на хорошеньких женщин оглядывался, но делал это как-то слишком уж торгово , без игры, по-животному.
– А если не получится? – шепнула Криста, наблюдая за тем, как Ригельт, оглядевшись по сторонам, пересек дорогу.
– Получится.
– Нельзя быть таким уверенным.
– Только таким и надо быть, Криста.
– Нет.
– Почему?
– Потому что это грех. Нельзя гневить бога, надо просить у него силы, чтобы свершилось... Почему он остановился?!
– Не знаю. Или причешется, или вытащит сигареты.
Ни то, ни другое. Ригельт достал из жилета большие карманные часы: до встречи оставалось пять минут. «Не хочет приходить раньше, – понял Спарк, – что ж, правильно делает, престиж прежде всего».
Ригельт пошел медленнее, посмотрел на оператора, замершего у камеры, улыбнулся ему, мазнул взглядом режиссера Флэкса; тот стоял бледный, кусал ноготь, глядел на второго оператора; три статиста – спортсмены, нанятые в клубе «Ателетико» за пятнадцать долларов (деньги сами свалились на голову, вот чудо!), – стояли возле витрины, в пяти шагах от автомобиля, картонно разглядывая бутылки и сыры. «Только бы этот дьявол не обратил на них внимания, только бы шел спокойно, только бы не заинтересовался, отчего возле второго оператора стоят трое полицейских, таращатся по сторонам, хотят угадать артиста, которого будут похищать! Не хватало еще, чтобы они подмигнули мне, – подумал Спарк, – а что, с них хватит. Конечно, если допустить самое хреновое, Ригельт решит выброситься или черт знает что еще надумает, – поведение человека в экстремальной ситуации рассчитать трудно – тогда, конечно, начнется скандал. Эту машину арендовал приятель Алвареша, на него выйдут, начнут трясти, дойдут и до меня; плохо, провал ; я и правда слишком уж уверен в успехе, в том, что Ригельт сломается, откроет все то, что должен открыть, назовет имена, пароли и связи, потом спокойно вернется в свой оффис, и ему придется молчать, у него не должно быть иного выхода, его надо загнать в угол, лишь тогда скандала не будет, только тогда мы пойдем по его цепи и выйдем на все их опорные базы, – что и требуется».
Ригельт снова глянул на часы; достал их картинно, видимо, представляя со стороны, как это престижно и достойно: большие золотые часы-луковица на толстой золотой цепи в сильной руке, хранившей следы загара. «Наверное, опалился в Латинской Америке, – подумал Спарк, – здешний загар должен уже сойти, декабрь как-никак».
Спарк посмотрел на прыгающую минутную стрелку часов, вмонтированных в красное дерево приборного щитка. «Сейчас он прибавит шагу – время; только бы не подвели эти спортсмены; какие же тупые у них затылки; зачем стричься под скобку? Это рубит человека, отсекает голову от туловища, шея делается беззащитной; хотя у них шеи бычьи, чувствуется, какие они крепкие, на таких можно висеть – голова не шелохнется».
Спарк заметил, как оператор, стоявший в отдалении, припал к камере, начал съемку. «Молодец, пусть будет побольше спокойствия на улице района Байру Альто, только бы не попали в кадр полицейские, что замерли возле Флэкса. Боже, как можно так напрягаться; словно гончие!»
Ригельт поровнялся с машиной; задняя дверь была чуть приоткрыта; спортсмены подхватили его с трех сторон, взяли в кольцо, подняли, Криста ногой распахнула дверь.
– Нет! – неожиданно тонко завопил Ригельт. – Нет! Нет!
Голос у него стал заячьим, но, видимо, страх так пронизал его, что он потерял силы: сопротивлялся ватно , только выставил ногу, упершись каблуком в дверь.
Прохожие сначала замерли (по счастью, их было не так уж много, с часу дня все сидели в ресторанах и барах, время обеда, на это Спарк и рассчитывал), потом было ринулись к машине, но остановились, потому что тот полицейский, что, судя по шевронам, был старшим, громко крикнул:
– Не мешать съемке! Так снимают кино! Не мешать!
– Ой! Ой! Ой! – продолжал визжать Ригельт. – Нет! Помогите! Помогите! Меня похищают! Нет!
– Руе! – прикрикнула Криста. – Руе! Мы от друзей! Сидеть тихо!
Спарк резко взял с места, спортсмены, как и было уговорено, воткнули Ригельту кляп в рот и споро связали руки и ноги.
Отъехав на соседнюю улицу, Спарк притормозил и, обернувшись, вымученно улыбнулся потным спортсменам:
– Да вы же прирожденные артисты, ребята... Идите к операторам, получайте гонорар, нашего артиста развяжет гримерша, – он показал глазами на Кристу. – Все в порядке, спасибо!
Ригельт начал биться, глаза его лезли из орбит, он мычал что-то. Один из спортсменов похлопал его по плечу:
– А вы классно играете, прямо как по правде.
