Я доверяю им некоторые крайне редкие продукты, которые открыл я сам и которые держу при себе. Я от природы подозрителен, а потому придумал этот тщательный контроль. Они подчинились ему внешне без возражений, хотя очень обидчивы.
Надо думать! Интересно, как он их уговорил так, что ребята не выплеснули ему в морду анализ мочи.
Я спрашиваю его, и он объясняет:
— Мой дорогой, дипломатия — это искусство представлять неприятные вещи. Я отводил каждого в сторону и объяснял, что принимаю эту предосторожность из-за двух других.
— Браво!
Он качает головой.
— Ну вот, это все.
— Где живут эти люди?
— Да здесь… В глубине парка стоят два сборных домика для персонала. Я специально брал только свободных парней, чтобы они постоянно находились здесь…
— А секретарша?
— Она живет в доме.
— Вы, естественно, тоже?
— Разумеется… Я сплю над моей лабораторией.
— Кто ведет ваше хозяйство?
Тут он смеется от души.
— Мое хозяйство! Я живу на холостяцкий манер и ем вместе со всеми в столовой… А мое белье в прачечную носит Мартин…
— Понятно. А теперь, может быть, вы мне покажете помещения…
Он колеблется.
— Подождите до вечера. Я вам покажу все в деталях, так будет легче. А пока устраивайтесь. Мартин займется вами.
— Буду счастлив, — говорю.
И поверьте мне, друзья, я совершенно искренен!
Глава 4
И вот я снова встречаюсь с малышкой Мартин. С таким гидом я готов отправиться на прогулку хоть по ночному Парижу, хоть по замкам Луары!
Мы снова идем по коридорам. Я замечаю, что, пока я разговаривал с Тибоденом, она причесалась и выпустила поверх голубого пуловера отложной воротничок блузки.
Белый халат очень плотно облегает ее, и всю географию видно как на ладони.
— Куда мы идем? — осведомляюсь я, когда мы удалились на достаточное расстояние от директорского кабинета.
— На склад.
— Тогда берегитесь…
— Почему?
— Не знаю, что у вас там сложено, но мне будет трудно устоять сложа руки.
Она награждает меня улыбкой за эту остроту, потом, неожиданно посерьезнев, спрашивает:
— Значит, вы лаборант?
— Да. А что, вас это удивляет?
Она бросает на меня пламенный взгляд, который растопил бы и снега на Монблане.
— Немного… Вы совсем не похожи на лаборанта.
— А на кого я похож? На молочника? Она качает головой. Ее взгляд становится все более жадным. Мне кажется, что за пребывание в этом домишке, где царствует наука, у нее накопилась большая неудовлетворенность.
Мы доходим до склада — большой унылой комнаты на первом этаже, под лестницей. Она забита раскрытыми ящиками. Мартин открывает один из двух больших шкафов, и я вижу внушительную стопку белья.
— Здесь используют много халатов, — говорит она.
— Да?
— Химики. Не знаю, чем они занимаются, но халаты портят в ускоренном темпе.
Говоря, она берет халат и разворачивает его. Я снимаю пиджак и надеваю рабочую одежду. Она мне немного узковата.
— У вас такие здоровенные плечи! — восхищается девочка.
— Да, не маленькие.
— Вы, наверное, очень сильный…
— К вашим услугам…
Я меряю другой халат, на размер больше. Этот почти подходит. Я смотрю на себя в отколотое зеркало и констатирую, что похож скорее на массажиста, чем на лаборанта-химика.
Девушка внимательно наблюдает за мной.
— Можно подумать, что вы впервые надели белый халат, — говорит она. — У вас такой удивленный вид…
Придется остерегаться ее наблюдательности; цыпочка кажется очень сообразительной. С ума сойти, какое у девчонок обостренное чутье. Вы думаете, что проводите их вашим трепом, а они терпеливо слушают и в мыслях держат вас за лопухов.
Я воздерживаюсь от ответа на ее последний вопрос.
Чтобы уйти от темы, я самодовольно любуюсь собой.
— Не жмет под мышками? — спрашивает Мартин. Я обнимаю ее за талию.
— Нет, сердце мое, как видите, я сохранил полную свободу движений. Она отбивается.
— Отпустите меня. Вдруг кто войдет?
— А кто может войти?
— Один из них… Здесь хранятся запасные инструменты, которые могут им понадобиться…
— А есть тут свободное место, где мы можем не опасаться, что нам помешают?
Она колеблется. Я ласково глажу ее по щеке.
