девушка хороша, нельзя постоянно проходить мимо того, что кажется тебе мечтою; ты не находил себе места после Бургоса, когда потерял ту рыжую; сейчас потеряешь эту черную; умрешь бобылем со склочным характером, ничего, Харрис подождет, пусть отмокнет в ванной.
– Выворачивайте руль, – сказал Роумэн. – Как только зажжется красный свет, начнем толкать. Шоферы станут истерично сигналить, но вы не обращайте внимания, кричите им «ходер» и продолжайте толкать вашу лайбу.
– Что такое «ходер»?
– Это значит «заниматься любовью».
– Пусть бы они помогли нам, а не ехали заниматься любовью...
Они сдвинули машину с места, дальше она легко пошла под уклон, Роумэн вертел руль, кричал шоферам «уно моментико», девушка громко повторяла «ходер», улица смеялась, хоть водители продолжали сигналить.
Поставив машину возле отеля, Роумэн еще раз оглядел «шевроле», вода из радиатора по-прежнему текла тонкой струйкой.
– Что делать? – спросила девушка растерянно.
– Пошли, отгоним мой «форд».
– Идите сами, у меня в машине багаж.
– Испанцы не воруют.
– Так я вам и поверю! Мне дедушка говорил, что они все жулики.
– А он хоть раз был здесь?
– Нет, но он был очень начитанный.
Роумэн сломался пополам; смеялся он, как всегда, беззвучно; махнул рукой и побежал к «форду». Когда дали красный свет, он в нарушение всех правил пересек улицу и запарковал свою машину возле «шевроле».
– Перетаскивайте багаж ко мне, – сказал он. – А там решим, что делать.
– Это вы перетаскивайте мой багаж! Разбили машину и тут же начинаете эксплуатировать несчастную девушку.
– Покажите-ка зубы...
– Что?! Я разбила рот?!
– Нет, просто я хочу поглядеть, какие у вас острые зубы.
Девушка улыбнулась; улыбка у нее была внезапная, лицо сразу изменилось, лоб разгладился, стало видно, какой он большой и выпуклый; исчезли ранние морщинки возле длинных голубых глаз; никакой косметики; но она не так молода, как мне показалось вначале, подумал Роумэн; ей не двадцать, как я думал, а вот-вот тридцать; тем лучше, девичье неведение предполагает в партнерстве юношескую неопытность, а мне скоро сорок...
Он помог ей перетащить баул, чемодан и большую полотняную сумку, на которой было вышито два слова: «Норвегия» и «Осло».
– Я – Пол Роумэн, а как вас зовут? – сказал он.
– Кристина Кристиансен... Криста...
– Давно из Осло?
– Откуда вы знаете, что я оттуда?
– Я пользуюсь дедуктивным методом Шерлока Холмса.
– Нет, правда...
– А сумка чья? – он кивнул на заднее сиденье. – Там же про вас все написано.
– Так я могу быть из Канады... А сумку просто-напросто купила в Осло.
– Я канадцев различаю за милю, – сказал Роумэн. – У меня есть друг, который воспитывался в Квебеке... Что мне с вами делать? Съездим в вашу страховую компанию?
– А я и не знаю, где она...
– Покажите документы на машину.
– Они остались в ящике.
– Принесите.
И фигурка у нее прекрасная, подумал Роумэн, вот повезло, а? Я ощущаю постоянную пустоту вокруг себя; после того как облегчишься с французскими гастролершами, которые обслуживают иностранцев в «Ритце», делается еще более пусто, хоть воем вой. А с этой веснушкой мне вдруг стало спокойно, я почувствовал себя живым человеком, мне захотелось забыть Брунна, нацистов, Харриса и поехать с ней в деревню, посидеть в маленьком кафе, дождаться вечера, когда люди начнут петь свои прекрасные песни, самому запеть вместе с ними, и ее научить тому, как надо помогать себе слышать ритм, выщелкивая его сухими быстрыми пальцами.
– Вот, – сказала Криста, протянув ему документы. – Я не понимаю по-испански, мы с хозяином гаража объяснялись жестами.
– Здесь это опасно, – улыбнулся Роумэн и включил двигатель. – Особенно с вашей фигурой.
– Я занималась японской борьбой.
– Ладно, продолжайте ею заниматься, – сказал Роумэн, разглядывая помятые бумаги, которые фирма по аренде машин вручила Кристине. – Едем к ним, там все урегулируем. Сколько вы им уплатили?
– За три дня...
– Я спрашиваю про деньги, а не про дни.
– Двадцать долларов.
– Они взяли у вас доллары?
– Конечно.
– Это здесь запрещено. Они обязаны брать только песеты.
– Почему?
– Чтобы укреплять престиж собственной валюты и пресекать спекуляцию на черном рынке... Вы чем занимаетесь?
– Пишу дессертацию.
– О чем?
– О ерунде. Интегральные зависимости...
– Что?!
– Не хочу я об этом говорить! Мне эта математика опротивела, как ромашковые таблетки! Я не желаю помнить о том, чем мне скоро снова придется заниматься.