С этим они вышли из «Испано-сюизы», захлопнув за собой дверь.
Спарк вывез Ригельта, лежавшего под ковром на полу (Криста укрыла его, как только спортсмены вышли из машины), за город. Он знал проселочную дорогу, где никогда не было ни единой живой души; вела она к заброшенному дому дяди Алвареша; тот собирался сделать ремонт и открыть пансионат для визитов пожилых мужчин: лучшего места не сыщешь, полная гарантия от посторонних взглядов. Воды в доме не было, но электричество не отключили, слава богу, потому что каждое слово, произнесенное Ригельтом, должно быть зафиксировано на пленку. И его самого надо сфотографировать: сначала с кляпом во рту, потом без кляпа с развязанными ногами; руки по-прежнему скручены за спиной; спортсмены лихо его запеленали, в Пенинсуле умеют вязать , наловчились на бычках, черти, да и потом в каждой семье есть моряк, страсть к узлам , знают их великое множество.
– Если станете орать, – сказала Криста, отбросив ковер с лица Ригельта (здорово он изменился за эти тридцать пять минут! Лицо потекло, лишилось своих рубленных форм, просто какой-то фарш), – у нас не будет возможности сохранить вашу жизнь. Намерены разговаривать с нами?
Он кивнул; Криста вытащила кляп изо рта.
– Вы немка? – жалобно спросил он.
– Да. Я – ваша немка, Ригельт.
– Вы знаете меня, да?
– Знаю.
– Кто это? – он показал глазами на Спарка.
– Мой человек, – она достала из сумки «смит-вессон», пояснив, – тут не надо взводить курок, бьет сразу, выстрела не услышат, в округе нет ни одного человека...
– Меня будут искать, – еще жалобнее сказал он. – Все знают, что я ушел на торговые переговоры.
– Найдут, когда мы уедем из этой страны, – ответила Криста.
Спарк стоял рядом, прислушиваясь к интонации разговора; немецкий он знал не очень-то хорошо, однако все языки ощущал прекрасно; каждый язык можно просчитать по интонациям. Пока все шло так, как было задумано: голос Ригельта был дрожащим, испуганным, ищущим .
– Развяжите его, – обратилась Криста к Спарку по-английски.
– Он обещал вести себя разумно? – спросил Спарк.
– Вы обещаете вести себя разумно, Ригельт? Вы не поставите меня в положение человека, которому не остается ничего другого, кроме как стрелять?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169
– А если не получится? – шепнула Криста, наблюдая за тем, как Ригельт, оглядевшись по сторонам, пересек дорогу.
– Получится.
– Нельзя быть таким уверенным.
– Только таким и надо быть, Криста.
– Нет.
– Почему?
– Потому что это грех. Нельзя гневить бога, надо просить у него силы, чтобы свершилось... Почему он остановился?!
– Не знаю. Или причешется, или вытащит сигареты.
Ни то, ни другое. Ригельт достал из жилета большие карманные часы: до встречи оставалось пять минут. «Не хочет приходить раньше, – понял Спарк, – что ж, правильно делает, престиж прежде всего».
Ригельт пошел медленнее, посмотрел на оператора, замершего у камеры, улыбнулся ему, мазнул взглядом режиссера Флэкса; тот стоял бледный, кусал ноготь, глядел на второго оператора; три статиста – спортсмены, нанятые в клубе «Ателетико» за пятнадцать долларов (деньги сами свалились на голову, вот чудо!), – стояли возле витрины, в пяти шагах от автомобиля, картонно разглядывая бутылки и сыры. «Только бы этот дьявол не обратил на них внимания, только бы шел спокойно, только бы не заинтересовался, отчего возле второго оператора стоят трое полицейских, таращатся по сторонам, хотят угадать артиста, которого будут похищать! Не хватало еще, чтобы они подмигнули мне, – подумал Спарк, – а что, с них хватит. Конечно, если допустить самое хреновое, Ригельт решит выброситься или черт знает что еще надумает, – поведение человека в экстремальной ситуации рассчитать трудно – тогда, конечно, начнется скандал. Эту машину арендовал приятель Алвареша, на него выйдут, начнут трясти, дойдут и до меня; плохо, провал ; я и правда слишком уж уверен в успехе, в том, что Ригельт сломается, откроет все то, что должен открыть, назовет имена, пароли и связи, потом спокойно вернется в свой оффис, и ему придется молчать, у него не должно быть иного выхода, его надо загнать в угол, лишь тогда скандала не будет, только тогда мы пойдем по его цепи и выйдем на все их опорные базы, – что и требуется».
Ригельт снова глянул на часы; достал их картинно, видимо, представляя со стороны, как это престижно и достойно: большие золотые часы-луковица на толстой золотой цепи в сильной руке, хранившей следы загара. «Наверное, опалился в Латинской Америке, – подумал Спарк, – здешний загар должен уже сойти, декабрь как-никак».
