Кто не радовался вашему браку, какое сердце не
любовалось на то, как вы в лодке ездили по Евфрату? Так что
осталось от твоего мужа? Пастушечья флейта? Гроздь дикого
винограда? Посох и серебряная чаша? Плач под широкую свирель?
Твои глаза послали ему смерть, светлая звезда! На него ты
переложила подземные проклятья - на собственного мужа, не на
кого-то еще! Вспомни садовника Ишуланну, немевшего перед твоей
красой, посвятившего свой волшебный сад служению тебе. Где он
теперь? - паук, раскидывающий паутину на ветвях шелковицы.
По утрам она вся в слезинках, люди говорят, что это не роса, это
плачет по своему саду Ишуланну. Вспомни другого садовника, перед
которым ты разлеглась, словно бы в томном сне: "Подходи,
мол, бери меня!" И когда он взял, ты обрушила свою злобу не
только на него - ты обрушила её на человеческий род. Может,
вспомнить еще тех возлюбленных, что ныне влачат свои дни в
обликах льва, волка, птицы? Каждый знает о том, как ты
спускалась в преисподнюю: к своей сестре Эрешкигаль, наезднице
Кура. Что она с тобой сделала? Судила, семь раз зачитывала
приговор, а потом казнила. Казнила за прегрешения - зачем бы
иначе сестре вешать сестру на крюк?
- Чушь, красавец! - закричала Инанна.
- Неправда, Гильгамеш,- глазки Ниншубура совсем исчезли
в складках.- Есть великая тайна нисхождения божественной
святости и возрождения, возвышения ее...
- Ан нет! - вспылил Гильгамеш.- Тайна-тайной, но судили
святость за грехи! Куда денешься?
Инанна, бурно дыша, схватилась за ключицы.
- Ты слышишь, Ниншубур? Ты слышишь, как смертный, червь
навозный оскорбляет меня!
Гильгамеш в первый раз за весь разговор склонил голову:
- Прошу твоей милости, богиня Белой звезды! Я наполню
храмы, посвященные тебе, подношениями и почтением...
- Будь ты проклят!
Свет померк в глазах у Большого. Белая молния соединила на
мгновение Кулаб с наполнявшимися дневным жаром небесами, и
вместо аромата ирисов Большой ощутил резкий, сухой запах
ревности.
* * *
Далеко не каждый в состоянии представить, что испытывает
отвергнутая женщина. Что же тогда говорить об отвергнутой
богине! Слезы, злые слова, обещания мести - все это было, но
преувеличено неоднократно. Небеса прислушались - кто с
тревогой, кто с веселым любопытством. Неужели нашелся человек,
который натянул нос красавице? Интересно, чем она ответит
ему?
- Подождите, не торопитесь,- густо посмеивался
Энки.- Больно уж громко причитает наша кобылица. Когда
превращала возлюбленных в пауков, такого количества слез не
было.
Влажнобородый как всегда был прав. День продолжались стенания,
другой, а потом притихла Инанна, и Ниншубур, ее уродливый посол,
опять отправился на землю, дабы предстать перед Гильгамешем.
Большой менее всего ждал его появления. После разговора с
Инанной он бросился к Энкиду, чтобы рассказать тому обо всем.
Однако чем ближе он подходил к покоям, которые степной человек
разделял с капризной Шамхат, тем больше сомневался, стоит ли это
делать. Хвастаться отказом перед богиней? Так ли велика слава
такого отказа? То, куда вступал Гильгамеш, было не менее
страшно, чем темнота под кронами хуррумских кедров. С полдороги
Большой повернул к матушке.
Жрица подскочила на месте, услышав его слова.
- Она пришла к тебе и предложила себя? Вот так, подобно
простой шлюхе?
- Ну да,- пожал плечами Большой.- Сейчас и я
удивляюсь, а тогда - совсем не удивился. Она и выглядела как
шлюха - откормленная, растертая старухами-жрицами из ее храма.
- Я верю тебе,- поникла Нинсун.- Оттого пугаюсь. В
любви Инанна свирепа. В мести - еще больше. Хорошо, что ты ей
отказал, но теперь никакое гадание не предскажет
грядущего.- Жрица с мольбой посмотрела на Гильгамеша.- Пусть
Энкиду все время будет рядом с тобой. Как во время похода к
Хуваве. Ты - Большой, сынок, тебя хранят мои благословения,
благословения отца, небесная кровь, которая течет в твоих жилах.
Но пусть рядом с тобой будет брат. Энкиду силен и смел, а
главное, он - твой талисман, твое ожерелье, которое отводит
беду. Послушайся меня, прошу; да оставит Энкиду на время
ненаглядную свою Шамхат. Пусть блудница побудет одна; глядишь, и
капризов у нее станет меньше...
