За машинами следят лучшие иностранные специалисты. Я не доверяю мои машины испанцам, вы же знаете наш народ, тяп-ляп, никакой гарантии, все наспех, бездумно. Я дал сеньорите прекрасный «шевролете», на нем можно проехать всю Европу.
– Хефе, дрянь этот ваш «шевролете», – в тон хозяину ответил Роумэн, ох уж эти испанцы, они вроде немцев, не говорят «пежо», а «пегеоут», не «рено», а «ренаулт» и обязательно «шевролете», а не «шевроле», тяга к абсолютному порядку, а существует ли он на земле? Мир взлохмачен, безалаберен, может, в этом-то и сокрыта его высшая прелесть. – Давайте уговоримся о следующем: сеньорита не обращается в страховое общество, у нее много ушибов, она может нанести вам серьезный ущерб, «шевролете» стоит возле Сибелес, пусть ваши люди приволокут его сюда и тщательно отремонтируют, а вы предоставите сеньорите малолитражку, если она ей потребуется. Договорились?
– Кабальеро, это невозможно. Мы должны поехать на место происшествия и вызвать полицию...
– Которая выпишет вам штраф.
– Мы с ними сможем договориться по-хорошему.
– «Мы»? Я не намерен с ними договариваться ни по-хорошему, ни по-плохому. – Роумэн достал из портмоне десять долларов, положил на стол хозяина и вышел; Криста включила приемник, нашла музыку, передавали песни Астурии.
– Все в порядке, – сказал он, – мы свободны. Знаете, о чем они поют?
– О любви, – усмехнулась девушка, – о чем же еще.
– Музыка – это любовь, ее высшая стратегия, а я спрашиваю о тактике, то есть о словах.
– Наверное, про цветы что-нибудь...
– Нет, «блюмен» – это немцы, у них все песни про цветы. Испанцы воспевают действие, движение и слово: «о, как горят твои глаза, когда ты говоришь мне про свое сердце, замирающее от сладостного предчувствия»...
– Вы странно говорите... И ведете себя не по-американски...
– А как я должен вести себя по-американски?
– Напористо.
– Вам об этом говорил друг, который знает цены на здешнюю корриду?
– Да.
– Пошлите его к черту. Американцы хорошие люди, не верьте болтовне. Просто нам завидуют, от этого и не любят. Пусть бы все научились так работать, как мы, тогда б и жили хорошо... Мы, может, только слишком пыжимся, чтобы все жили так же, как мы. Пусть и нам не мешают... Плохо о нас говорят только одни завистники... Правда... Вы голодны?
– Очень.
– Город будем смотреть потом?
– Как скажете.
– А что это вы стали такой покорной?
– Почувствовала вашу силу. Мы ж как зверушки – сразу чувствуем силу.
– Уважаете силу?
– Как сказать. Если это просто сила, мышц много, тогда неинтересно... Я же занимаюсь японской борьбой... А если сила совмещается с умом, тогда женщина поддается... Только сильные люди могут быть добрыми. Сильный врач, сильный математик, сильный литератор – они добрые... А те, кто знает о себе правду, кто понимает, что он слабый и неудачливый – хоть и в эполетах, и восславлен – все равно злой...
– Бросайте математику, Криста, – посоветовал Роумэн. – Ваше место в философии... Что больше любите? Мясо или рыбу?
– Больше всего я люблю готовить. Ненавижу рестораны. Если ты не понравилась официанту, он может плюнуть в жареную картошку, ведь никто не видит...
Роумэн снова сломался, постучал лбом о руль, вырулил от Сибелес на Пассеа-дель-Прадо, свернул направо, остановился возле крытого рынка; когда Криста начала закрывать окна, повторил, что здесь не воруют, испанцы народ удивительной честности, взял ее за руку (она была теплая и мягкая, сердце у него остановилось от нежности) и повел девушку в мясной павильон.
– Продаю, – сказал он, кивнул на ряды, полные продуктов. – Выбирайте что душе угодно.
– Не разорю?
– Ну и что? Сколотим банду, начнем грабить на дорогах.
– Тут зайцы есть?
– Тут есть все. При том условии, что у вас есть деньги.
– Я умею готовить зайца. С чесноком, луком и помидорами.
– Мама научила?
Криста покачала головой:
– Тот друг, которого вы сразу невзлюбили.
– В таком случае зайца мы покупать не будем. Что вы еще умеете готовить?
– Могу сделать тушеную телятину.
– Кто учил?
– Вы хотите, чтобы я ответила «мама»?
– Да.
– Бабушка.
– Годится. Покупаем телятину. Умеете выбирать? Или помочь?
– Что надо ответить?
– В данном случае можете отвечать, что хотите.
– Мой друг любит, когда я это делаю сама.
– Знаете что, давайте-ка говорите, где вы хотели остановиться, я вас отвезу в отель.
– Я и сама дойду.
– Чемодан у вас больно тяжелый.
– Ничего, я приучилась таскать чемоданы во время войны.
– Вы зачем так играете со мной, а?
– Потому что вы позволили почувствовать ваш ко мне интерес. Если б вы были равнодушны, я бы из кожи лезла, чтобы вам понравиться.
– Женщина любит, когда с нею грубы?
– Нет. Этого никто не любит... Я, конечно, не знаю, может, каким психопаткам это нравится... Но игру любит каждая женщина. Вы, мужчины, отобрали у женщин право на интригу, вы не пускаете нас в дипломатию, не разрешаете руководить шпионским подпольем, не любите, когда мы делаемся профессорами, вы очень властолюбивы по своему крою, и нам остается выявлять свои человеческие качества только в одном: в игре с вами... За вас же, не думайте...
– Вот хорошая телятина, – сказал Роумэн.
– Я на нее нацелилась. Квандо? – спросила она продавца.
Тот недоумевающе посмотрел на Роумэна, испанцы не понимают, когда на их языке говорят плохо, это же так просто, говорить по-испански.
– Сеньорита спрашивает, сколько стоит? – помог Роумэн. – Взвесьте два хороших куска. Если у вас остались почки и печень, мы тоже заберем.
– Сколько стоит? – повторила Криста. – Очень дорого?
– Нет, терпимо, – он протянул ей деньги. – Купите-ка сумку, они здесь удобны, продают в крайнем ряду.
– Зачем? – девушка пожала плечами. – Я сбегаю в машину, у меня всегда есть с собою сумка, это еще со времен оккупации... Дайте ключ.
– Так я же не запер дверь.
– Да, верно, забыла. Я сейчас, – и она побежала к выходу, и Роумэн заметил, как все продавцы, стоявшие за прилавками, проводили ее томными глазами.
А все-таки мы петухи, подумал Роумэн, настоящие петухи, те тоже очень любят пасти своих куриц и так же горделиво обсматривают соперников, и так же чванливо вышагивают по двору, не хватает мне шпор, честное слово, да еще золотистого гребешка. Самые глупые существа на земле – петухи... Вечером я поведу ее в «Лас Брухас», там поют лучшие фламенко, пусть таращат на нее глаза; это, оказывается, дьявольски приятно... Как это плохо – отвыкать от общества женщин, которым не надо платить, думаешь, как бы это сделать потактичнее, ищешь карман, а у нее нет карманов, в сумку конверт совать неприлично, мало ли что у нее там лежит, противозачаточные таблетки, фотография любимого или аспирин... Черт, неужели я встретил ту, о которой мечтал? Это ж всегда неожиданно, как снег на голову;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175