Происходила _к_о_р_р_е_к_ц_и_я_. Взяли,
очевидно, всех. Город был опустошен. Я увидел Гулливера, который стоял,
как всегда, наособицу - отстраняясь и выпячивая презрительную губу.
Тренировочные у него сползали, а вдоль бедер были прижаты кулаки в цыпках.
Клочковатый старик махал на него щепотью: Свят... Свят... Свят... - Я, как
в обмороке, обернулся. Редактор лежал на камнях, бесформенный, словно куча
тряпья, пиджак у него распахнулся, и вывалилась записная книжка с пухлыми
зачерненными страницами, клетчатая рубаха на груди лопнула, штанины легко
задрались, обнажив бледную немочь ног, он еще дышал - трепетала слизистая
полоска глаза. Двое милиционеров ухватили его и, напрягаясь, потащили к
воротам. - Циннобер... Циннобер... Цахес... - Блестели на земле осколки
луны, и с деревянным шорохом выцарапывала штукатурку из стен потревоженная
гигантская крапива. Третий этаж. Булыжник. Насмерть. Карась, _н_е
з_а_м_е_ч_а_я_ окружающего и проговаривая бессмысленный текст, очень тихо
сказал: Умрет, наверное, - а потом, оглянувшись, _к_а_к _п_о_л_о_ж_е_н_о_,
добавил. - Тебе бы лучше уйти отсюда. Не надо, чтобы тебя здесь видели. -
Он, по-видимому, еще надеялся на что-то. Гулливер, конечно, уже исчез. Мне
скомандовали: Марш! - Разомкнулся страхолюдный коридор, и посыпалась
трескотня пишмашинок. Перекошенные двери устремлялись далеко вперед. За
дверями кто-то орал: Молчать, сволочь!.. Отвечай! Язык проглотил?!..
Молчать! - Тосковал неисправный туалет, и засыхали на окнах фикусы.
Жутковатые манекены ожидали своей очереди на скамейках. Женщина, что в
фургончике потела и колыхалась, затянула опять, как больная: Ради бога...
Ради бога!.. Гремячая Башня... - Ей советовали заткнуться. Видимо, это и
были знаменитые Коридоры, о которых рассказывал Идельман. Они сложены в
несколько ярусов и доходят до самой области. Учреждения сваливают сюда
свои бумаги. Неизвестно, кто их построил. Говорят, что построил Младенец.
Нет ни плана, ни даже примерной схемы. Люди здесь исчезают бесследно.
Плотоядные демоны слоняются в переходах. Слышно шарканье абразива и
вгрызание электропилы. Говорят, что отсюда можно выбраться за пределы
Ковчега. Врут, конечно. Я рассчитывал, что _и_с_ч_е_з_н_о_в_е_н_и_е_ мне
пока не грозит. _С_л_о_м_ еще не наступил. Циркуль-Клазов в ярчайшем
проеме, жестикулируя и мотаясь, оглушительно кричал на Надин, расстегнутую
догола: Нет-нет-нет! Все не так, детка! - Подскочил, будто на пружинах, и
взял за соски бледно-розовую выпирающую грудь - энергично тряхнув. - Ты
как мертвая, детка. Ей-богу! Искренность, искренность - вот, что
требуется. Не в театре. Ей-богу! Искренность - прежде всего! - Он
переживал, совершенно не притворяясь. Рослая Надин чуть сгибалась и
ежилась, не осмеливаясь возразить. Ей было больно. Я взирал на них как бы
из небытия. Отключали действительно всех. Ошалевший Батюта неожиданно
сказал басом: А позовите кого-нибудь из начальства... - Сроду он не
говорил басом. И Циркуль тут же ущемил его за складку на животе:
Допрыгался, сволочь? Топай, топай... - Это было плохо. Это было
чрезвычайно плохо. Вероятно, _к_о_р_р_е_к_ц_и_я_ выходила из-под контроля.
У меня перехватило дыхание.
Повернулась на оси тысячесвечовая ослепительная лампа, заслоняя собою
и продолговатый кабинет, и фанерную клопяную мебель, обитую дерматином, и
четверых одинаково-смутных людей в приспущенных галстуках, и решетку от
пола до потолка, забирающую окно, и унылые казенные стены, где на мышиной
краске, наверное, еще с довоенных времен желтели под стеклом типографские
развороты с Правительственными Указами. И кто-то капризно сказал, будто
жвачку, растягивая интонации: Сделаем ему "мясорубку", пожалуй... Или
"овечий компот"... Пусть, как ягненок - заблеет... - Но другой голос,
резкий и деловой, немедленно возразил: Рано еще... - А третий,
вкрадчиво-ласковый, убаюкивающий и опасный, как отрава, леденящий кровь,
предложил, возникая у самого уха: Не надо "мясорубку". Право же, зачем? Он
нам и так все расскажет. Он ведь умный человек. - И железные пальцы
тронули меня за виски, сладострастно и сильно сдавливая. - Ты ведь умный
человек? Ты ведь понимаешь, что надо собраться с духом и все рассказать?..
