» «Гришаня» без выражения смотрел сквозь атлета. «Сесть.» — приказал (стоявший у стены) охранник. Рябов расслабленно опустился на скамью и шепнул что-то татуированному; «Чего?» — переспросил тот. «Еще раз ебло разинешь, — вмешался охранник, подбрасывая и ловя дубинку, — пожалешь, что на свет родился.» Стало тихо, лишь нивесть как сохранившаяся с лета муха жужжала под потолком. Эрик заметил, что у охранника шесть пальцев на правой руке.
Прошло минут пять. Атлет нервно прохаживался по комнате. Воры сидели, опустив головы, и внимательно рассматривали пол.
В дверь постучали, атлет открыл. Под конвоем еще одного охранника-милиционера в комнату вошел здоровенный парень с лицом дефективного. «Ворон!…» — ахнул он, увидав татуированного. «Молчать. — рявкнул атлет и повернулся к остальным трем заключенным, — На выход.» — он взял со стола свою шубу и направился к двери. Конвоиры разобрали шинели и вывели заключенных из комнаты.
Длинный коридор — лифт — короткий коридор. Атлет шел впереди упругой спортивной походкой.
На месте ковырявшего в носу ефрейтора сидел ковыряющий в носу сержант: «Чего, нашли своих урок?» — поинтересовался он, зевая. Ему никто не ответил. Один из конвоиров принес с улицы и раздал заключенным милицейского образца респираторы, шапки-ушанки и черно-белые, в тон комбинезонам, полосатые ватники. Потом достал из кармана две пары наручников и приковал правую руку Эрика к левой руке дефективного верзилы, а правую руку татуированного «Ворона» — к левой руке Гришани. «А этого зачем забираете, товарищ лейтенант?… — сержант ткнул пальцем в Эрика, — Нидерландисты ж не по вашей части?» «Новый следователь по его делу попросил в Щербицк доставить.» «А как же категория Б1?… — лениво удивился сержант, — Ежели его на интенсивный режим переводят …»; «Категорию обращения изменить недолго.» — усмехнулся атлет и, надвигая на лицо респиратор, направился к двери.
На сочно-синем небе блистало ослепительное солнце. Девственно-зеленый снег разбрасывал солнечные лучи мириадами бирюзовых искр. Пронзительно-ледяной ветер жег правую ладонь, шею выше воротника и лицо выше респиратора. Эрик прищурился, опустил глаза и сунул свободную от наручников руку в карман. Транспарант «Коммунизм построен! Скажи, Партия …» раздулся, как парус, и хлопал под яростными ударами воздуха.
«Мороз и солнце — день чудесный …» — неожиданно процитировал Рябов. «Ебло запахни, продует.» — ожиданно ощерился шестипалый конвоир.
У крыльца стоял черный микроавтобус — сквозь грязное ветровое стекло розовело лицо шофера. Повинуясь тычкам в спину и отрывистым окликам, заключенные залезли вместе с конвоирами в заднюю дверь. Атлет сел в кабину рядом с водителем. «Вперед проходи … задние места для охраны!» — прикрикнул на Эрика шестипалый. Когда заключенные расселись на узких металлических скамейках вдоль боковых стен воронка, конвоиры примкнули наручники к расположенным между сиденьями замкам. Микроавтобус тронулся.
Через три минуты они выезжали через внешние ворота тюрьмы. В микроавтобусе стало теплее, воздух очистился — встроенный в стенку кондиционер работал на полную мощность. «Снять респираторы.» — скомандовал атлет сквозь решетчатую перегородку, отделявшую салон от кабины. (Перед ветровым стеклом болтался брелок — маленький Романов-старший, указывающий путь. На приборной панели красовалось эротическое фото комбайнерши-стахановки Эльвиры Лисичкиной.) «Эти новые воронки с решетками получше старых будут. — Шестипалый конвоир выудил из кармана медицинского вида пузырек. — Хоть, куда едешь, видать.» Он неуклюже отвернул крышку, вытряхнул на ладонь две таблетки и сунул в рот — на его бабьем лице с жидкими усиками появилось сосредоточенное выражение. «Опять гормоны принимаешь, Ломакин? — неодобрительно заметил атлет, обернувшись назад, — Смотри, к сорока годам полтораста кило весить будешь.» «А что мне делать, ежели без них у меня усы выпадают и член не всегда стоит?…» — отвечал шестипалый жалостливым голосом. Второй конвоир обидно засмеялся, запустил руку под шинель и с остервенением почесал грудь. «Я тебе список целебных трав давал? — раздраженно спросил атлет, — От природной медицины вреда не будет, только польза!» «Не помогают мне травы, — оправдывался шестипалый, избегая начальниковых глаз, — А лишний вес я сгоню, товарищ лейтенант … честное комсомольское!» Рябов прислонился затылком к стене микроавтобуса и закрыл глаза. Татуированный безразлично глядел сквозь перегородку и ветровое стекло на дорогу. «Не помогают?… Да ты, небось, отвар из трав с водкой мешал, Ломакин … Говорил ведь: ни грамма, пока курс не закончишь! Неужто четыре недели потерпеть не мог?» Шестипалый опустил глаза и стал ковырять пол носком сапога. Дефективный верзила повертел головой, будто не находя для своего шишковатого черепа приличествующего его размеру места, потом уставился перед собой и застыл.
