Спарк отошел к маленькому столику, где стояли бутылки, налил виски Роумэну и себе, обернулся к Элизабет и Кристе, спросил взглядом, что хотят выпить они, налил виски и им, вернулся к дивану, поцеловал Кристу в затылок, погладил по сыпучим волосам.
– Как звали того рыжего англичанина – Спарк? – спросила Элизабет.
– Как его звали? – Спарк погладил Кристу по щеке. – Не помнишь?
– Помню.
– Ну, ответь Элизабет, она же спрашивает...
– Его звали Спарк, малыш, – вздохнул Роумэн и обнял обеих женщин за плечи. – Его звали Грегори Спенсер Спарк. Или я ничего не понимаю в кинодраматургии...
– Я пойду к мальчишкам, – сказала Криста, – они скучают, я же обещала с ними поиграть после обеда. Ладно? – она снова ищуще посмотрела на Роумэна, и столько в ее взгляде было любви, тоски и тревоги, что у него сердце замолотило заячьей лапкой, перехватило дыхание, глаза защипало: «Вот ведь какое дело, черт возьми, ну и жизнь, ну и время, ну и зверье – люди...»
...Именно маленький Пол, убегая прятаться в дом, зацепил ногой шнур телефона, стоявшего неподалеку от бара на низком столике возле перехода из гостиной в кухню. Дзенькнув, аппарат рассыпался. Роумэн засмеялся:
– Пусть это будет нашим самым большим горем, люди...
Он оглянулся, ища глазами Кристу, заметил осколки аппарата, диск, колокольчики, а рядом маленький черный квадратик, величиной в ноготь большого пальца. Ему достаточно было доли секунды, чтобы понять – это микрофон подслушивания: недавно партию таких новинок ему передали в Мадриде, выпускает ИТТ, работа безотказна, берет разговор с десяти метров, даже шепот...
Роумэн приложил палец к губам, потому что Грегори заметил его взгляд и поднялся, направляясь к осколкам.
– Не склеишь, – ровным голосом заметил Роумэн, – пусть Спарк купит тебе красивый новый аппарат, сестричка... Крис, выброси осколки в мусорный ящик, чтобы малыши не шлепнулись, а то исцарапаются.
– Вот так, – сказал Роумэн, когда они вышли со Спарком на веранду. – Ясно? Ты на подслухе . Но случилось это дня два назад – из-за моего приезда. Поскольку они могли всадить тебе не только эту штуку, поспрашивай Элизабет и старшего, когда к вам приходил телефонист, электрик или мастер по холодильному оборудованию.
Приходил вчера: профилактика электросети; никто его не вызывал, обычная забота штатных властей о безотказной и безопасной работе электросистемы Голливуда.
...Через пять дней на адрес Спарка пришло письмо, запечатанное в конверт «Иберии»; корреспондент сообщал, что его маршрут несколько изменился по не зависящим от него обстоятельствам. «Один из моих прежних знакомых, оказавшийся со мной в самолете – подсел в Лиссабоне – был некий господин из ИТТ. Видимо, он решил надо мной подшутить – опоил чем-то и забрал все мои бумаги. Он же и предложил лететь в Асунсьон. Поскольку у меня там есть два адреса: редакция журнала „Оккультизм“, доктор Артахов, и сеньор Пьетрофф, руководитель „Ассоциации культурных отношений с Востоком“, прошу поискать меня по этим адресам, – вдруг мне удастся туда добраться».
Роумэн предупредил Спарка о возможности получения письма или даже о звонке заранее, в первый же день, когда они вышли на веранду; попросил письмо не вскрывать: «Сначала я хочу посмотреть, нет ли там чужих пальцев». Их было три; явно прошло перлюстрацию.
Роумэн отправился со Спарком на берег океана, там они выстроили план действий. Вернувшись к обеду, Роумэн позвонил в Вашингтон Макайру:
– Послушайте, Роберт, я думаю, мы с вами имеем возможность получить всю их сеть. У меня появилась реальная зацепка. Я принимаю ваше предложение, благодарю за него еще раз, но прошу иметь в виду: мое условие остается в силе.
– О кэй. Пол, я рад вашему звонку, все, как договорились. Привет вашей жене.
– Спасибо. А вам привет от Грегори Спарка, я остановился у него дома, – Роумэн подмигнул Грегори, кивнув на телефонный аппарат («Будто он этого не знал, подслушивал же с первой минуты»). – Если что – звоните, мы пока живем у них, телефон семьсот сорок два, восемьдесят четыре, шестьдесят один...
Положив трубку на рычаг (Спарки купили новый аппарат из искусственного малахита, сделанный под старину; устанавливал сосед, так что подслушки не было, хотя могла быть в любом другом месте дома), Роумэн покачал головой, усмехнулся чему-то и спросил:
– Ответь-ка мне, брат: сколько было войн на земле?
– В тебе просыпается садист? Задавать вопрос, на который невозможно ответить, – первое проявление садизма.
– Ответить может только умный человек, Грегори, ты умный человек, следовательно, ты можешь ответить. Поднапряги память, подвигай извилинами...
– Не знаю, брат, не казни...
– А как думаешь?
– Совершенно не представляю...
– Хм... Я делю людей на тех, кто раскованно фантазирует, не страшась ошибиться, и на тех, кто торгуется, словно боится продешевить, продавая старьевщику старую мебель. Ты стареешь, Грегори, стыдно, человек не имеет права стареть, мы должны умирать молодыми, здоровыми...
– Ну, хорошо, хочешь порадоваться моей ошибке – изволь: люди воевали тысячу тридцать два раза.
– Так. Допустим. А сколько погибло в войнах?
– Сейчас, дай пофантазирую... Пятьдесят два миллиона человек?
– Даю научный ответ: человечество – за последние пять с половиной тысяч лет – воевало четырнадцать с половиной тысяч раз. Это не бунты, распри, стычки, это – зафиксированные войны. А погибло в них более трех с половиной миллиардов человек. Ясно?
Назавтра, оставив Кристу у Спарков, Роумэн вылетел в Вашингтон.
Следующим утром, когда Грегори уехал на киностудию, а Элизабет возилась в саду, в холле рядом с диваном, на котором устроилась Криста, записывая в тетради длиннющие уравнения, – работа шла как никогда, она не могла оторваться, испытывая давно забытое звенящее ощущение покоя и расслабленного счастья, – раздался телефонный звонок (дом Спарков хорошо просматривался с улицы даже без бинокля) и мучительно знакомый голос произнес всего несколько фраз:
– Как бы нам повидаться, а? Это Пепе. Помните?
Штирлиц (Аргентина, ноябрь сорок шестого)
– Значит так, мистер! – рассердился Шиббл. – Либо вы хотите попасть к курандейро, либо мы будем охотиться! Но имейте в виду, что визит к курандейро стоит двадцать долларов.
– Вы меня разденете, – усмехнулся Штирлиц. Он сидел в седле чуть откинувшись, чтобы не болела поясница, ощущая блаженную усталость в теле и налитость в ногах; последний раз был в конюшнях у князя фон дер Пролле, под Бранденбургом, в сорок третьем; вечность прошла с тех пор, Гитлер еще был в Смоленске, Орле и под Ленинградом, Кэт была рядом и Эрвин тоже; господи, как же быстротечно время, не успеешь оглянуться – святки, там, глядишь, – и Новый год...
– Наоборот, я вас одел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169