— Ах, вот оно что! Ну, а как же мы тогда об этом узнаем?
— Надо, чтобы при вскрытии бумаг покойной обязательно присутствовал кто-нибудь от мисс Бертрам.
— А вы не могли бы туда поехать? — спросил полковник.
— Боюсь, что нет, — ответил Мак-Морлан, — мне надо будет присутствовать здесь на суде.
— В таком случае я еду туда сам, — сказал полковник. — Завтра я выезжаю. Я возьму с собой Сэмсона: он был свидетелем, когда составляли это завещание. Но ведь нужен будет и адвокат?
— Бывший шериф нашего графства пользуется репутацией хорошего адвоката; я дам вам к нему письмо.
— Чем вы мне нравитесь, мистер Мак-Морлан, — сказал полковник, — так это тем, что вы всегда умеете схватить быка за рога. Пишите же письмо. А мисс Люси мы скажем, что она может получить наследство?
— Конечно, скажем, вам ведь нужно будет взять от нее доверенность. Сейчас я ее составлю. И, ручаюсь вам, мисс Бертрам окажется благоразумной и отнесется к этому совершенно «покойно.
Мак-Морлан оказался прав. Узнав эту неожиданную новость, Люси ничем не выдала ни своего волнения, ни своих надежд, если вообще они у нее были. Она, правда, в тот же вечер спросила Мак-Морлана, как бы ненароком, сколько приблизительно годового дохода дает имение Хейзлвуда. Но только позволительно ли делать из этого вывод, что ей непременно хотелось узнать, сможет ли она, наследница четырехсот фунтов стерлингов годового дохода, составить подходящую партию для молодого лэрда?
Глава 36
Налей мне кружку хереса, пусть глаза мои нальются кровью… Мне надо говорить со всем жаром страсти, и я последую примеру тех, кто играет роль царя Камбиза.
«Генрих IV», ч.I
Не теряя времени, Мэннеринг отправился вместе с Сэмсоном в Эдинбург. Ехали они в карете полковника. Зная рассеянность своего друга, Мэннеринг решил не отпускать его от себя ни на шаг и тем более не позволять ему садиться на лошадь: какому-нибудь озорнику конюху ничего не стоило усадить его лицом к хвосту. С помощью слуги, сопровождавшего их верхом, ему удалось довезти Сэмсона до гостиницы в Эдинбурге, скорее, правда, напоминавшей постоялый двор, — таких гостиниц, как в наше время, тогда еще не было, — причем дорога прошла благополучно и без приключений, если не считать того, что Домини дважды пропадал. Один раз его отыскал знавший его повадки Барнс; наш латинист оказался у сельского учителя в Моффете, с которым они обсуждали спорный вопрос о долготе и краткости одного слога в седьмой: оде второй книги Горация, после чего незаметно перешли к спору о точном значении слова Malobathro в той же оде. Потом он вдруг устремился на поле Раллионгрин, которое было дорого его пресвитерианскому сердцу. Выйдя на минуту из кареты, он увидел памятник павшим, находившийся на расстоянии целой мили от дороги,
— и был обнаружен Барнсом в тот момент, когда уже приближался к Пентлендским горам. Оба раза он совершенно забывал о существовании своего друга, покровителя и спутника, как будто тот находился по меньшей мере где-нибудь в Индии. Когда ему напомнили о том, что полковник Мэннеринг его ждет, он только воскликнул: «Удивительно! Я совсем позабыл», — и зашагал обратно к карете. Хорошо зная, что господин его не выносит ни неаккуратности, ни медлительности, Барнс и в том и в другом случае поражался терпению Мэннеринга, но Домини пользовался особым расположением полковника, и никогда никаких столкновений с его новым патроном у него не было. Казалось, оба они просто созданы один для другого. Нужна ли была Мэннерингу какая-нибудь книга
— Домини тут же приносил ее, надо ли было подытожить или проверить счета — Домини всегда был готов к услугам. Если, наконец, полковнику хотелось вспомнить какую-нибудь цитату из классиков, он мог быть уверен, что найдет ее в памяти Домини, как в словаре. И тем не менее это ходячее изваяние не способно было ни возгордиться, видя, что без него не могут обойтись, ни обидеться, когда о нем забывали.
В глазах гордого, осторожного и необщительного человека, каким был Мэннеринг, этот живой каталог, или, скорее, одушевленный механизм, обладал всеми качествами удобного автомата, да к тому же еще и ученого.
Итак, приехав в Эдинбург, они остановились в «Гостинице Георга» близ Бристопорта; хозяином ее в то время был старик Кокберн (мне хочется быть точным). Полковник попросил слугу проводить его к адвокату Плейделу, к которому у него было письмо от Мак-Морлапа. Он велел Барнсу приглядывать за Домини, а сам отправился со своим провожатым в путь.
Близился конец американской войны. Стремление к простору, воздуху и комфорту в то время не очень-то еще себя проявило в столице Шотландии. В южной части города делались попытки строить настоящие дома, как их многозначительно называли, а Новый город в северной части Эдинбурга, столь разросшийся впоследствии, тогда еще только начинал строиться. Большая часть лиц высокопоставленных, и в частности законоведы, все еще продолжали жить в тесных домиках старого города. Да зачастую и сам образ жизни этих ветеранов закона не допускал никаких новшеств. Среди известных адвокатов того времени были даже один или два, которые встречались со своими клиентами в кабачках, как это было в обычае еще пятьдесят лет назад. И хотя молодое поколение уже перестало придерживаться этой традиции, привычка разрешать серьезные вопросы за веселой пирушкой сохранилась еще у пожилых адвокатов; они продолжали идти по старой дороге — то ли в сипу того, что она была старой, то ли просто потому, что они к ней привыкли. Среди этих поклонников прошлого, которые с удивительным упорством придерживались старинных обычаев, был и Паулус Плейдел, эсквайр, отличный, впрочем, знаток своего дела, человек очень начитанный и достойный.
Покружив по темным переулкам, провожатый вывел Мэннеринга на Главную улицу, где галдели торговки устрицами, а лотошники с пирожками звонили в свои колокольчики, потому что, как Мэннерингу объяснил его спутник, «на Тройской башне только что пробило восемь». Мэннеринг совсем отвык от многолюдных столичных улиц, с их шумом и криками, бойкой торговлей, с их разгулом и кутежами, с непрерывно снующей толпой, где каждый человек, взятый в отдельности, как будто назойлив и даже груб, но вся картина в целом, особенно при вечернем освещении, поражает своим удивительным многообразием. Дома были такие высокие, что огоньки, мерцавшие в окнах верхних этажей, казались звездами в небе. Этот coup d'oeil, который в какой-то мере остался и сейчас, был тогда еще величественнее благодаря тому, что сплошные ряды зданий тянулись с той и с другой стороны, прерываясь только у Северного моста, где тогда была великолепная площадь, занимавшая все пространство от начала Локенбут и до самой середины Кэнонгейт;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142