— Вы примете там человека, желающего вам только добра?
Она приступает ко второй сцене из третьего акта, той, что начинается с реплики: “Если вы пообещаете мне вести себя благоразумно!"
Текст я знаю наизусть. Мюссе, бедняга, вспотел, доказывая, что с любовью не шутят, хотя французы всю жизнь делают обратное.
В конце концов свидание назначается на эту ночь. Она мне говорит, что у нее есть бутылочка черносмородинного ликера, пришедшая прямиком из Дижона, что само по себе составляет достаточно веский повод для того, чтобы принять меня в ночное время. Я принимаю ее любезное приглашение, думая, что бутылка ликера никогда не была эффективным бастионом для защиты чести дамы.
Затем она ведет меня в мою комнату. Это крохотная комнатушка под самой крышей. И в подобное помещение засовывают гордость Секретной службы! Вот уж действительно, дальше некуда (и в буквальном смысле тоже). Малышка Мартин извиняется, но это единственная свободная жилая комната. В ней стоят только жесткая металлическая кровать и вешалка. Не дворец, одним словом. Я прихожу от нее в ужас, потому что, как вам известно, у меня клаустрофобия…
Я поочередно смотрю на кровать и на Мартин, и у меня возникает вполне очевидная ассоциация идей, но она явно опасается быть пойманной с поличным и убегает, оставив мне улыбку, еще долго витающую в каморке и после ее ухода.
Через несколько минут заканчивается рабочий день. В большом холле, где по-прежнему мается от скуки охранник, профессор Тибоден представляет мне своих сотрудников.
Доктора Минивье и Дюрэтр — парни лет сорока, которые странным образом похожи один на другого. Наверное, из-за подстриженных бобриком волос и бледности. Им не хватает физических упражнений, это ясно. Минивье высокий, с выпуклым лбом и мрачным взглядом… У Дюрэтра густые брови и начинает отрастать живот…
Что касается ассистентов, они, наоборот, очень разные. Бертье почти толстый. Он очень молодой, очень грязный, его нижняя губа свисает, как лепесток лилии. Берже маленький, черноволосый, суетливый и страдающий тиками, забавляющими окружающих. Самое смешное состоит в том, что он одновременно закрывает левый глаз, широко раскрывает рот и трясет головой.
Если бы этот малый выступал в мюзик-холле, то сделал бы себе целое состояние. Что касается последнего, Планшони, это тот еще случай. Он длинный, а оттопыренные уши придают ему вид вешалки. Белый халат болтается на нем, как мокрое знамя вокруг древка.
Короче, пятеро стоящих передо мной типов не донжуаны. У всех в глазах усталый лихорадочный блеск. Эти парни слишком много работают. Им бы следовало раз в недельку наведываться на улицу Помп, к Баронессе, которая держит самый клевый бордель в Париже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Надо думать! Интересно, как он их уговорил так, что ребята не выплеснули ему в морду анализ мочи.
Я спрашиваю его, и он объясняет:
— Мой дорогой, дипломатия — это искусство представлять неприятные вещи. Я отводил каждого в сторону и объяснял, что принимаю эту предосторожность из-за двух других.
— Браво!
Он качает головой.
— Ну вот, это все.
— Где живут эти люди?
— Да здесь… В глубине парка стоят два сборных домика для персонала. Я специально брал только свободных парней, чтобы они постоянно находились здесь…
— А секретарша?
— Она живет в доме.
— Вы, естественно, тоже?
— Разумеется… Я сплю над моей лабораторией.
— Кто ведет ваше хозяйство?
Тут он смеется от души.
— Мое хозяйство! Я живу на холостяцкий манер и ем вместе со всеми в столовой… А мое белье в прачечную носит Мартин…
— Понятно. А теперь, может быть, вы мне покажете помещения…
Он колеблется.
— Подождите до вечера. Я вам покажу все в деталях, так будет легче. А пока устраивайтесь. Мартин займется вами.
— Буду счастлив, — говорю.
И поверьте мне, друзья, я совершенно искренен!
Глава 4
И вот я снова встречаюсь с малышкой Мартин. С таким гидом я готов отправиться на прогулку хоть по ночному Парижу, хоть по замкам Луары!
Мы снова идем по коридорам. Я замечаю, что, пока я разговаривал с Тибоденом, она причесалась и выпустила поверх голубого пуловера отложной воротничок блузки.
Белый халат очень плотно облегает ее, и всю географию видно как на ладони.
