— Очень хорошо... Из-за этого «хорошо» вы сейчас в Кракове и я работаю на вас.
— Даже если б фюрер не ставил данные с ног на голову, все равно мы были б здесь...
— Вы — тактичный человек.
— Потому что не сказал о вас?
— Конечно.
— Все равно подумал, — сказал Коля. — Если по правде...
— Знаете, высшая тактичность заключается в том, чтобы говорить не все, о чем думаешь.
— Это — тактичность современности. Мы хотим, чтобы в будущем высшая тактичность человека заключалась как раз в ином: что думаешь, то и говоришь.
— Этого же хотел Христос.
— У Христа не было государства и армии — такой, как у нас.
— Занятно... Государство и армия во имя того, чтобы все люди говорили друг другу только то, что думают...
— У вас есть братья?
— Нет.
— А сестры?
— Нет.
— У меня тоже. Поэтому я особенно точно представляю себе, какими должны быть отношения между братьями.
— Боже мой, какие же вы все мечтатели...
— Нам об этом уже говорили.
— Кто?
— Был такой английский писатель Герберт Уэллс.
— Когда я увижу вашего шефа?
— Завтра утром.
Первый вопрос, который Вихрь задал Бергу, был о Траубе.
— Это для меня новость, — ответил полковник. — Я ничего об этом не знал.
— Как узнать подробности?
— Это невозможно. Гестапо нас к себе не пускает.
— Что можно сделать?
— Ничего.
— Как ему помочь?
— Вам хочется достать с неба луну? Я не берусь выполнить это желание. Оставим Трауба, хотя мне его жаль — талантливый журналист. Вернемся к нашим делам. Я просил Отто передать вам, чтобы вы не появлялись в городе, товарищ Попко...
Вихрь медленно потушил сигарету и сказал:
— А вы говорите, что вас до гестапо не допускают.
— Первый раз вы со мной откровенны.
— Третий. Не в этом дело.
— А в чем же?
— Сейчас — в Траубе и Краухе.
— Нет. В вас.
— Да?
— Да. Вы понимаете, что будет с вами, если папка из гестапо попадет к вашим? Вас дезавуируют. Разве нет? Тем более что вы скрывали это от своих сотрудников — даже Отто об этом не знает.
— Мое командование узнает об этом, полковник. Не будьте моим опекуном, пожалуйста. У вас не вышло с Мухой, не выйдет и со мной. Я ж знаю вас по Мухе: я его расстрелял — теперь нет смысла скрывать. Но это прошлое, так что не удивляйтесь: у вас свои козыри, у меня свои. Мои — сильнее. Помогите с Краухом.
— Вы связывались с Центром?
— Нет.
— Очень хорошо, что вы ответили мне правду, — от вас был только один короткий перехват. Так что меняйте точку, она засечена.
— Где?
— Точно сказать не могу, но где-то к северо-западу от Кракова, километрах в тридцати.
«Верно, — отметил для себя Вихрь, — охотничий домик как раз там. Но ведь Аня не могла выходить на связь сама. В чем дело?»
— Это не наши люди, — сказал Вихрь, — тем не менее спасибо, учтем. Видимо, это партизаны или накладки вашей системы.
— Последнее исключите.
«А может, какое несчастье с Аней?! — вдруг мелькнуло у Вихря. — Девочка там одна! Короткая связь! Может, ее взяли там случайно?»
— Вы убеждены? — спросил Вихрь, закуривая. — Ваш аппарат в этом смысле безгрешен? Был сеанс?
— Был.
— С Центром я свяжусь сегодня же. Завтра я или мои люди передадут все относящееся к вам.
— Хорошо.
— Когда вы продумаете операцию с Краухом?
— К завтрашнему дню я что-нибудь надумаю. Отто будет знать. Он вам скажет... С Краухом надо сделать все так, чтобы было просто, без мудрствований... Видимо, на мудрствование у вас нет времени... Я попробую что-нибудь подсказать...