– Зачем же тогда писать диссертацию?
– Затем, что этого хотела мама. И папа тоже, а он был профессором математики. А я им обещала, когда они были живы. А они приучили меня держать слово.
– Хорошие у вас были папа и мама.
– Очень. А вы чем занимаетесь?
– Бизнесом.
– Вы не англичанин.
– Нет.
– Американец, да?
– Он. Никогда раньше не были в Мадриде?
– Никогда.
– Нравится город?
– Так ведь я с аэродрома – в бюро аренды, оттуда – вам в бампер и после этого в вашу машину. Я здесь всего два часа.
– Устроили себе отпуск?
– Да. Мои друг сказал, что в октябре здесь самые интересные корриды. И билеты не очень дороги.
– Слушайте больше ваших друзей... Билеты всегда стоят одинаково, здесь нет туристов, закрытая страна, цены регулируются властью... Кто только болтает такую чушь?!
– Вы рассердились?
– Ничего я не рассердился, просто не люблю, когда люди болтают чепуху.
– Вы ревнивый?
– А вы наблюдательная.
– Математик, – усмехнулась Криста, – ничего не попишешь, мне без этого нельзя... Как в шахматах... Знаете, как называют шахматы?
– Как?
– Еврейский бокс.
Роумэн снова сломался, даже стукнулся лбом об руль; отсмеявшись, сказал:
– После того как мы все отрегулируем с вашей машиной, я отвезу вас к себе. У меня большая квартира, можете жить у меня.
– Сначала позвоните жене, она может быть против.
– Ладно. Позвоним от меня, она в Нью-Йорке, я спрошу, не будет ли она против, если у меня поживет пару недель очень красивая девушка, вся в веснушках, с длинными голубыми глазами, но при этом черная, как воронье крыло.
– Я крашеная, – сказала Криста. – Вообще-то я совершенно белая. Вы видели хоть одну черную норвежку?
– Где вы так выучили английский?
– Родители отдали меня в английскую школу... Они были англофилами... У нас часть людей любит немцев, но большинство симпатизируют англичанам.
Они приехали в бюро проката, Роумэн зашел к шефу, который дремал за стеклянной дверью, расфранченный, в оранжевом пиджаке, невероятном галстуке, с двумя фальшивыми камнями на толстых пальцах, поросших острыми щетинистыми волосками.
– Хефе, – сказал Роумэн, – ваша клиентка чуть было не погибла в катастрофе. Вы всучили ей автомобиль без тормозов.
– Кабальеро, – ответил шеф, – все мои автомобили проходят самое тщательное обслуживание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175
– Выворачивайте руль, – сказал Роумэн. – Как только зажжется красный свет, начнем толкать. Шоферы станут истерично сигналить, но вы не обращайте внимания, кричите им «ходер» и продолжайте толкать вашу лайбу.
– Что такое «ходер»?
– Это значит «заниматься любовью».
– Пусть бы они помогли нам, а не ехали заниматься любовью...
Они сдвинули машину с места, дальше она легко пошла под уклон, Роумэн вертел руль, кричал шоферам «уно моментико», девушка громко повторяла «ходер», улица смеялась, хоть водители продолжали сигналить.
Поставив машину возле отеля, Роумэн еще раз оглядел «шевроле», вода из радиатора по-прежнему текла тонкой струйкой.
– Что делать? – спросила девушка растерянно.
– Пошли, отгоним мой «форд».
– Идите сами, у меня в машине багаж.
– Испанцы не воруют.
– Так я вам и поверю! Мне дедушка говорил, что они все жулики.
– А он хоть раз был здесь?
– Нет, но он был очень начитанный.
Роумэн сломался пополам; смеялся он, как всегда, беззвучно; махнул рукой и побежал к «форду». Когда дали красный свет, он в нарушение всех правил пересек улицу и запарковал свою машину возле «шевроле».
– Перетаскивайте багаж ко мне, – сказал он. – А там решим, что делать.
– Это вы перетаскивайте мой багаж! Разбили машину и тут же начинаете эксплуатировать несчастную девушку.
– Покажите-ка зубы...
– Что?! Я разбила рот?!
– Нет, просто я хочу поглядеть, какие у вас острые зубы.
Девушка улыбнулась; улыбка у нее была внезапная, лицо сразу изменилось, лоб разгладился, стало видно, какой он большой и выпуклый; исчезли ранние морщинки возле длинных голубых глаз; никакой косметики; но она не так молода, как мне показалось вначале, подумал Роумэн; ей не двадцать, как я думал, а вот-вот тридцать; тем лучше, девичье неведение предполагает в партнерстве юношескую неопытность, а мне скоро сорок...
Он помог ей перетащить баул, чемодан и большую полотняную сумку, на которой было вышито два слова: «Норвегия» и «Осло».
– Я – Пол Роумэн, а как вас зовут? – сказал он.
– Кристина Кристиансен... Криста...
– Давно из Осло?