Спарк посмотрел на прыгающую минутную стрелку часов, вмонтированных в красное дерево приборного щитка. «Сейчас он прибавит шагу – время; только бы не подвели эти спортсмены; какие же тупые у них затылки; зачем стричься под скобку? Это рубит человека, отсекает голову от туловища, шея делается беззащитной; хотя у них шеи бычьи, чувствуется, какие они крепкие, на таких можно висеть – голова не шелохнется».
Спарк заметил, как оператор, стоявший в отдалении, припал к камере, начал съемку. «Молодец, пусть будет побольше спокойствия на улице района Байру Альто, только бы не попали в кадр полицейские, что замерли возле Флэкса. Боже, как можно так напрягаться; словно гончие!»
Ригельт поровнялся с машиной; задняя дверь была чуть приоткрыта; спортсмены подхватили его с трех сторон, взяли в кольцо, подняли, Криста ногой распахнула дверь.
– Нет! – неожиданно тонко завопил Ригельт. – Нет! Нет!
Голос у него стал заячьим, но, видимо, страх так пронизал его, что он потерял силы: сопротивлялся ватно , только выставил ногу, упершись каблуком в дверь.
Прохожие сначала замерли (по счастью, их было не так уж много, с часу дня все сидели в ресторанах и барах, время обеда, на это Спарк и рассчитывал), потом было ринулись к машине, но остановились, потому что тот полицейский, что, судя по шевронам, был старшим, громко крикнул:
– Не мешать съемке! Так снимают кино! Не мешать!
– Ой! Ой! Ой! – продолжал визжать Ригельт. – Нет! Помогите! Помогите! Меня похищают! Нет!
– Руе! – прикрикнула Криста. – Руе! Мы от друзей! Сидеть тихо!
Спарк резко взял с места, спортсмены, как и было уговорено, воткнули Ригельту кляп в рот и споро связали руки и ноги.
Отъехав на соседнюю улицу, Спарк притормозил и, обернувшись, вымученно улыбнулся потным спортсменам:
– Да вы же прирожденные артисты, ребята... Идите к операторам, получайте гонорар, нашего артиста развяжет гримерша, – он показал глазами на Кристу. – Все в порядке, спасибо!
Ригельт начал биться, глаза его лезли из орбит, он мычал что-то. Один из спортсменов похлопал его по плечу:
– А вы классно играете, прямо как по правде.
С этим они вышли из «Испано-сюизы», захлопнув за собой дверь.
Спарк вывез Ригельта, лежавшего под ковром на полу (Криста укрыла его, как только спортсмены вышли из машины), за город. Он знал проселочную дорогу, где никогда не было ни единой живой души; вела она к заброшенному дому дяди Алвареша; тот собирался сделать ремонт и открыть пансионат для визитов пожилых мужчин: лучшего места не сыщешь, полная гарантия от посторонних взглядов. Воды в доме не было, но электричество не отключили, слава богу, потому что каждое слово, произнесенное Ригельтом, должно быть зафиксировано на пленку. И его самого надо сфотографировать: сначала с кляпом во рту, потом без кляпа с развязанными ногами; руки по-прежнему скручены за спиной; спортсмены лихо его запеленали, в Пенинсуле умеют вязать , наловчились на бычках, черти, да и потом в каждой семье есть моряк, страсть к узлам , знают их великое множество.
– Если станете орать, – сказала Криста, отбросив ковер с лица Ригельта (здорово он изменился за эти тридцать пять минут! Лицо потекло, лишилось своих рубленных форм, просто какой-то фарш), – у нас не будет возможности сохранить вашу жизнь. Намерены разговаривать с нами?
Он кивнул; Криста вытащила кляп изо рта.
– Вы немка? – жалобно спросил он.
– Да. Я – ваша немка, Ригельт.
– Вы знаете меня, да?
– Знаю.
– Кто это? – он показал глазами на Спарка.
– Мой человек, – она достала из сумки «смит-вессон», пояснив, – тут не надо взводить курок, бьет сразу, выстрела не услышат, в округе нет ни одного человека...
– Меня будут искать, – еще жалобнее сказал он. – Все знают, что я ушел на торговые переговоры.
– Найдут, когда мы уедем из этой страны, – ответила Криста.
Спарк стоял рядом, прислушиваясь к интонации разговора; немецкий он знал не очень-то хорошо, однако все языки ощущал прекрасно; каждый язык можно просчитать по интонациям. Пока все шло так, как было задумано: голос Ригельта был дрожащим, испуганным, ищущим .
– Развяжите его, – обратилась Криста к Спарку по-английски.
– Он обещал вести себя разумно? – спросил Спарк.
– Вы обещаете вести себя разумно, Ригельт? Вы не поставите меня в положение человека, которому не остается ничего другого, кроме как стрелять?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169