Вы были в потрепанном, старом костюме, а в моем тропикано вы вполне импозантны, настоящий антрополог из Глазго.
– Почему антрополог? Да еще из Глазго?
– Ну, не знаю... Из Лондона... Но совершеннейший англосакс. Нет, про дополнительный гонорар в сумме двадцати долларов я говорю с полной мерой серьезности. Чтобы попасть к хорошему курандейро, нам надо спуститься в район Гуарани, пройти через Форресталь Мисионера, в районе Бара Пепири есть хорошие курандейро из Бразилии; там нет границы, люди ходят друг к другу так, как из Аргентины в Парагвай в нашей богом покинутой Игуасу или через Пуэнтэ Пирай возле немецкого Монте-Карло...
– Почему немецкого?
– Потому что в поселках Монте-Карло и Эльдорадо живут одни немцы, они там спрятались от нас, победителей... Хорошо живут, черти, умеют работать...
– Год назад этого самого Монте-Карло не было?
– Нет, почему же... Была маленькая деревушка, правда с прекрасным летным полем, немцы здесь всегда имели самолеты; шпионы – чего ж тут не понять... Очень состоятельные люди; если говорят «да», то это «да», вполне надежны... Как десять немцев поселились здесь – до войны еще, в тридцатых, так сразу же поставили радиоклуб, передатчик, ох-хо-хо, Луну можно слышать, не то что Берлин, ну и, конечно, аэродром с самолетами, хайль Гитлер, и все тут!
– Я не очень-то ориентируюсь на местности... Покажите по карте маршрут, который вы наметили, во-первых, и как нам придется его скорректировать, если пойдем к курандейро, во-вторых.
– Значит, привал?
– Мы же еще только три часа в пути, а вы сулили шесть...
– Да? – рыжеволосый, кряжистый Шиббл почесал переносье расплющенным в ногте указательным пальцем. – Странно. Впрочем, у меня дырявая память. Если не хотите со мной ссориться, не уличайте меня во лжи, – это получается чисто случайно, в принципе я не лжец. Как все люди с плохой памятью, я несколько неуемно фантазирую.
Он остановил коня, бросив поводья, достал из подсумка карту и начал выкладывать ее по квадратам. «Сразу видно военного человека, – подумал Штирлиц. – Но почему меня потянуло к курандейро? Прихоть? Вспомнил книги, которые читал в юности? Или ту папку, что удалось посмотреть краешком глаза, когда заинтересовался высшей тайной рейха – „оккультной тематикой рейхсфюрера СС Гиммлера“? Нет, – понял он, – я не поэтому спросил Шиббла о курандейро; видимо, в самолете, когда Ригельт забрал паспорт, документ свободы, последнюю мою надежду, и я мечтал только о том, чтобы воткнуть ему вилку в шею, именно вилку, ненависть – слепое чувство, что ни говори, я понял, что он легко выбьет вилку из моей руки, здоровый бугай, а я еле стою на ногах из-за постоянных приступов боли в пояснице; вот я и решил, что сначала надо по-настоящему встать на ноги, а потом сводить счеты со всеми этими ригельтами. Пока я не готов к тому, чтобы ударить так, как я ударил у себя в Бабельсберге Холтоффа, когда он начал меня провоцировать... Всего полтора года назад это было, а кажется, прошла вечность... Да, именно желание по-настоящему встать на ноги тянет меня к курандейро; в Асунсьоне, а особенно в Буэнос-Айресе мне надо прочно стоять на ногах и ощущать силу рук... Неужели ты по-настоящему веришь в этих курандейро? – спросил он себя. – Это же побасенки. Но ведь человек жив надеждой, – возразил он себе, – когда кончается надежда, – а это качество сохраняется в нас с детства, чем больше в нас надежды, тем мы моложе, – становится меньше шансов на успех. Если больной надеется – доктору легче его врачевать. Если больной пребывает в апатии – все усилия лекаря обречены на неудачу: во всем и везде сокрыты две стороны одной и той же медали, никуда от этого не денешься...»
– Вот, смотрите, – Шиббл, наконец, управился с картой. – Так бы мы с вами завтра днем были на месте охоты, в районе Сан Педро. Около городишка Пуэнто Альто мы ушли бы в дельту реки Алегриа, там великолепная охота на ягуаров, встречаются и муравьеды, очень славные мишки с целебным мясом, да и проводники надежны... Оттуда, отохотившись, мы бы через Гамадо и районный центр Сан Педро – чертовски интересен, живут украинские эмигранты, собирают лекарственный чай матэ – двинулись бы на Монте-Карло, семьдесят миль, два дня хода... А там – на ваше усмотрение: или обратно, или вдоль по Паране к Асунсьону...
– Сколько туда миль?
– Около двухсот, я думаю... Но там охота – так себе... Рыбалка, правда, хорошая, какие-то особые рыбины, их тут называют «дора»... А еще есть «субуби», тоже, скажу я вам, объедение...