Не дождавшись ответа, атлет раздраженно отвернулся.
Некоторое время они ехали в молчании.
Улицы города, как всегда по воскресеньям, были пусты. Микроавтобус выехал на проспект Мира. Проспект Мира перешел в Черненковское шоссе.
«А что поделаешь, ежели у меня от мутаций гормональная система болезненная?… — нижняя губа Ломакина страдальчески отвисла, — В нашей деревне у каждого второго в гормонах нарушения были!»
Некоторое время они ехали в молчании.
«Мало того, что девки от моего шестого пальца шарахаются, — продолжал Ломакин еще жалостливей, — так, если даже какая и согласится, то все равно … — он помолчал, подбирая необидную для себя формулировку, — … пятьдесят на пятьдесят!» Второй конвоир обидно засмеялся.
Некоторое время они ехали в молчании.
«А в соседней деревне все иммунитетом маялись. — По интонации чувствовалось, что обида у Ломакина прошла, но желание информировать — нет. — Чуть где болезнь какая — грипп или, скажем, ангина — так все в лежку!»
Некоторое время они ехали в молчании.
«Уж сколько лет с Ограниченного Ядерного Конфликта прошло, а все уроды да больные на Хабаровщине родятся!» «Замолчи, Ломакин, противно слушать! — вмешался наконец атлет, — Полную и окончательную дезактивацию в Хабаровском крае еще в 85-ом провели … там теперь здоровья — на сто пятьдесят процентов!»
Ровное движение микроавтобуса, тепло и недосып действовали усыпляюще — Эрик прислонился затылком к стене и закрыл глаза. Интересно, способен ли он сейчас уснуть?
Когда он проснулся, город остался позади — шоссе с обеих сторон обступал лес. Белизна снега на ветвях деревьев говорила о том, что они отъехали от Москвы, как минимум, километров на восемьдесят. «… возраст — 51 год, уроженец Харькова, — говорил атлет, обернувшись назад, — из семьи рабочих …» На коленях у милиционера лежал один из коричневых конвертов с личными делами и несколько страниц с отпечатанным на них текстом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Прошло минут пять. Атлет нервно прохаживался по комнате. Воры сидели, опустив головы, и внимательно рассматривали пол.
В дверь постучали, атлет открыл. Под конвоем еще одного охранника-милиционера в комнату вошел здоровенный парень с лицом дефективного. «Ворон!…» — ахнул он, увидав татуированного. «Молчать. — рявкнул атлет и повернулся к остальным трем заключенным, — На выход.» — он взял со стола свою шубу и направился к двери. Конвоиры разобрали шинели и вывели заключенных из комнаты.
Длинный коридор — лифт — короткий коридор. Атлет шел впереди упругой спортивной походкой.
На месте ковырявшего в носу ефрейтора сидел ковыряющий в носу сержант: «Чего, нашли своих урок?» — поинтересовался он, зевая. Ему никто не ответил. Один из конвоиров принес с улицы и раздал заключенным милицейского образца респираторы, шапки-ушанки и черно-белые, в тон комбинезонам, полосатые ватники. Потом достал из кармана две пары наручников и приковал правую руку Эрика к левой руке дефективного верзилы, а правую руку татуированного «Ворона» — к левой руке Гришани. «А этого зачем забираете, товарищ лейтенант?… — сержант ткнул пальцем в Эрика, — Нидерландисты ж не по вашей части?» «Новый следователь по его делу попросил в Щербицк доставить.» «А как же категория Б1?… — лениво удивился сержант, — Ежели его на интенсивный режим переводят …»; «Категорию обращения изменить недолго.» — усмехнулся атлет и, надвигая на лицо респиратор, направился к двери.
На сочно-синем небе блистало ослепительное солнце. Девственно-зеленый снег разбрасывал солнечные лучи мириадами бирюзовых искр. Пронзительно-ледяной ветер жег правую ладонь, шею выше воротника и лицо выше респиратора. Эрик прищурился, опустил глаза и сунул свободную от наручников руку в карман. Транспарант «Коммунизм построен! Скажи, Партия …» раздулся, как парус, и хлопал под яростными ударами воздуха.
