Побудьте еще чуть-чуть. Подержите меня за руку. Расскажите об Англии.
— Завтра должна прийти почта, тогда мы сможем даже почитать об Англии. Получим самые свежие новости. Молодой Мордред пришлет письмо, и, может быть, Гвен мне тоже напишет.
— Почему-то в письмах Мордреда ничего, кроме холодных приветствий, нету.
Артур поспешил оправдать сына.
— Это только из-за того, что жизнь его не баловала. Но поверьте, сердце его воистину сгорает от любви. Гвен всегда говорила, что все тепло своей души он отдал матери.
— Он был привязан к нашей матери.
— Может быть, даже влюблен в нее.
— Вот причина, почему он так завидует вам. Эта мысль, впервые пришедшая Гавейну в голову, поразила его, будто открытие.
— Возможно, по этой же причине он и позволил сэру Агравейну убить ее, когда она вступила в любовную связь с сэром Ламораком… Бедный мальчик, жизнь обошлась с ним круто.
— Он единственный брат, какой у меня остался.
— Я знаю. Эта несчастная оплошность Ланселота — истинная трагедия.
Властитель Лоутеана лихорадочно схватился за свою головную повязку.
— Какая уж там оплошность. Я еще мог бы в нее поверить, кабы на них были шлемы, но они стояли с непокрытыми головами. Он должен был их узнать.
— Мы уже столько раз говорили об этом.
— Да. И все впустую.
С трагической робостью старик спросил:
— Не кажется ли вам возможным, Гавейн, пересилить себя и простить Ланселота, что бы там ни произошло? Я не пытаюсь заставить вас забыть о вашем долге, но если не умерять правосудия милосердием…
— Я умерю его, когда жизнь Ланселота будет зависеть только от моего милосердия, не раньше.
— Ну что же, вам решать. А вот и доктор идет, сейчас скажет мне, что я слишком у вас засиделся. Входите, доктор, входите.
Но вместо доктора в палатку шумно вступил епископ Рочестерский с пакетами и железным светильником в руках.
— Это вы, Рочестер. А мы думали — доктор.
— Добрый вечер, сэр. И доброго вечера вам, сэр Гавейн.
— Добрый вечер.
— Как голова нынче?
— Спасибо, господин мой, понемногу проходит.
— Ну, это прекрасная новость.
— А я, — лукаво прибавил он, — тоже принес неплохие новости. Почта пришла раньше ожиданного!
— Письма!
— Одно вам, — и он вручил его Королю. — Длинное.
— А для меня что-нибудь есть? — спросил Гавейн.
— На этой неделе, увы, ничего. В следующий раз повезет.
Артур пододвинулся с письмом поближе к светильнику и взломал печать.
— Вы извините меня, я почитаю.
— Конечно. Какие могут быть церемонии, когда приходят вести из Англии. Боже ты мой, сэр Гавейн, вот уж не думал, что на старости лет подамся в паломники и стану слоняться по иным.
Трескотня епископа вдруг замерла. Артур не сделал ни единого жеста. Он не покраснел и не побледнел, не уронил письма, не уставился перед собой неподвижным взором. Он тихо читал письмо. Но Рочестер замолк, а Гавейн приподнялся, опираясь на локоть. Приоткрыв рты, они смотрели, как он читает.
— Сэр…
— Ничего, — сказал он, отмахиваясь. — Простите меня. Новости.
— Я надеюсь…
— Прошу вас, позвольте мне дочитать. Поговорите с сэром Гавейном.
Гавейн спросил:
— Дурные вести? Могу я взглянуть?
— Нет, прошу вас, подождите минуту.
— Мордред?
— Нет. Пустяки. Доктор просил… Господин мой, мне нужно переговорить с вами снаружи.
Гавейн с трудом попытался сесть.
— Вы должны мне сказать.
— Вам не о чем тревожиться. Ложитесь. Мы сейчас вернемся.
— Если вы уйдете, ничего не сказав, я последую за вами.
— Здесь ничего важного. Вы потревожите рану.
— Что случилось?
— Ничего. Просто…
— Ну?
— Ладно, Гавейн, — сказал он, внезапно сдаваясь, — похоже, Мордред провозгласил себя Королем Англии и установил этот его Новый Порядок.
— Мордред!
— Понимаете, он объявил своим Хлыстунам, что мы мертвы, — объяснил Артур, словно излагал условия задачи, — и…
— Мордред сказал, что мы мертвы?
— Он сказал, что мы мертвы, и…
Ему никак не удавалось выразить это словами.
— И что?
— Он вознамерился жениться на Гвен.
Наступило мертвое молчание, рука епископа неуверенно повлеклась к нагрудному кресту, а Гавейнова смяла ткань, покрывавшую ложе. Затем оба заговорили одновременно.
— Лорд-Протектор…
— Не может этого быть. Это шутка. Мой брат не сделал бы такого.
— К несчастью, это правда, — терпеливо промолвил Король. — Письмо от Гвиневеры, Бог весть как она управилась переслать его нам.
