— Эту журналистку зовут Мари Кровс, не так ли? Дело в том, что эта версия не столько ее, сколько моя, во-первых. Я выдвинул ее месяца четыре назад, когда мы были неразлучны с Мари, во-вторых. И, в-третьих, эта версия базируется не на допуске, но на тех фактах, которые я вам открывать не намерен.
— Почему?
— Да потому, что мне жаль вас. Вас уничтожат, если узнают про то, что вы знаете. Меня, впрочем, тоже, поэтому молчу.
30
15.10.83 (19 часов 49 минут)
— Он мелкий, трусливый сластолюбец, — очень тихо сказала фрау Элизабет Пике доктору Кроллю. — Я прожила с ним девятнадцать лет, видела его в разных переплетах… Все те годы, что мы были вместе, я, в сущности, ждала, когда он попадет в лапы какой-нибудь бабенки. Дети — ни Мари, ни Ганс — не верили мне, любили его больше, чем меня, потому что он хороший актер… Теперь наконец они убедились в моей правоте, теперь они со мною…
— Но карты говорят, что он был искренен с вами, — сказал доктор Кролль, тронув длинными пальцами с обгрызанными ногтями червового туза. — Впрочем, я готов посмотреть по старогерманскому раскладу, рейнский вариант незаменим в такого рода коллизиях… Вы родились в маленькой деревне, что спускалась по ущелью к берегу Рейна, не правда ли?
— Да, именно там, — ответила Элизабет Пике, и большие красивые глаза женщины сделались испуганными, а потому беззащитными. — Мне говорили, что вы знаете все про тех, кто к вам приходит, но я не могла представить, что вы можете угадать даже место рождения…
— Это просто, — отрезал доктор Кролль. — Я настроился на вас, я выполняю свою работу, фрау Пике, причем весьма высокооплачиваемую, я раскрепостил мои магнитные поля и отдал вашим полям свою энергию. Я даже увидел сейчас, какой была ваша деревня: всего двадцать, тридцать дворов, не более того; лишь два или три новых дома, остальные старого типа, с деревянным каркасом, очень много красной герани в окнах, разве я не прав?
— Да, — женщина завороженно кивнула, — у нас в деревне было всего три новых дома, вы совершенно правы…
Доктор Кролль неторопливо раскидал карты, отбросил семь последних в сторону, закурил, сожалеюще заметил:
— Вы еще любите его? Или карта лжет?
— Не знаю. Иногда ненавижу, но порой мне, в сущности, жаль его…
— А как быть с трефовым королем, что подле вас?
— Это другое.
— Ну, хорошо, и что же это? Как объяснить это другое? Вы увлечены им? Или обычная дань естеству?
— Не знаю. Наверное, мне нужен рядом именно такой человек.
— Вы преклоняетесь перед ним? Он умен? Силен? Надежен? Богат? Или он покорил вас другими качествами? Девятка червей, лежащая между вами и этим королем, странная карта, в такого рода рейнском раскладе она свидетельствует о разном, как толковать. Вы хотите, чтобы я остановился на этом аспекте вашего настоящего и будущего?
— Да, — чуть помедлив, ответила Элизабет Пике. — Хотя я живу в прошлом, я не верю в будущее, его, в сущности, нет уже для меня…
— Это как сказать… Как сказать. — Доктор Кролль открыл карты, лежавшие под пиковой дамой, раскидал их веером; первыми лежали девятка, десятка и король пик. — Это к смерти, фрау Пике, нет, нет, не к вашей. Скорее, к гибели кого-то из близких… Вы еще считаете вашего мужа своим близким?
— Не знаю.
— Если хотите, я могу обратить этот удар на того, кто враг вам… За вами решение… Или все-таки вы хотите вернуть его?
— Да, я хочу его вернуть… Не для себя — для Ганса, мальчик, в сущности, привязан к нему…
— Расскажите мне, — тасуя карты, поинтересовался доктор Кролль, — на что острее всего реагирует ваш бывший муж? На мягкость или силу? На страх или на радость? Что точнее всего может на него подействовать?
— Он трус, невероятный трус, я же помню, что он говорил мне, когда мы были молоды, он лишен стержня…
— Словом, вам кажется, что если я попытаюсь что-то предпринять в плане ваших интересов, то это надо делать без экивоков, сразу, наотмашь?
— Только так.
— Расскажите что-нибудь такое, за что можно уцепиться. Если только вы и вправду намерены просить меня, чтобы я вернул его вам… Что может испугать его?
— Не знаю, — растерянно ответила женщина. — Я знаю про него все, но не знаю, чем его можно испугать… Я думала, он вернется, когда дети перестали видаться с ним… Наверное, ему станет очень страшно, если он не сможет и дальше содержать Ганса, помогать ему.
— Он любит детей?
— Мне так, в сущности, казалось порой…
Доктор Кролль снова разбросал карты, усмехнулся трефовой десятке, лежавшей подле червового короля, поинтересовался:
— У него нет капитала, который хранится в банке?
— Наверное, есть.
— Вы убеждены в этом?
— Мне так кажется… Он много зарабатывает…
— А каковы его траты?
— Ах, он никогда не считал пфенниги…
— Но карты говорят, что вы живете на его средства…
— Вы же знаете, доктор Кролль, каковы ныне расходы, цены растут, эта ужасная инфляция, конечно, он содержит нас, но он так много печатается в газетах, читает лекции… Нет, он богат, это точно…
— Вы когда-нибудь работали, фрау Пике?
— Нет. Впрочем, я вела дом… Эта работа тяжелее всех других…
— Вы не находили в ней счастье? Мне кажется, это высшее счастье женщины — вести дом, не всем оно дается.
Доктор Кролль стремительно выбросил несколько карт; шли, в основном, пики; лицо фрау Пике было отрешенным, на колоду и пальцы мага она смотрела завороженно.
Наконец доктор Кролль спросил:
— С кем он считается?
— Он всегда говорил, что я, в сущности, чудовищно авторитарна… Нет, это он авторитарен, сам же боится авторитета, особенно если человек сух и резок! Он пугается приказов, я же помню его, я помню… Он считается с тем, кто у власти, вот что я считаю…
— А как он относится к слову и мнению детей?
— Я же говорила, мне казалось, он любит их…
— А что если сын еще раз потребует его возвращения? Я внимательно изучил фотографию вашего сына, он похож на вас, и хорошо, что вы привезли мне его рубашку, я смогу подействовать на него, мальчик поддастся мне, моей энергии, он поставит перед ним дилемму: или — или.
— Но я уже была у… — фрау Пике оборвала себя, замолчав.
— Вы уже были у другого человека моей профессии, и он не помог вам, я понимаю… Расскажите, когда у вас случилась первая ссора? Отчего? Кто был виноват в этом? Только рассказывайте как на исповеди, фрау Пике, не себе и не детям, и не подругам, а богу, без снисхождения к себе…
— Это было через два месяца после того, как мы поженились. Ко мне на улице подошла женщина… У нее были огромные сине-черные глаза, и она сказала, что я буду несчастна с тем, кого люблю. Она говорила про то, что меня ждет, и мне сделалось так страшно, как никогда еще в жизни не было… Я просила эту старуху отойти, дала ей десять марок, но она шла рядом и говорила, будто читала, словно бы знала, как я верю картам, словно бы чувствуя, что муж всегда смеялся над моей тайной страстью узнать сегодня то, что ждет нас завтра… Она так говорила о нас, что мне показалось, будто она, в сущности, знает и его, и меня много лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122