- Толстый и кривой ноготь, видимо, изуродованный в младенчестве, обросший
диким мясом, выплыл неизвестно откуда и повис среди блистающей пустоты.
Лохматились чудовищные заусеницы: Где ты находился в указанное время?!..
Какие у тебя отношения с гражданином Черкашиным?!.. Когда ты видел его в
последний раз?!.. - Голоса лупили, как хлысты, в основание черепа.
Казалось, что сейчас лопнет мозг. Я пытался щуриться, но вместо прохладных
и темных век сквозили рваные хлопья крови. Лида, будто Иисус по водам,
прошла между ними и встала рядом с желточным ногтем, поправляя аккуратное
коричневое платье. Хрупкий бант белел в ее волосах. Она была точно
школьница. Она сказала: Впечатлителен. Неуверен в себе. Характер аморфный,
вялый. Склонен к компромиссам. В моменты интима - бесконечные колебания и
подавленность. Ясная доминанта отсутствует. Не способен к мироосмыслению.
Нравственные принципы интуитивные. Честен. Слаб. Возбудимо-мнителен.
Неосознанный страх перед громадой общества. Социальная активность
исключается. Видимо, достаточно превентивных мер. В крайнем случае -
простое физическое воздействие. Без "терминала". Желателен постоянный
пресс на сознание. Рекомендации: объект не верит в возможность каких-либо
изменений и остро чувствует собственное бессилие. "Картинку" необходимо
закрепить. Допустимы варианты. - Лида непринужденно улыбнулась и пожала
плечами. - Элементы позитивизма. Способен на внезапный аффект.
Максимальный и непредсказуемый поступок типа "А, провались все к черту"!
Импульс интенсивный, но короткий во времени. Быстро переходит в
растерянность. Дальнейшие прогнозы: сожаление о содеянном, робость и
пассивное раскаяние. Рефлексия. Угрызения совести. Пожалуй, все... - Она
говорила с откровенным удовольствием. И кокетливо морщилась при этом.
Предавать, оказывается, можно и с удовольствием. Очень трогательно. -
Сука! - сказал я. Нуприенок, появившийся из ацетиленового тумана,
одобрительно похлопал ее по заду: Молодец, Ерголина. Ты определенно
растешь. - Потянулся всем телом и отломил нижний лепесток заусеницы -
принялся хрустко жевать, словно капустный лист. Кожаные ремни на его
мундире поскрипывали. Было _ч_р_е_з_в_ы_ч_а_й_н_о _п_л_о_х_о_. Лида,
вытянув руки по швам и торжественно окаменев, отрапортовала в
пространство:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
очевидно, всех. Город был опустошен. Я увидел Гулливера, который стоял,
как всегда, наособицу - отстраняясь и выпячивая презрительную губу.
Тренировочные у него сползали, а вдоль бедер были прижаты кулаки в цыпках.
Клочковатый старик махал на него щепотью: Свят... Свят... Свят... - Я, как
в обмороке, обернулся. Редактор лежал на камнях, бесформенный, словно куча
тряпья, пиджак у него распахнулся, и вывалилась записная книжка с пухлыми
зачерненными страницами, клетчатая рубаха на груди лопнула, штанины легко
задрались, обнажив бледную немочь ног, он еще дышал - трепетала слизистая
полоска глаза. Двое милиционеров ухватили его и, напрягаясь, потащили к
воротам. - Циннобер... Циннобер... Цахес... - Блестели на земле осколки
луны, и с деревянным шорохом выцарапывала штукатурку из стен потревоженная
гигантская крапива. Третий этаж. Булыжник. Насмерть. Карась, _н_е
з_а_м_е_ч_а_я_ окружающего и проговаривая бессмысленный текст, очень тихо
сказал: Умрет, наверное, - а потом, оглянувшись, _к_а_к _п_о_л_о_ж_е_н_о_,
добавил. - Тебе бы лучше уйти отсюда. Не надо, чтобы тебя здесь видели. -
Он, по-видимому, еще надеялся на что-то. Гулливер, конечно, уже исчез. Мне
скомандовали: Марш! - Разомкнулся страхолюдный коридор, и посыпалась
трескотня пишмашинок. Перекошенные двери устремлялись далеко вперед. За
дверями кто-то орал: Молчать, сволочь!.. Отвечай! Язык проглотил?!..
Молчать! - Тосковал неисправный туалет, и засыхали на окнах фикусы.
Жутковатые манекены ожидали своей очереди на скамейках. Женщина, что в
фургончике потела и колыхалась, затянула опять, как больная: Ради бога...
Ради бога!.. Гремячая Башня... - Ей советовали заткнуться. Видимо, это и
были знаменитые Коридоры, о которых рассказывал Идельман. Они сложены в
несколько ярусов и доходят до самой области. Учреждения сваливают сюда
свои бумаги. Неизвестно, кто их построил. Говорят, что построил Младенец.
Нет ни плана, ни даже примерной схемы. Люди здесь исчезают бесследно.