– Откуда вы знаете, что я оттуда?
– Я пользуюсь дедуктивным методом Шерлока Холмса.
– Нет, правда...
– А сумка чья? – он кивнул на заднее сиденье. – Там же про вас все написано.
– Так я могу быть из Канады... А сумку просто-напросто купила в Осло.
– Я канадцев различаю за милю, – сказал Роумэн. – У меня есть друг, который воспитывался в Квебеке... Что мне с вами делать? Съездим в вашу страховую компанию?
– А я и не знаю, где она...
– Покажите документы на машину.
– Они остались в ящике.
– Принесите.
И фигурка у нее прекрасная, подумал Роумэн, вот повезло, а? Я ощущаю постоянную пустоту вокруг себя; после того как облегчишься с французскими гастролершами, которые обслуживают иностранцев в «Ритце», делается еще более пусто, хоть воем вой. А с этой веснушкой мне вдруг стало спокойно, я почувствовал себя живым человеком, мне захотелось забыть Брунна, нацистов, Харриса и поехать с ней в деревню, посидеть в маленьком кафе, дождаться вечера, когда люди начнут петь свои прекрасные песни, самому запеть вместе с ними, и ее научить тому, как надо помогать себе слышать ритм, выщелкивая его сухими быстрыми пальцами.
– Вот, – сказала Криста, протянув ему документы. – Я не понимаю по-испански, мы с хозяином гаража объяснялись жестами.
– Здесь это опасно, – улыбнулся Роумэн и включил двигатель. – Особенно с вашей фигурой.
– Я занималась японской борьбой.
– Ладно, продолжайте ею заниматься, – сказал Роумэн, разглядывая помятые бумаги, которые фирма по аренде машин вручила Кристине. – Едем к ним, там все урегулируем. Сколько вы им уплатили?
– За три дня...
– Я спрашиваю про деньги, а не про дни.
– Двадцать долларов.
– Они взяли у вас доллары?
– Конечно.
– Это здесь запрещено. Они обязаны брать только песеты.
– Почему?
– Чтобы укреплять престиж собственной валюты и пресекать спекуляцию на черном рынке... Вы чем занимаетесь?
– Пишу дессертацию.
– О чем?
– О ерунде. Интегральные зависимости...
– Что?!
– Не хочу я об этом говорить! Мне эта математика опротивела, как ромашковые таблетки! Я не желаю помнить о том, чем мне скоро снова придется заниматься.
– Зачем же тогда писать диссертацию?
– Затем, что этого хотела мама. И папа тоже, а он был профессором математики. А я им обещала, когда они были живы. А они приучили меня держать слово.
– Хорошие у вас были папа и мама.
– Очень. А вы чем занимаетесь?
– Бизнесом.
– Вы не англичанин.
– Нет.
– Американец, да?
– Он. Никогда раньше не были в Мадриде?
– Никогда.
– Нравится город?
– Так ведь я с аэродрома – в бюро аренды, оттуда – вам в бампер и после этого в вашу машину. Я здесь всего два часа.
– Устроили себе отпуск?
– Да. Мои друг сказал, что в октябре здесь самые интересные корриды. И билеты не очень дороги.
– Слушайте больше ваших друзей... Билеты всегда стоят одинаково, здесь нет туристов, закрытая страна, цены регулируются властью... Кто только болтает такую чушь?!
– Вы рассердились?
– Ничего я не рассердился, просто не люблю, когда люди болтают чепуху.
– Вы ревнивый?
– А вы наблюдательная.
– Математик, – усмехнулась Криста, – ничего не попишешь, мне без этого нельзя... Как в шахматах... Знаете, как называют шахматы?
– Как?
– Еврейский бокс.
Роумэн снова сломался, даже стукнулся лбом об руль; отсмеявшись, сказал:
– После того как мы все отрегулируем с вашей машиной, я отвезу вас к себе. У меня большая квартира, можете жить у меня.
– Сначала позвоните жене, она может быть против.
– Ладно. Позвоним от меня, она в Нью-Йорке, я спрошу, не будет ли она против, если у меня поживет пару недель очень красивая девушка, вся в веснушках, с длинными голубыми глазами, но при этом черная, как воронье крыло.
– Я крашеная, – сказала Криста. – Вообще-то я совершенно белая. Вы видели хоть одну черную норвежку?
– Где вы так выучили английский?
– Родители отдали меня в английскую школу... Они были англофилами... У нас часть людей любит немцев, но большинство симпатизируют англичанам.
Они приехали в бюро проката, Роумэн зашел к шефу, который дремал за стеклянной дверью, расфранченный, в оранжевом пиджаке, невероятном галстуке, с двумя фальшивыми камнями на толстых пальцах, поросших острыми щетинистыми волосками.
– Хефе, – сказал Роумэн, – ваша клиентка чуть было не погибла в катастрофе. Вы всучили ей автомобиль без тормозов.
– Кабальеро, – ответил шеф, – все мои автомобили проходят самое тщательное обслуживание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175