– А вдоль по Паране нет курандейро?
– Есть, но не те... Настоящие, которые говорят на своем языке или лопочут по-португальски, живут только на границе с Бразилией. Наши, здешние индейцы здорово окатоличились... Кроме, понятно, диких аче... Не до колдунов им, я же говорю, их отстреливают на кожаные сумочки, очень элегантно: «У меня сумочка из молодой индианочки».
– Бросьте вы к черту, Шиббл, не надо так шутить...
– Да я не шучу... Увижу в чащобе сельвы аче – грохну, освежую, продам вам свежую индейскую кожу, возьму недорого, полета всего лишь...
– Шиббл, зачем вы хотите казаться хуже, чем есть?
– Откуда вы знаете, какой я есть? – тот пожал плечами и полез в подсумок за бутылкой; пил он из горлышка, помногу, отвратительно рыгал, каждый раз произнося при этом невнятное «пардон». – Если б вы знали, каков я на самом деле, вы бы вряд ли пошли со мной в сельву, мистер.
Штирлиц улыбнулся:
– Ну, в таком случае, если бы вы все знали про меня, тоже бы не порадовались.
– А может, я знаю?
– Хм, такого ответа я, честно говоря, не ждал.
– Так что, действительно хотите к курандейро?
– Да.
– Погадать?
– Нет, я в это не очень-то верю.
– Зря. Но про двадцать баков я вполне серьезно.
– А что вы так торгуетесь? Вы же знаете, что деньги у меня есть, здесь сельва, никто следов не найдет, шлепнете – и дело с концом.
– Вы мне сразу показались симпатичным, – заметил Шиббл. – Хорошо думаете, с перспективой.
«Сейчас самое время спрашивать , – подумал Штирлиц. – Его можно оттолкнуть вопросами к той стене, опершись о которую придется отвечать правду. Меру приближения к ней я почувствую, при известных коррективах даже версия правды оказывается настоящей правдой; во всяком случае, мне надо понять, как себя вести, парень далеко не простой; когда идешь по нехоженой тропе в сельве, необходимо знать о проводнике чуть больше того, что знаю я, а я знаю лишь то, что его зовут Шибблом».
– Откуда вы родом? – спросил Штирлиц атакующе, таким тоном, который предполагал однозначный ответ.
– А какое ваше дело? – Шиббл снова достал бутылку из подсумка. – Ваше-то дело какое?
«Он англичанин, – подумал Штирлиц. – Слава богу, хоть в этом я убедился. Немец поддался бы моему тону, назвал свой родной город или деревню;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169
– Почему антрополог? Да еще из Глазго?
– Ну, не знаю... Из Лондона... Но совершеннейший англосакс. Нет, про дополнительный гонорар в сумме двадцати долларов я говорю с полной мерой серьезности. Чтобы попасть к хорошему курандейро, нам надо спуститься в район Гуарани, пройти через Форресталь Мисионера, в районе Бара Пепири есть хорошие курандейро из Бразилии; там нет границы, люди ходят друг к другу так, как из Аргентины в Парагвай в нашей богом покинутой Игуасу или через Пуэнтэ Пирай возле немецкого Монте-Карло...
– Почему немецкого?
– Потому что в поселках Монте-Карло и Эльдорадо живут одни немцы, они там спрятались от нас, победителей... Хорошо живут, черти, умеют работать...
– Год назад этого самого Монте-Карло не было?
– Нет, почему же... Была маленькая деревушка, правда с прекрасным летным полем, немцы здесь всегда имели самолеты; шпионы – чего ж тут не понять... Очень состоятельные люди; если говорят «да», то это «да», вполне надежны... Как десять немцев поселились здесь – до войны еще, в тридцатых, так сразу же поставили радиоклуб, передатчик, ох-хо-хо, Луну можно слышать, не то что Берлин, ну и, конечно, аэродром с самолетами, хайль Гитлер, и все тут!
– Я не очень-то ориентируюсь на местности... Покажите по карте маршрут, который вы наметили, во-первых, и как нам придется его скорректировать, если пойдем к курандейро, во-вторых.
– Значит, привал?
– Мы же еще только три часа в пути, а вы сулили шесть...
– Да? – рыжеволосый, кряжистый Шиббл почесал переносье расплющенным в ногте указательным пальцем. – Странно. Впрочем, у меня дырявая память. Если не хотите со мной ссориться, не уличайте меня во лжи, – это получается чисто случайно, в принципе я не лжец. Как все люди с плохой памятью, я несколько неуемно фантазирую.