Гильгамеш позвал брата, и два дня они ходили только вместе,
словно в первые дни после поединка перед храмом Ишхары. Энкиду
не возражал против этого. Большому пришлось выслушать
бесчисленное количество восторгов по поводу растущего живота его
возлюбленной. Несколько раз он подступал к Гильгамешу с
расспросами: чего они ждут? Почему он постоянно должен носить с
собой палицу? Но старший брат отмалчивался, не желая пугать
Энкиду именем нового соперника.
На третий день, закончив утреннее богослужение перед слепящим
ликом Уту, Гильгамеш, сопровождаемый степным человеком,
спустился в свои покои. Когда Энкиду увидел, кто ждет их там, он
разом пробормотал все заговоры, которым выучился в Уруке.
Посредине комнаты стоял карлик Инанны, а вокруг него без всякого
усилия со стороны вертелись блюда с древними, кружащими голову
рисунками.
- Наконец-то! - воскликнул Ниншубур и, рассыпаясь в груды
осколков, блюда рухнули на пол.- Госпожа моя настолько
сердита, что двое суток выдумывала для тебя смерть!
- Госпожа? Какая смерть? . .- в недоумении
повернулся к брату Энкиду.- Что это за мерзкий урод? Это и
есть причина, по которой ты, Гильгамеш, просил меня побыть рядом
с тобой? Он еще более безобразен, чем Хувава, но, быть
может, я прихлопну его палицей и наваждение лопнет как рыбий
пузырь?
- Палица? Не сметь! - злые черные глазки вынырнули из
складок человека-груши.
- Постой, Энкиду. Про палицу пока говорить
рано,- придержал Большой брата рукою.- Инанна
прислала нам своего главного слугу, а, значит, она решила
обождать с казнью.
- Инанна? - рот у степного человека долго не мог
закрыться.
- Она самая. Видишь, какими историями обрастает наш поход
за кедрами!
Ниншубур хмыкнул.
- Самонадеянность! Предоставь Инанна право выбора мне, я
нашел бы способ погасить твою гордость, юноша. Но светлая богиня
бесконечно милостива. Она забудет о твоих словах, ежели ты
выполнишь ее просьбу.
- Просьбу?
- Именно. Инанна снисходит до того, чтобы просить
тебя.- Карлик подбоченился, как делали это старейшины Урука,
готовясь произнести перед Гильгамешем речь.- Росла на берегу
Евфрата, юноша, плакучая ива. Ветви ее спускались к самой воде,
а листья отбрасывали тень, в которой госпожа моя, светлая
Инанна, возлежала со степным владыкой Думмузи. Однажды воды
Евфрата всколыхнулись бурей, разрыли берег под ивой, обнажили ее
корни. Вот-вот - и Евфрат надругался бы над ней:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
любовалось на то, как вы в лодке ездили по Евфрату? Так что
осталось от твоего мужа? Пастушечья флейта? Гроздь дикого
винограда? Посох и серебряная чаша? Плач под широкую свирель?
Твои глаза послали ему смерть, светлая звезда! На него ты
переложила подземные проклятья - на собственного мужа, не на
кого-то еще! Вспомни садовника Ишуланну, немевшего перед твоей
красой, посвятившего свой волшебный сад служению тебе. Где он
теперь? - паук, раскидывающий паутину на ветвях шелковицы.
По утрам она вся в слезинках, люди говорят, что это не роса, это
плачет по своему саду Ишуланну. Вспомни другого садовника, перед
которым ты разлеглась, словно бы в томном сне: "Подходи,
мол, бери меня!" И когда он взял, ты обрушила свою злобу не
только на него - ты обрушила её на человеческий род. Может,
вспомнить еще тех возлюбленных, что ныне влачат свои дни в
обликах льва, волка, птицы? Каждый знает о том, как ты
спускалась в преисподнюю: к своей сестре Эрешкигаль, наезднице
Кура. Что она с тобой сделала? Судила, семь раз зачитывала
приговор, а потом казнила. Казнила за прегрешения - зачем бы
иначе сестре вешать сестру на крюк?
- Чушь, красавец! - закричала Инанна.
- Неправда, Гильгамеш,- глазки Ниншубура совсем исчезли
в складках.- Есть великая тайна нисхождения божественной
святости и возрождения, возвышения ее...
- Ан нет! - вспылил Гильгамеш.- Тайна-тайной, но судили
святость за грехи! Куда денешься?
Инанна, бурно дыша, схватилась за ключицы.
- Ты слышишь, Ниншубур? Ты слышишь, как смертный, червь
навозный оскорбляет меня!
Гильгамеш в первый раз за весь разговор склонил голову:
- Прошу твоей милости, богиня Белой звезды! Я наполню
храмы, посвященные тебе, подношениями и почтением...
- Будь ты проклят!
Свет померк в глазах у Большого. Белая молния соединила на
мгновение Кулаб с наполнявшимися дневным жаром небесами, и
вместо аромата ирисов Большой ощутил резкий, сухой запах
ревности.
* * *
Далеко не каждый в состоянии представить, что испытывает
отвергнутая женщина. Что же тогда говорить об отвергнутой
богине! Слезы, злые слова, обещания мести - все это было, но
преувеличено неоднократно. Небеса прислушались - кто с
тревогой, кто с веселым любопытством. Неужели нашелся человек,
который натянул нос красавице? Интересно, чем она ответит
ему?
