– Но больше меня беспокоит ржавчина. Коррозия.
– Эти резервуары уже много лет не используются и стоят пустые, – заверил Кинонес. – Но ведь вы не собираетесь их заполнять? Я объяснил вашей помощнице, что лицензия на работу с опасными веществами была отозвана в тот день, когда закрылась база форта Орд.
– Я именно что собираюсь их заполнять, – ответил Ревел, – а иначе за каким бы чертом я стал их снимать? Но материал не будет опасным.
– Свекольным сахаром занимаетесь? – поинтересовался Кинонес.
– Ладно, Феликс, какая вам разница, что я туда залью? Лучше покажите мне, где здесь что, чтобы я не запутался в ваших трубопроводах и вентилях. – Он протянул Тагу ключ от гаража со словами: – А ты, док, осмотри здание, пока Феликс мне покажет свою систему.
– Спасибо, Ревел. Только, Феликс, пока вы с ним не ушли, покажите мне, как работает замок гаража. Не хотелось бы мне случайно включить сигнал тревоги.
Ревел с неодобрением смотрел, как Таг идет с Феликсом к гаражу, не умолкая ни на секунду.
– Вы, наверное, очень успешный бизнесмен, Феликс, – щебетал Таг, пока Кинонес с лицом, похожим на дубленую кожу, возился с ржавым замком. В поисках темы разговора он посмотрел на вылинявшую вывеску. – «Моторотив» – отличное слово.
– Один метис придумал, который у меня работал, – благодушно бросил Кинонес. – А вот ты знаешь, что значит «Макс никс – мы все починим»?
– Честно говоря, нет.
– Мой старик был в шестидесятых в армии, стоял в Германии. Конечно, в моторизованном дивизионе, и это у них девиз был такой. «Макс никс» – это по-немецки вроде «чепуха, не бери в голову».
– А как будет «макс никс» по-испански? – спросил Таг. – Я без ума от испанского языка.
– No problema, – усмехнулся Феликс.
Таг чувствовал, что между ними образовался приятный резонанс. Замок гаража со скрежетом открылся, и Феликс распахнул дверь, пропуская Тага внутрь.
– Свет здесь, – сообщил Феликс, хлопнув по линейке выключателей.
Пустой гараж был похож на огромный сарай для слонов – тридцать ремонтных боксов с каждой стороны, подобно стойлам, и в каждый мог бы въехать большой зеленый армейский грузовик.
– Эй, Кинонес! – донесся голос Ревела. – Мы что, весь день собираемся возиться?
– Огромное спасибо, Феликс, – сказал Таг, протягивая руку мужественному красавцу для очередного рукопожатия. – Я был бы счастлив снова с тобой увидеться.
– Может, так и будет, – тихо ответил Феликс. – Я не женат.
– Как хорошо! – выдохнул Таг.
Их взгляды встретились. No problema.
В тот же день Таг и Ревел остановились в номере на втором этаже прибрежного мотеля в Монтерее. Таг вылил в гостиничные ведра для льда своих медуз из багажника.
Ревел снова переключился в режим страшно делового человека с сотовым телефоном, требования его становились все неожиданнее и грандиознее с каждым пропущенным стаканчиком «Джентльмена Джека».
В три часа ночи Таг свалился на кровать, и последнее, что он помнил, был скрип белого порошка Ревела на стекле гостиничного столика. Он хотел, чтобы ему приснились объятия Феликса Кинонеса, но вместо этого он опять увидел сон об отладке алгоритмов медуз. И проснулся в тяжелейшем похмелье.
***
Какое бы вещество ни вдыхал Ревел – а очень вряд ли это было что-то столь банальное, как обычный кокаин, – наутро на нем это никак видимо не сказалось. Он заказал в номер весьма плотный завтрак.
Пока Ревел щедро вознаграждал рассыльного и наливал калифорнийское шампанское в стаканы для апельсинового сока, Таг вылез на балкон. Воздух Монтерея был пропитан вонью гниющих водорослей. Огромные белоснежные чайки парили и кружились в восходящих потоках у стен мотеля. Вдали, на севере, цепочка калифорнийских тюленей растянулась на скалистой гряде, как коричневые слизняки на изломанном бетоне. К югу тянулась Кэннери-Роу – улица заглохших консервных заводов. Некоторые из них переоборудовали под лавочки и дискотеки для туристов, другие стояли пустые, почти развалившиеся.
Таг вдыхал морской воздух, пока сжимавший виски обруч не ослаб. Мир был ярок, хаотичен и прекрасен. Таг вернулся в комнату, заглотил стакан шампанского и три раза набрал яичницы на вилку.
– Ну, Ревел, – сказал он наконец, – я должен признать, что ты молодец. «Кинонес моторотив» – идеальное место во всех отношениях.
– Так я на Монтерей положил глаз, еще когда мы впервые встретились на симпозиуме ГСИППВ, – сознался Ревел, закидывая ногу на стол. – Сразу прикипел к этому месту. Этот город в моем стиле. – Скрестив на тощей груди руки в тонких перчатках душителя, молодой нефтяник выглядел так, будто был в мире с собой, почти в философском настроении. – Ты читал Джона Стейнбека, Таг?
– Стейнбека?
– Ага, романист двадцатого века. Нобелевский лауреат.
– Я никогда не сказал бы, что ты читаешь романы, Ревел.
– На Стейнбека я набрел, когда впервые попал в Монтерей. И я его большой фан с тех пор. Великий писатель.
Он написал серию книг именно здесь, на Кэннери-Роу. Ты не читал? Она о тех пьяницах и шлюхах, что жили здесь вокруг на холмах, – интересный, скажу я тебе, народ, а герой там – тот мужик, который у них вроде наставника.
Он ихтиолог и делает подпольные аборты, но не ради денег, а просто потому, что дело происходит в сороковых годах прошлого века, а он сам здорово любит секс. Аборты он делает, потому что ему образование позволяет. Понимаешь, Таг, в те времена Кэннери-Роу действительно чертову уйму рыбы консервировала! Сардину. Но сардина исчезла к пятидесятому году. Какая-то экологическая катастрофа, и сардина ушла и не вернулась до сих пор. – Ревел засмеялся. – И ты знаешь, что теперь в этом городе продают?
Стейнбека.
– Да, знаю, – ответил Таг. – Это у них называется постмодернистско-культурно-музейно-туристская экономика.
– Ага. Теперь на Кэннери-Роу по банкам раскладывают Стейнбека. Романы Стейнбека, и ленты с дерьмовыми экранизациями, и пивные дружки с мордой Стейнбека, и цепочка для ключей со Стейнбеком, и наклейки со Стейнбеком на бампер, а из-под прилавка – надувные любовные куклы Стейнбека, и надувной автор «Гроздьев гнева» может быть подвергнут любым неназываемым посмертным извращениям.
– Насчет кукол ты шутишь?
– А вот черта с два. Я думаю, нам надо купить одну такую, надуть и бросить в кулер с Уршляймом. И получится большой Стейнбек из студня, сечешь? Может, даже говорить будет! Скажем, нобелевскую речь произнесет. Только если ты попробуешь пожать ему руку, она отвалится, слизистая, и поплывет по комнате, пока не наткнется на бумагу. И тут же начнет сиквелы писать.
– Слушай, Ревел, какую ты дрянь нюхал вчера?
– Куча цифр и букв, старик. Похоже, что их меняют каждый раз, когда я это покупаю.
Таг застонал, как от физической боли.
– То есть ты так забалдел, что даже не можешь вспомнить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13