Он остановил коня, бросив поводья, достал из подсумка карту и начал выкладывать ее по квадратам. «Сразу видно военного человека, – подумал Штирлиц. – Но почему меня потянуло к курандейро? Прихоть? Вспомнил книги, которые читал в юности? Или ту папку, что удалось посмотреть краешком глаза, когда заинтересовался высшей тайной рейха – „оккультной тематикой рейхсфюрера СС Гиммлера“? Нет, – понял он, – я не поэтому спросил Шиббла о курандейро; видимо, в самолете, когда Ригельт забрал паспорт, документ свободы, последнюю мою надежду, и я мечтал только о том, чтобы воткнуть ему вилку в шею, именно вилку, ненависть – слепое чувство, что ни говори, я понял, что он легко выбьет вилку из моей руки, здоровый бугай, а я еле стою на ногах из-за постоянных приступов боли в пояснице; вот я и решил, что сначала надо по-настоящему встать на ноги, а потом сводить счеты со всеми этими ригельтами. Пока я не готов к тому, чтобы ударить так, как я ударил у себя в Бабельсберге Холтоффа, когда он начал меня провоцировать... Всего полтора года назад это было, а кажется, прошла вечность... Да, именно желание по-настоящему встать на ноги тянет меня к курандейро; в Асунсьоне, а особенно в Буэнос-Айресе мне надо прочно стоять на ногах и ощущать силу рук... Неужели ты по-настоящему веришь в этих курандейро? – спросил он себя. – Это же побасенки. Но ведь человек жив надеждой, – возразил он себе, – когда кончается надежда, – а это качество сохраняется в нас с детства, чем больше в нас надежды, тем мы моложе, – становится меньше шансов на успех. Если больной надеется – доктору легче его врачевать. Если больной пребывает в апатии – все усилия лекаря обречены на неудачу: во всем и везде сокрыты две стороны одной и той же медали, никуда от этого не денешься...»
– Вот, смотрите, – Шиббл, наконец, управился с картой. – Так бы мы с вами завтра днем были на месте охоты, в районе Сан Педро. Около городишка Пуэнто Альто мы ушли бы в дельту реки Алегриа, там великолепная охота на ягуаров, встречаются и муравьеды, очень славные мишки с целебным мясом, да и проводники надежны... Оттуда, отохотившись, мы бы через Гамадо и районный центр Сан Педро – чертовски интересен, живут украинские эмигранты, собирают лекарственный чай матэ – двинулись бы на Монте-Карло, семьдесят миль, два дня хода... А там – на ваше усмотрение: или обратно, или вдоль по Паране к Асунсьону...
– Сколько туда миль?
– Около двухсот, я думаю... Но там охота – так себе... Рыбалка, правда, хорошая, какие-то особые рыбины, их тут называют «дора»... А еще есть «субуби», тоже, скажу я вам, объедение...
– А вдоль по Паране нет курандейро?
– Есть, но не те... Настоящие, которые говорят на своем языке или лопочут по-португальски, живут только на границе с Бразилией. Наши, здешние индейцы здорово окатоличились... Кроме, понятно, диких аче... Не до колдунов им, я же говорю, их отстреливают на кожаные сумочки, очень элегантно: «У меня сумочка из молодой индианочки».
– Бросьте вы к черту, Шиббл, не надо так шутить...
– Да я не шучу... Увижу в чащобе сельвы аче – грохну, освежую, продам вам свежую индейскую кожу, возьму недорого, полета всего лишь...
– Шиббл, зачем вы хотите казаться хуже, чем есть?
– Откуда вы знаете, какой я есть? – тот пожал плечами и полез в подсумок за бутылкой; пил он из горлышка, помногу, отвратительно рыгал, каждый раз произнося при этом невнятное «пардон». – Если б вы знали, каков я на самом деле, вы бы вряд ли пошли со мной в сельву, мистер.
Штирлиц улыбнулся:
– Ну, в таком случае, если бы вы все знали про меня, тоже бы не порадовались.
– А может, я знаю?
– Хм, такого ответа я, честно говоря, не ждал.
– Так что, действительно хотите к курандейро?
– Да.
– Погадать?
– Нет, я в это не очень-то верю.
– Зря. Но про двадцать баков я вполне серьезно.
– А что вы так торгуетесь? Вы же знаете, что деньги у меня есть, здесь сельва, никто следов не найдет, шлепнете – и дело с концом.
– Вы мне сразу показались симпатичным, – заметил Шиббл. – Хорошо думаете, с перспективой.
«Сейчас самое время спрашивать , – подумал Штирлиц. – Его можно оттолкнуть вопросами к той стене, опершись о которую придется отвечать правду. Меру приближения к ней я почувствую, при известных коррективах даже версия правды оказывается настоящей правдой; во всяком случае, мне надо понять, как себя вести, парень далеко не простой; когда идешь по нехоженой тропе в сельве, необходимо знать о проводнике чуть больше того, что знаю я, а я знаю лишь то, что его зовут Шибблом».
– Откуда вы родом? – спросил Штирлиц атакующе, таким тоном, который предполагал однозначный ответ.
– А какое ваше дело? – Шиббл снова достал бутылку из подсумка. – Ваше-то дело какое?
«Он англичанин, – подумал Штирлиц. – Слава богу, хоть в этом я убедился. Немец поддался бы моему тону, назвал свой родной город или деревню;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169