ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Плюнь на нее!.. - Я тебе, папа,
хлорофос притащил... - Слава тебе, господи, хоть раз вспомнил об отце... -
Целая бутылка... - Лей!.. - А куда лить, папа?.. - Прямо в дыру лей... -
Повернись немного... - Чтоб они сдохли, проклятые!.. Ой-ей-ей!.. -
Осторожно, папа!.. - Ой-ей-ей!.. - Не двигайся!.. - Ой-ей-ей, что ты
делаешь, ты убить меня хочешь!.. - Тощий и нескладный человек, словно
вывихнутый в суставах, сидел прямо на борозде, расставя босые ноги и
поддерживая обеими ладонями громадную, как котел, шишковатую голову. Одет
он был в фантастические лохмотья и имел на коленях метлу, безобразно
изогнувшую голики. Рядом торчали валенки, наполовину закопанные в землю. Я
его видел немного со спины. На макушке у него топорщилась пучковатая
швабра, а в центральном просвете ее, окаймленная мешковиной, зияла
глубокая рваная дыра с чем-то крупчато -белым внутри, и подросток лет
четырнадцати, угловатый, остриженный, оттопыря под футболкой худые
лопатки, заливал в эту дыру какую-то жидкость из коричневой толстой
бутылки неприятного вида. Доносился аллергический запах хлорофоса. - Боже
мой! - содрогаясь, прошептал редактор. - Что еще нужно сделать, чтобы мы
перестали обманывать самих себя? Человек - это звучит гордо... Человек
проходит как хозяин... Знаменитый "человеческий фактор", наконец... Все -
вранье и сотрясение воздуха. На самом деле мы - как букашки. Захотят и
раздавят. - Посмотрите: у него булавки в голове!.. - Человек обернулся, и
я увидел перекосившееся лицо, жутко раскрашенное фломастерами. А из
матерчатого лба действительно торчали металлические острия булавок. Он
поднялся, вихляя, как на шарнирах, и ударил метлой о землю: Ходят и ходят,
ходят и ходят, жить не хотят. Эй! Кто такие?.. - Не отвечайте, - мгновенно
предупредил редактор, закрывая мне рот. Я и не думал. У меня пробуждалось
сознание. Медленно, будто в слабом проявителе, соединялись разрозненные
детали. Существует время, которое давно остановилось. Это называется -
Х_р_о_н_о_с_. Существует день, который неумолимо повторяет самого себя.
Это называется - _К_р_у_г_о_в_о_р_о_т_. Существует город, утопленный в
крапиве и в лопухах, где спасаются от наводнения перемен чистые и
нечистые. Это - дремотный _К_о_в_ч_е_г_. Это абсолютно невозможно, но это
именно так. Словно зачарованная ладья, плывет он среди бурных
свирепствующих стихий. Поскрипывают тяжелые весла в уключинах. Тихо
струится за бортом непроницаемая зеркальная чернота. Светится одинокий и
печальный фонарик на мачте - не в силах разогнать омертвелый туман. -
Время. День. Город. - Хронос. Круговорот. Ковчег. - Дева. Младенец. Башня.
- Август. Понедельник. - Эпоха развитого социализма. - Я сжимал виски,
потому что все это было ужасной правдой. - Лаврики!.. Автобус!.. - Не
успеваем!.. - задыхаясь, дергал меня редактор. Он приплясывал, точно на
углях, и хватался за сердце. Я подозревал, что попытка к бегству также
запрограммирована. Никуда нам не уйти. Хронос! Хронос! Ковчег! Прокатился
шелестящий гром, и беспомощно затрепетала листва на кустарниках. Поднялись
из перегретых борозд суетливые возбужденные птицы. Человек в лохмотьях,
приближаясь и вихляя всем телом, проникновенно сказал: А вот сейчас откушу
голову, стра-а-ашно без головы... - Зубы у него были редкие и широкие.
Лошадиные зубы. В нечищенной желтизне. Он, казалось, разваливался на
части, и подросток, исказив лицо, неумело колотил его кулаком по хребту:
Папа, опомнись, пап!.. - Деревянное солнце рассыпалось в зените, как
тифозные, стонали птицы, от бугристой земли поднимались душные дрожащие
испарения. Я уже видел все это - двести миллионов раз! Это - дорога на
Лаврики. Надо пройти четырнадцать километров. Здесь обитает Младенец. У
него есть скипетр и корона. Он питается человеческой кровью. Половина
горкома ходит к нему на поклонение. Хронос! Хронос! Ковчег! Я не мог
сдвинуться с места. В кармане у меня уже скопилась пригоршня розовых и
тугих квадратиков, полученных мною неизвестно когда. Выворачивая
подкладку, я швырнул их прямо в расцвеченную ядовитыми фломастерами,
редкозубую ушастую рожу, мокро шлепающую губами, и человек на шарнирах
немедленно рухнул, как подкошенный, загребая билеты к животу: Это в-все
м-мое б-будет... Х-хорошо... - Швабра у него на голове стояла дыбом, а
вместо глаз загорелись яркие электрические лампочки. - Что вы делаете?! -
закричал редактор. Было уже поздно.
Мы бежали по горячей и светлой дороге, полукруглым изгибом
спускающейся вниз, к реке. Дорога была очень пыльная и очень безжизненная,
старая, накатанная, придавленная неподвижным зноем. По обеим сторонам ее
открывались безотрадные массы воды, разделенные поперечным настилом, а на
другом берегу, в осыпях и валунах, поднималась до небес странно вогнутая,
нереальная громада обрыва, несущая на спине своей разметанные строения и
огороды. Крысиные следы были повсюду. Пятипалой россыпью пересекали они
дорогу, подминали волокнистую лебеду на обочине, которая так и не
распрямилась, и по серым расплющенным бороздам, выворачивая клубни и
чернозем, уползали за дымящийся горизонт. Даже на гладких камнях белели
свежие сахарные царапины. - Осторожно, не наступите! - конвульсивно
прохрипел редактор. - А в чем дело? - спотыкаясь, спросил я. - Очень
плохая примета. - И чем же она плохая? - спросил я. - Говорят, что сожрет
Младенец. - А вы верите в Младенца? - изумленно спросил я. - А вы не
верите в него? - в свою очередь спросил редактор. - Но это же слухи,
вымысел, - озираясь, сказал я. - Там, где нет правды, слухи становятся
реальностью, - через силу выдохнул редактор. Он мучительно потел и
протягивал на бегу розовый толстый квадратик, сложенный во много раз. - Я
вам кое-что обещал: поезд семь ноль четыре, вагон тринадцатый... - У меня
пробуждалось сознание. Медленно, будто в слабом проявителе, соединялись
разрозненные детали. Существует время, которое давно остановилось. Это
называется - _Х_р_о_н_о_с_. Существует день, который неумолимо повторяет
самого себя. Это называется _К_р_у_г_о_в_о_р_о_т_. Существует город,
утопленный в крапиве и в лопухах, где спасаются от наводнения перемен
чистые и нечистые. Это - дремотный _К_о_в_ч_е_г_. Это абсолютно
невозможно, но это именно так. Хронос! - Круговорот! - Ковчег! -
Отбеленные доски настила загрохотали у меня под ногами. Мост был длинный и
чистый, словно вымытый, он лежал почти вровень с течением, и я видел
глянцевые кувшинки, распластавшиеся у самого берега. А коричневая вода
между ними темнела, как бездна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69