«Мороз и солнце — день чудесный …» — неожиданно процитировал Рябов. «Ебло запахни, продует.» — ожиданно ощерился шестипалый конвоир.
У крыльца стоял черный микроавтобус — сквозь грязное ветровое стекло розовело лицо шофера. Повинуясь тычкам в спину и отрывистым окликам, заключенные залезли вместе с конвоирами в заднюю дверь. Атлет сел в кабину рядом с водителем. «Вперед проходи … задние места для охраны!» — прикрикнул на Эрика шестипалый. Когда заключенные расселись на узких металлических скамейках вдоль боковых стен воронка, конвоиры примкнули наручники к расположенным между сиденьями замкам. Микроавтобус тронулся.
Через три минуты они выезжали через внешние ворота тюрьмы. В микроавтобусе стало теплее, воздух очистился — встроенный в стенку кондиционер работал на полную мощность. «Снять респираторы.» — скомандовал атлет сквозь решетчатую перегородку, отделявшую салон от кабины. (Перед ветровым стеклом болтался брелок — маленький Романов-старший, указывающий путь. На приборной панели красовалось эротическое фото комбайнерши-стахановки Эльвиры Лисичкиной.) «Эти новые воронки с решетками получше старых будут. — Шестипалый конвоир выудил из кармана медицинского вида пузырек. — Хоть, куда едешь, видать.» Он неуклюже отвернул крышку, вытряхнул на ладонь две таблетки и сунул в рот — на его бабьем лице с жидкими усиками появилось сосредоточенное выражение. «Опять гормоны принимаешь, Ломакин? — неодобрительно заметил атлет, обернувшись назад, — Смотри, к сорока годам полтораста кило весить будешь.» «А что мне делать, ежели без них у меня усы выпадают и член не всегда стоит?…» — отвечал шестипалый жалостливым голосом. Второй конвоир обидно засмеялся, запустил руку под шинель и с остервенением почесал грудь. «Я тебе список целебных трав давал? — раздраженно спросил атлет, — От природной медицины вреда не будет, только польза!» «Не помогают мне травы, — оправдывался шестипалый, избегая начальниковых глаз, — А лишний вес я сгоню, товарищ лейтенант … честное комсомольское!» Рябов прислонился затылком к стене микроавтобуса и закрыл глаза. Татуированный безразлично глядел сквозь перегородку и ветровое стекло на дорогу. «Не помогают?… Да ты, небось, отвар из трав с водкой мешал, Ломакин … Говорил ведь: ни грамма, пока курс не закончишь! Неужто четыре недели потерпеть не мог?» Шестипалый опустил глаза и стал ковырять пол носком сапога. Дефективный верзила повертел головой, будто не находя для своего шишковатого черепа приличествующего его размеру места, потом уставился перед собой и застыл.
Не дождавшись ответа, атлет раздраженно отвернулся.
Некоторое время они ехали в молчании.
Улицы города, как всегда по воскресеньям, были пусты. Микроавтобус выехал на проспект Мира. Проспект Мира перешел в Черненковское шоссе.
«А что поделаешь, ежели у меня от мутаций гормональная система болезненная?… — нижняя губа Ломакина страдальчески отвисла, — В нашей деревне у каждого второго в гормонах нарушения были!»
Некоторое время они ехали в молчании.
«Мало того, что девки от моего шестого пальца шарахаются, — продолжал Ломакин еще жалостливей, — так, если даже какая и согласится, то все равно … — он помолчал, подбирая необидную для себя формулировку, — … пятьдесят на пятьдесят!» Второй конвоир обидно засмеялся.
Некоторое время они ехали в молчании.
«А в соседней деревне все иммунитетом маялись. — По интонации чувствовалось, что обида у Ломакина прошла, но желание информировать — нет. — Чуть где болезнь какая — грипп или, скажем, ангина — так все в лежку!»
Некоторое время они ехали в молчании.
«Уж сколько лет с Ограниченного Ядерного Конфликта прошло, а все уроды да больные на Хабаровщине родятся!» «Замолчи, Ломакин, противно слушать! — вмешался наконец атлет, — Полную и окончательную дезактивацию в Хабаровском крае еще в 85-ом провели … там теперь здоровья — на сто пятьдесят процентов!»
Ровное движение микроавтобуса, тепло и недосып действовали усыпляюще — Эрик прислонился затылком к стене и закрыл глаза. Интересно, способен ли он сейчас уснуть?
Когда он проснулся, город остался позади — шоссе с обеих сторон обступал лес. Белизна снега на ветвях деревьев говорила о том, что они отъехали от Москвы, как минимум, километров на восемьдесят. «… возраст — 51 год, уроженец Харькова, — говорил атлет, обернувшись назад, — из семьи рабочих …» На коленях у милиционера лежал один из коричневых конвертов с личными делами и несколько страниц с отпечатанным на них текстом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59