— Но возраст Королевы…
— Провозгласив себя Королем, он предложил ей свою руку. Помочь ей было некому. Королева приняла его предложение.
— Приняла предложение Мордреда!
Гавейн ухитрился перекинуть ноги через край ложа.
— Дядя, дайте мне письмо.
Он принял письмо из машинально расставшейся с ним нетвердой руки Короля и стал читать, наклонив лист к свету.
Артур продолжал объяснения:
— Королева приняла предложение Мордреда и попросила его разрешения отправиться в Лондон за приданым. Оказавшись в Лондоне, она с немногими, кто остался ей верен, неожиданно бросилась в Тауэр и затворилась там. Слава Богу, это крепкий форт. Сейчас они осаждают ее в Лондонском Тауэре, и Мордред использует пушки.
Рочестер ошеломленно переспросил:
— Пушки?
— Он использует пушки.
С этим разум старого священника справиться просто не смог.
— Это невероятно! — сказал он. — Объявить о нашей смерти и жениться на Королеве! А потом еще использовать пушки…
— Теперь, когда дело дошло до пушек, — сказал Артур, — Столу конец. Мы должны поспешить домой.
— Стрелять из пушек по людям!
— Мы обязаны немедленно отправиться к ней на помощь, господин мой. Гавейн может остаться здесь…
Но Властитель Оркнея уже выбирался из постели.
— Гавейн, что вы делаете? Лягте немедленно.
— Я отправляюсь с вами.
— Гавейн, ложитесь. Рочестер, помогите мне справиться с ним.
— Последний из моих братьев нарушил вассальную клятву.
— Гавейн…
— А Ланселота… О Господи, моя голова!
Он стоял в тусклом свете, покачиваясь, обеими руками держась за повязку, и тень его шутовски металась вокруг палаточного кола.
13
Ангвису Ирландскому приснился однажды ветер, сдувший все его замки и города: нынешний ветер, похоже, пытался проделать то же самое. Ветер задувал вокруг Замка Бенвик на всех органных регистрах. Шум от него стоял такой, словно между древесных стволов продирало бессчетные нити сырого шелка, как мы продираем расческою волосы, словно груды гравия сыпались из ковша землечерпалки на прибрежный песок, словно рвались колоссальные простыни, словно били барабаны далекой битвы, словно бесконечный змей несся по миру через прорость домов и деревьев, словно тяжко вздыхали старцы, и выли женщины, и мчались куда-то стаи волков. Ветер свистел, гудел, ухал и бухал в каминных трубах. Над трубами же он завывал, как живая тварь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
— Завтра должна прийти почта, тогда мы сможем даже почитать об Англии. Получим самые свежие новости. Молодой Мордред пришлет письмо, и, может быть, Гвен мне тоже напишет.
— Почему-то в письмах Мордреда ничего, кроме холодных приветствий, нету.
Артур поспешил оправдать сына.
— Это только из-за того, что жизнь его не баловала. Но поверьте, сердце его воистину сгорает от любви. Гвен всегда говорила, что все тепло своей души он отдал матери.
— Он был привязан к нашей матери.
— Может быть, даже влюблен в нее.
— Вот причина, почему он так завидует вам. Эта мысль, впервые пришедшая Гавейну в голову, поразила его, будто открытие.
— Возможно, по этой же причине он и позволил сэру Агравейну убить ее, когда она вступила в любовную связь с сэром Ламораком… Бедный мальчик, жизнь обошлась с ним круто.
— Он единственный брат, какой у меня остался.
— Я знаю. Эта несчастная оплошность Ланселота — истинная трагедия.
Властитель Лоутеана лихорадочно схватился за свою головную повязку.
— Какая уж там оплошность. Я еще мог бы в нее поверить, кабы на них были шлемы, но они стояли с непокрытыми головами. Он должен был их узнать.
— Мы уже столько раз говорили об этом.
— Да. И все впустую.
С трагической робостью старик спросил:
— Не кажется ли вам возможным, Гавейн, пересилить себя и простить Ланселота, что бы там ни произошло? Я не пытаюсь заставить вас забыть о вашем долге, но если не умерять правосудия милосердием…
— Я умерю его, когда жизнь Ланселота будет зависеть только от моего милосердия, не раньше.
— Ну что же, вам решать. А вот и доктор идет, сейчас скажет мне, что я слишком у вас засиделся. Входите, доктор, входите.
Но вместо доктора в палатку шумно вступил епископ Рочестерский с пакетами и железным светильником в руках.
— Это вы, Рочестер. А мы думали — доктор.
— Добрый вечер, сэр. И доброго вечера вам, сэр Гавейн.
— Добрый вечер.
— Как голова нынче?
— Спасибо, господин мой, понемногу проходит.
— Ну, это прекрасная новость.
— А я, — лукаво прибавил он, — тоже принес неплохие новости. Почта пришла раньше ожиданного!
— Письма!
— Одно вам, — и он вручил его Королю. — Длинное.
— А для меня что-нибудь есть? — спросил Гавейн.