— Хорошо.
— До завтра.
«Может быть, Трауб показал на Тромпчинского? — ужаснулся Вихрь. — А тот привел их на явку в лес? Нет. Этого не могло быть. Тромпчинский никогда не сделает этого. Тромпчинский — железный человек, его не сломить. В городе его нет — надо срочно ехать за город, предупредить, чтобы он скрывался, и забирать Анюту. У Седого есть запасные квартиры».
Когда Вихрь рывком отворил дверь охотничьего домика, Аня поднялась и сказала Тромпчинскому, который стоял за спиной Вихря:
— Подожди.
— Нет времени, Аня, — сказал Вихрь, — обо всем — после.
— Пусть он выйдет, — снова сказала Аня, и Вихрь увидел в ее руке парабеллум.
— Выйди, Юзеф.
Бородину.
То, что передала Аня, — правда. Я был в гестапо. Для того чтобы бежать, дал согласие на перевербовку. Завтра даю очную ставку Ане и Бергу. Прошу санкционировать продолжение работы, которая вступила в решающую фазу. Спасение Кракова — гарантирую. Был, есть и останусь большевиком. Прошу принять данные на Берга, сообщенные им Коле... И в самом конце: Штаб гитлеровцев получил данные о передвижениях на нашем фронте, которые расцениваются Бергом как подготовка к возможному наступлению. Примите меры. Связь прерываю. Выйду сегодня ночью.
Вихрь.
Кобцов вернул шифровку, покрутил головой, хмыкнул и сказал:
— Ссучились — очевидное дело... В этом случае мой хозяин не колебался бы в оценке всей этой катавасии.
— А ты? — спросил Бородин. — Как ты?
— Я себя от хозяина не отделяю.
— Знаешь, — медленно ответил Бородин, — я старался себя никогда не отделять от нашего дела, а в открытом афишировании своей персональной преданности руководителям есть доля определенной нескромности. Не находишь?
— Не нахожу.
— Ну, это твое дело, — сказал Бородин.
— Именно.
— Давай будем связываться по начальству.
— Это верно. Что им говорить?
— Как предлагаешь?
— А ты?
— Мы ж с тобой не в прятки играем.
— Хорошая игра, между прочим. Иногда — не грех.
— Тоже справедливо. Только там, — Бородин кивнул головой на шифровку, — люди. Им не до пряток — с нами. Они в прятки с теми играют.
— Слова, слова, — поморщился Кобцов, — до чего ж я не люблю эти самые ваши высокие слова... Люди! Люди, понимаешь, порождение крокодилов.
— Это хорошо, что ты классику чтишь. Только за людьми Вихря — дело. Спасение Кракова. И мы с тобой за это дело отвечаем в равной степени. Или нет? Я готов немедля отправить им радиограмму: пусть идут через фронт к тебе на проверку.
— Не лишено резона.
— Вот так, да?
— Именно.
— Хорошо. Сейчас я составлю две радиограммы. Первая: немедленно переходите линию фронта в таком-то квадрате — детали мы с тобой согласуем, где их пропустить. А вторую я составлю иначе. Я ее составлю так: обеспечьте выполнение поставленной перед вами задачи по спасению Кракова. Какую ты завизируешь, ту я и отправлю. Только подошьем к делу обе. Ладно? Чтобы, когда Краков взлетит на воздух, мы с тобой давали объяснение вдвоем. Ну как?
Кобцов достал пачку «Герцеговины Флор», открыл ее, предложил Бородину, и они оба закурили, не сводя глаз друг с друга.
«Ничего, ничего, пусть повертится, — думал Бородин, глубоко затягиваясь. — Иначе нельзя. А то он в сторонке, он бдит, а я доверчивый агнец».
Кобцов размышлял иначе: «Вот сволочь, а? Переиграл. Если я приму его предложение — любое из двух, тогда он меня с собой повяжет напрочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85