Плотоядные демоны слоняются в переходах. Слышно шарканье абразива и
вгрызание электропилы. Говорят, что отсюда можно выбраться за пределы
Ковчега. Врут, конечно. Я рассчитывал, что _и_с_ч_е_з_н_о_в_е_н_и_е_ мне
пока не грозит. _С_л_о_м_ еще не наступил. Циркуль-Клазов в ярчайшем
проеме, жестикулируя и мотаясь, оглушительно кричал на Надин, расстегнутую
догола: Нет-нет-нет! Все не так, детка! - Подскочил, будто на пружинах, и
взял за соски бледно-розовую выпирающую грудь - энергично тряхнув. - Ты
как мертвая, детка. Ей-богу! Искренность, искренность - вот, что
требуется. Не в театре. Ей-богу! Искренность - прежде всего! - Он
переживал, совершенно не притворяясь. Рослая Надин чуть сгибалась и
ежилась, не осмеливаясь возразить. Ей было больно. Я взирал на них как бы
из небытия. Отключали действительно всех. Ошалевший Батюта неожиданно
сказал басом: А позовите кого-нибудь из начальства... - Сроду он не
говорил басом. И Циркуль тут же ущемил его за складку на животе:
Допрыгался, сволочь? Топай, топай... - Это было плохо. Это было
чрезвычайно плохо. Вероятно, _к_о_р_р_е_к_ц_и_я_ выходила из-под контроля.
У меня перехватило дыхание.
Повернулась на оси тысячесвечовая ослепительная лампа, заслоняя собою
и продолговатый кабинет, и фанерную клопяную мебель, обитую дерматином, и
четверых одинаково-смутных людей в приспущенных галстуках, и решетку от
пола до потолка, забирающую окно, и унылые казенные стены, где на мышиной
краске, наверное, еще с довоенных времен желтели под стеклом типографские
развороты с Правительственными Указами. И кто-то капризно сказал, будто
жвачку, растягивая интонации: Сделаем ему "мясорубку", пожалуй... Или
"овечий компот"... Пусть, как ягненок - заблеет... - Но другой голос,
резкий и деловой, немедленно возразил: Рано еще... - А третий,
вкрадчиво-ласковый, убаюкивающий и опасный, как отрава, леденящий кровь,
предложил, возникая у самого уха: Не надо "мясорубку". Право же, зачем? Он
нам и так все расскажет. Он ведь умный человек. - И железные пальцы
тронули меня за виски, сладострастно и сильно сдавливая. - Ты ведь умный
человек? Ты ведь понимаешь, что надо собраться с духом и все рассказать?..
- Толстый и кривой ноготь, видимо, изуродованный в младенчестве, обросший
диким мясом, выплыл неизвестно откуда и повис среди блистающей пустоты.
Лохматились чудовищные заусеницы: Где ты находился в указанное время?!..
Какие у тебя отношения с гражданином Черкашиным?!.. Когда ты видел его в
последний раз?!.. - Голоса лупили, как хлысты, в основание черепа.
Казалось, что сейчас лопнет мозг. Я пытался щуриться, но вместо прохладных
и темных век сквозили рваные хлопья крови. Лида, будто Иисус по водам,
прошла между ними и встала рядом с желточным ногтем, поправляя аккуратное
коричневое платье. Хрупкий бант белел в ее волосах. Она была точно
школьница. Она сказала: Впечатлителен. Неуверен в себе. Характер аморфный,
вялый. Склонен к компромиссам. В моменты интима - бесконечные колебания и
подавленность. Ясная доминанта отсутствует. Не способен к мироосмыслению.
Нравственные принципы интуитивные. Честен. Слаб. Возбудимо-мнителен.
Неосознанный страх перед громадой общества. Социальная активность
исключается. Видимо, достаточно превентивных мер. В крайнем случае -
простое физическое воздействие. Без "терминала". Желателен постоянный
пресс на сознание. Рекомендации: объект не верит в возможность каких-либо
изменений и остро чувствует собственное бессилие. "Картинку" необходимо
закрепить. Допустимы варианты. - Лида непринужденно улыбнулась и пожала
плечами. - Элементы позитивизма. Способен на внезапный аффект.
Максимальный и непредсказуемый поступок типа "А, провались все к черту"!
Импульс интенсивный, но короткий во времени. Быстро переходит в
растерянность. Дальнейшие прогнозы: сожаление о содеянном, робость и
пассивное раскаяние. Рефлексия. Угрызения совести. Пожалуй, все... - Она
говорила с откровенным удовольствием. И кокетливо морщилась при этом.
Предавать, оказывается, можно и с удовольствием. Очень трогательно. -
Сука! - сказал я. Нуприенок, появившийся из ацетиленового тумана,
одобрительно похлопал ее по заду: Молодец, Ерголина. Ты определенно
растешь. - Потянулся всем телом и отломил нижний лепесток заусеницы -
принялся хрустко жевать, словно капустный лист. Кожаные ремни на его
мундире поскрипывали. Было _ч_р_е_з_в_ы_ч_а_й_н_о _п_л_о_х_о_. Лида,
вытянув руки по швам и торжественно окаменев, отрапортовала в
пространство:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69