.
— Ну, вам сразу все подай. Вы, Паломид, все-таки будьте добры, шагайте.
Немного погодя сэр Груммор спросил погребальным тоном:
— Дорогой вы мой, а что это вы все время деретесь?
— Но я не дерусь, сэр Груммор.
— Да? А кто же это тогда?
— Искренне ваш никаких ударов не ощущает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32