- Подождите, не торопитесь,- густо посмеивался
Энки.- Больно уж громко причитает наша кобылица. Когда
превращала возлюбленных в пауков, такого количества слез не
было.
Влажнобородый как всегда был прав. День продолжались стенания,
другой, а потом притихла Инанна, и Ниншубур, ее уродливый посол,
опять отправился на землю, дабы предстать перед Гильгамешем.
Большой менее всего ждал его появления. После разговора с
Инанной он бросился к Энкиду, чтобы рассказать тому обо всем.
Однако чем ближе он подходил к покоям, которые степной человек
разделял с капризной Шамхат, тем больше сомневался, стоит ли это
делать. Хвастаться отказом перед богиней? Так ли велика слава
такого отказа? То, куда вступал Гильгамеш, было не менее
страшно, чем темнота под кронами хуррумских кедров. С полдороги
Большой повернул к матушке.
Жрица подскочила на месте, услышав его слова.
- Она пришла к тебе и предложила себя? Вот так, подобно
простой шлюхе?
- Ну да,- пожал плечами Большой.- Сейчас и я
удивляюсь, а тогда - совсем не удивился. Она и выглядела как
шлюха - откормленная, растертая старухами-жрицами из ее храма.
- Я верю тебе,- поникла Нинсун.- Оттого пугаюсь. В
любви Инанна свирепа. В мести - еще больше. Хорошо, что ты ей
отказал, но теперь никакое гадание не предскажет
грядущего.- Жрица с мольбой посмотрела на Гильгамеша.- Пусть
Энкиду все время будет рядом с тобой. Как во время похода к
Хуваве. Ты - Большой, сынок, тебя хранят мои благословения,
благословения отца, небесная кровь, которая течет в твоих жилах.
Но пусть рядом с тобой будет брат. Энкиду силен и смел, а
главное, он - твой талисман, твое ожерелье, которое отводит
беду. Послушайся меня, прошу; да оставит Энкиду на время
ненаглядную свою Шамхат. Пусть блудница побудет одна; глядишь, и
капризов у нее станет меньше...
Гильгамеш позвал брата, и два дня они ходили только вместе,
словно в первые дни после поединка перед храмом Ишхары. Энкиду
не возражал против этого. Большому пришлось выслушать
бесчисленное количество восторгов по поводу растущего живота его
возлюбленной. Несколько раз он подступал к Гильгамешу с
расспросами: чего они ждут? Почему он постоянно должен носить с
собой палицу? Но старший брат отмалчивался, не желая пугать
Энкиду именем нового соперника.
На третий день, закончив утреннее богослужение перед слепящим
ликом Уту, Гильгамеш, сопровождаемый степным человеком,
спустился в свои покои. Когда Энкиду увидел, кто ждет их там, он
разом пробормотал все заговоры, которым выучился в Уруке.
Посредине комнаты стоял карлик Инанны, а вокруг него без всякого
усилия со стороны вертелись блюда с древними, кружащими голову
рисунками.
- Наконец-то! - воскликнул Ниншубур и, рассыпаясь в груды
осколков, блюда рухнули на пол.- Госпожа моя настолько
сердита, что двое суток выдумывала для тебя смерть!
- Госпожа? Какая смерть? . .- в недоумении
повернулся к брату Энкиду.- Что это за мерзкий урод? Это и
есть причина, по которой ты, Гильгамеш, просил меня побыть рядом
с тобой? Он еще более безобразен, чем Хувава, но, быть
может, я прихлопну его палицей и наваждение лопнет как рыбий
пузырь?
- Палица? Не сметь! - злые черные глазки вынырнули из
складок человека-груши.
- Постой, Энкиду. Про палицу пока говорить
рано,- придержал Большой брата рукою.- Инанна
прислала нам своего главного слугу, а, значит, она решила
обождать с казнью.
- Инанна? - рот у степного человека долго не мог
закрыться.
- Она самая. Видишь, какими историями обрастает наш поход
за кедрами!
Ниншубур хмыкнул.
- Самонадеянность! Предоставь Инанна право выбора мне, я
нашел бы способ погасить твою гордость, юноша. Но светлая богиня
бесконечно милостива. Она забудет о твоих словах, ежели ты
выполнишь ее просьбу.
- Просьбу?
- Именно. Инанна снисходит до того, чтобы просить
тебя.- Карлик подбоченился, как делали это старейшины Урука,
готовясь произнести перед Гильгамешем речь.- Росла на берегу
Евфрата, юноша, плакучая ива. Ветви ее спускались к самой воде,
а листья отбрасывали тень, в которой госпожа моя, светлая
Инанна, возлежала со степным владыкой Думмузи. Однажды воды
Евфрата всколыхнулись бурей, разрыли берег под ивой, обнажили ее
корни. Вот-вот - и Евфрат надругался бы над ней:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51