Посреди площади горел газовый фонарь. Под ним стояли два агента полиции, заложив руки под пелерины. Наверху – звезды, не омраченные городскими испарениями. В кирпичных невысоких домах, кругом обступивших площадь, кое-где свет керосиновой лампы. В пролете одного из узких переулков, уходящих ступенями вниз, вдалеке – скопища электрических огней, зарево реклам. Но шум Парижа сюда не долетал.
Лисовский надвинул кепку и вошел в кафе, где слышались голоса. В табачном дыму, за потемневшими от жира и пива столиками сидело человек полсотни рабочих. Они слушали человека, стоявшего спиной к цинковому прилавку. У него было маленькое круглое лицо с широко расставленными водянистыми глазами и взъерошенные усы. Левая рука обмотана окровавленной марлей. Когда вошел Лисовский, он быстро обернулся. Но ему закричали:
– Эй, Жак, продолжай!..
– Если это шпик, свернем шею.
– Да ощиплем.
– Да поджарим.
– Да полакомимся…
От шуточек, сказанных с угрозой, Лисовскому стало неуютно. Все же он подошел к прилавку, спросил стакан белого вина, Жак поднял руку, – снизу на марле запеклась просочившаяся кровь.
– Я пошел в контору, я показал мою руку директору: «Вы размалываете пролетариев на ваших проклятых станках, вы питаете машины нашим мясом, вот как вы добываете ваши денежки, малютка Пишо». Ха! Он до того налился кровью, – я испугался, как бы он тут же и не лопнул, – он выкатил глаза, как осьминог… «Послушайте, Жак, несчастный случай произошел по вашей неосторожности, вам оказана бесплатная медицинская помощь, если вас это не удовлетворяет – идите жаловаться в ваш профсоюз». – «Где, – я ему говорю, – секретарем ваш двоюродный братец». – «Если вы пришли мне говорить дерзости, убирайтесь вон!» – заревел малютка Пишо… «Великолепно, – говорю я ему, – но сначала посмотрим, как вы подавитесь этим сгустком!» Одним словом, я хотел ему вымазать сопатку моей кровью… Крик, звонки, полиция… Пишо визжал, как будто на него набросился бешеный волк. «Возьмите его, это агент Москвы, это большевик!..» Меня волокут из конторы… Ха!.. Как раз обеденный перерыв, двор полон рабочими. Ого, как они зарычали! Тогда я высказал полицейским мое сомнение в целесообразности тащить меня сквозь строй товарищей в префектуру… Полицейские поблагодарили меня за толковый совет двумя бодрыми пинками и в порядке отступили в заводскую контору… Ха!.. Через пять минут там не осталось ни одного целого окошка… Это уже бунт! Директор вызвал подкрепление… Мы завалили ворота булыжником и железным ломом… Мы заявили о готовности весело провести время до конца рабочего дня… Заморозить бессемеровские печи, пустить в вальцы холодный рельс… Администрация вступила в переговоры… Мы послали расторопных ребят на соседние заводы – бить стекла… Начинать так начинать!..
Жак, не оборачиваясь, взял со стойки стакан белого вина и вылил его в пересохшее горло. На матовых щеках его краснели пятна, густые ресницы прикрывали веселое бешенство глаз. Лисовский осторожно наблюдал. Из тридцати – сорока человек больше половины слушали Жака с восторгом, – видимо, он был здесь коноводом, другие – пожилые рабочие, усатые, успокоенные – слушали со сдержанными усмешками, иные – хмуро.
– Ребяческая игра, – сказал один, шевеля усами.
– Затевать ссору с хозяином, – так уж знай, чего ты хочешь…
– Обдумать да взвесить… Да и предлог нужен покрупнее, если уж бастовать…
Выпив, Жак щелкнул языком:
– О, ля-ля! Предлог! Не все ли равно… Когда-нибудь надо начинать!
– Верно, верно, Жак! – подхватили молодые, топая башмаками. – Начинать, Жак, начинать!..
– Тише, мои деточки, помолчите-ка! – Грузный седой человек повернул к стойке кирпично-румяное лицо. – Жак, ты меня знаешь, полиция не раз пропускала меня «через табак» подкованными каблуками, в девятьсот восьмом я первый влез на баррикаду. Так вот, я хочу сказать: после войны мы неплохо стали зарабатывать…
– Кто это мы? – закричали молодые. – Говори про себя, не про нас… Старику Шевалье, видно, ударили в голову его три тысячи франков!..
Кирпично-седой Шевалье – с добродушной улыбкой:
– У меня, деточки, в ваши годы была не менее горячая голова. Заткнитесь на минутку… Я только хочу спросить Жака – что начинать? Дело? – Тогда я готов… А выплескивать темперамент, колотя заводские стекла, да улепетывать по бульвару от конных драгун, – на это вы сейчас не много найдете охотников… Франк падает, мои деточки, это значит – к нам начнут приливать доллары и фунты, и работы всем будет по горло… Поднимать заработную плату – вот за это мы должны бороться. И мы ее здорово поднимем, или я ничего не смыслю в политике… Выставляйте экономические требования, это я поддержу. А то – начинать да начинать… А что начинать? Прошло то время, когда знаменитый Боно со своими анархистами гремел по Парижу, стрелял полицейских, как кроликов, днем на Больших бульварах захватывал автомобили государственного банка… Тогда мы рукоплескали Боно, а сейчас бандиты-апаши и те бросают шалости, им выгоднее служить в больших магазинах приказчиками… Нет, деточки, буржуа в наших руках. Мелкий торговец зарабатывает меньше квалифицированного металлиста. А восстановление городов, разрушенных войной? Знаете, почем туда контрактуют чернорабочих? Начинать! Буржуа сегодня – курочка с золотым яичком, так что же – варить из нее суп? Плохой суп вы сварите, ребята…
Пожилые и солидные закивали:
– Умно говорит Шевалье.
– Довольно выпущено крови из Франции, мы хотим капельку счастья.
– Пусть наши жены и дочери узнают вкус настоящего паштета да походят в шелковых юбках…
– Правильно, Шевалье, пожмем из буржуа золото.
– Единодушно и умно поставим наши требования. А что же лезть в ссору и драку, когда сам не знаешь, чего хочешь…
Водянистые глаза Жака яростно упирались в говорившего, торопливо перебегали на другого, под взъерошенными усами появлялась и исчезала злая усмешка. Он опять поднял руку в окровавленной марле.
– Довольно, мои барашки! – сказал он резко, и молодежь три раза стукнула по столам донышками пивных стаканов. – Слыхали мы ваше мэ-мэ-мэ, бэ-бэ-бэ… У тебя, Шевалье, прикоплено деньжонок на лавочку, ты уж и лавочку присмотрел в Батиньеле. Нет, ты вот что нам объясни… В траншеях мы сидели локоть о локоть с буржуа, германские пули пробивали кишки и нам и им, не разбирая… По Марне наши трупы плыли кверху синими спинами во славу Франции. (Он сжал зубы, и маленькое кошачье лицо его собралось морщинами.) Мы пробовали на вкус кровь буржуа, – она ничуть не слаще нашей… Наша-то, может быть, только посолонее.
– Солоней, солоней, солоней, – стуча стаканами, повторили молодые…
– Четыре года нас гоняли с одной бойни на другую… Франция загораживалась нами, как щитом из живого мяса, куда всаживали штыки, вгоняли пули, рвали в клочья, ослепляли, душили газами, жгли фосфором, ломали танками… О Шевалье, ты в это время спокойно покуривал трубку у станка на пушечном заводе… Тебе хорошо платили… А мы не могли даже сказать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79