— На этой неделе, увы, ничего. В следующий раз повезет.
Артур пододвинулся с письмом поближе к светильнику и взломал печать.
— Вы извините меня, я почитаю.
— Конечно. Какие могут быть церемонии, когда приходят вести из Англии. Боже ты мой, сэр Гавейн, вот уж не думал, что на старости лет подамся в паломники и стану слоняться по иным.
Трескотня епископа вдруг замерла. Артур не сделал ни единого жеста. Он не покраснел и не побледнел, не уронил письма, не уставился перед собой неподвижным взором. Он тихо читал письмо. Но Рочестер замолк, а Гавейн приподнялся, опираясь на локоть. Приоткрыв рты, они смотрели, как он читает.
— Сэр…
— Ничего, — сказал он, отмахиваясь. — Простите меня. Новости.
— Я надеюсь…
— Прошу вас, позвольте мне дочитать. Поговорите с сэром Гавейном.
Гавейн спросил:
— Дурные вести? Могу я взглянуть?
— Нет, прошу вас, подождите минуту.
— Мордред?
— Нет. Пустяки. Доктор просил… Господин мой, мне нужно переговорить с вами снаружи.
Гавейн с трудом попытался сесть.
— Вы должны мне сказать.
— Вам не о чем тревожиться. Ложитесь. Мы сейчас вернемся.
— Если вы уйдете, ничего не сказав, я последую за вами.
— Здесь ничего важного. Вы потревожите рану.
— Что случилось?
— Ничего. Просто…
— Ну?
— Ладно, Гавейн, — сказал он, внезапно сдаваясь, — похоже, Мордред провозгласил себя Королем Англии и установил этот его Новый Порядок.
— Мордред!
— Понимаете, он объявил своим Хлыстунам, что мы мертвы, — объяснил Артур, словно излагал условия задачи, — и…
— Мордред сказал, что мы мертвы?
— Он сказал, что мы мертвы, и…
Ему никак не удавалось выразить это словами.
— И что?
— Он вознамерился жениться на Гвен.
Наступило мертвое молчание, рука епископа неуверенно повлеклась к нагрудному кресту, а Гавейнова смяла ткань, покрывавшую ложе. Затем оба заговорили одновременно.
— Лорд-Протектор…
— Не может этого быть. Это шутка. Мой брат не сделал бы такого.
— К несчастью, это правда, — терпеливо промолвил Король. — Письмо от Гвиневеры, Бог весть как она управилась переслать его нам.
— Но возраст Королевы…
— Провозгласив себя Королем, он предложил ей свою руку. Помочь ей было некому. Королева приняла его предложение.
— Приняла предложение Мордреда!
Гавейн ухитрился перекинуть ноги через край ложа.
— Дядя, дайте мне письмо.
Он принял письмо из машинально расставшейся с ним нетвердой руки Короля и стал читать, наклонив лист к свету.
Артур продолжал объяснения:
— Королева приняла предложение Мордреда и попросила его разрешения отправиться в Лондон за приданым. Оказавшись в Лондоне, она с немногими, кто остался ей верен, неожиданно бросилась в Тауэр и затворилась там. Слава Богу, это крепкий форт. Сейчас они осаждают ее в Лондонском Тауэре, и Мордред использует пушки.
Рочестер ошеломленно переспросил:
— Пушки?
— Он использует пушки.
С этим разум старого священника справиться просто не смог.
— Это невероятно! — сказал он. — Объявить о нашей смерти и жениться на Королеве! А потом еще использовать пушки…
— Теперь, когда дело дошло до пушек, — сказал Артур, — Столу конец. Мы должны поспешить домой.
— Стрелять из пушек по людям!
— Мы обязаны немедленно отправиться к ней на помощь, господин мой. Гавейн может остаться здесь…
Но Властитель Оркнея уже выбирался из постели.
— Гавейн, что вы делаете? Лягте немедленно.
— Я отправляюсь с вами.
— Гавейн, ложитесь. Рочестер, помогите мне справиться с ним.
— Последний из моих братьев нарушил вассальную клятву.
— Гавейн…
— А Ланселота… О Господи, моя голова!
Он стоял в тусклом свете, покачиваясь, обеими руками держась за повязку, и тень его шутовски металась вокруг палаточного кола.
13
Ангвису Ирландскому приснился однажды ветер, сдувший все его замки и города: нынешний ветер, похоже, пытался проделать то же самое. Ветер задувал вокруг Замка Бенвик на всех органных регистрах. Шум от него стоял такой, словно между древесных стволов продирало бессчетные нити сырого шелка, как мы продираем расческою волосы, словно груды гравия сыпались из ковша землечерпалки на прибрежный песок, словно рвались колоссальные простыни, словно били барабаны далекой битвы, словно бесконечный змей несся по миру через прорость домов и деревьев, словно тяжко вздыхали старцы, и выли женщины, и мчались куда-то стаи волков. Ветер свистел, гудел, ухал и бухал в каминных трубах. Над трубами же он завывал, как живая тварь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40