— Куда мы идем? — осведомляюсь я, когда мы удалились на достаточное расстояние от директорского кабинета.
— На склад.
— Тогда берегитесь…
— Почему?
— Не знаю, что у вас там сложено, но мне будет трудно устоять сложа руки.
Она награждает меня улыбкой за эту остроту, потом, неожиданно посерьезнев, спрашивает:
— Значит, вы лаборант?
— Да. А что, вас это удивляет?
Она бросает на меня пламенный взгляд, который растопил бы и снега на Монблане.
— Немного… Вы совсем не похожи на лаборанта.
— А на кого я похож? На молочника? Она качает головой. Ее взгляд становится все более жадным. Мне кажется, что за пребывание в этом домишке, где царствует наука, у нее накопилась большая неудовлетворенность.
Мы доходим до склада — большой унылой комнаты на первом этаже, под лестницей. Она забита раскрытыми ящиками. Мартин открывает один из двух больших шкафов, и я вижу внушительную стопку белья.
— Здесь используют много халатов, — говорит она.
— Да?
— Химики. Не знаю, чем они занимаются, но халаты портят в ускоренном темпе.
Говоря, она берет халат и разворачивает его. Я снимаю пиджак и надеваю рабочую одежду. Она мне немного узковата.
— У вас такие здоровенные плечи! — восхищается девочка.
— Да, не маленькие.
— Вы, наверное, очень сильный…
— К вашим услугам…
Я меряю другой халат, на размер больше. Этот почти подходит. Я смотрю на себя в отколотое зеркало и констатирую, что похож скорее на массажиста, чем на лаборанта-химика.
Девушка внимательно наблюдает за мной.
— Можно подумать, что вы впервые надели белый халат, — говорит она. — У вас такой удивленный вид…
Придется остерегаться ее наблюдательности; цыпочка кажется очень сообразительной. С ума сойти, какое у девчонок обостренное чутье. Вы думаете, что проводите их вашим трепом, а они терпеливо слушают и в мыслях держат вас за лопухов.
Я воздерживаюсь от ответа на ее последний вопрос.
Чтобы уйти от темы, я самодовольно любуюсь собой.
— Не жмет под мышками? — спрашивает Мартин. Я обнимаю ее за талию.
— Нет, сердце мое, как видите, я сохранил полную свободу движений. Она отбивается.
— Отпустите меня. Вдруг кто войдет?
— А кто может войти?
— Один из них… Здесь хранятся запасные инструменты, которые могут им понадобиться…
— А есть тут свободное место, где мы можем не опасаться, что нам помешают?
Она колеблется. Я ласково глажу ее по щеке.
— Вы примете там человека, желающего вам только добра?
Она приступает ко второй сцене из третьего акта, той, что начинается с реплики: “Если вы пообещаете мне вести себя благоразумно!"
Текст я знаю наизусть. Мюссе, бедняга, вспотел, доказывая, что с любовью не шутят, хотя французы всю жизнь делают обратное.
В конце концов свидание назначается на эту ночь. Она мне говорит, что у нее есть бутылочка черносмородинного ликера, пришедшая прямиком из Дижона, что само по себе составляет достаточно веский повод для того, чтобы принять меня в ночное время. Я принимаю ее любезное приглашение, думая, что бутылка ликера никогда не была эффективным бастионом для защиты чести дамы.
Затем она ведет меня в мою комнату. Это крохотная комнатушка под самой крышей. И в подобное помещение засовывают гордость Секретной службы! Вот уж действительно, дальше некуда (и в буквальном смысле тоже). Малышка Мартин извиняется, но это единственная свободная жилая комната. В ней стоят только жесткая металлическая кровать и вешалка. Не дворец, одним словом. Я прихожу от нее в ужас, потому что, как вам известно, у меня клаустрофобия…
Я поочередно смотрю на кровать и на Мартин, и у меня возникает вполне очевидная ассоциация идей, но она явно опасается быть пойманной с поличным и убегает, оставив мне улыбку, еще долго витающую в каморке и после ее ухода.
Через несколько минут заканчивается рабочий день. В большом холле, где по-прежнему мается от скуки охранник, профессор Тибоден представляет мне своих сотрудников.
Доктора Минивье и Дюрэтр — парни лет сорока, которые странным образом похожи один на другого. Наверное, из-за подстриженных бобриком волос и бледности. Им не хватает физических упражнений, это ясно. Минивье высокий, с выпуклым лбом и мрачным взглядом… У Дюрэтра густые брови и начинает отрастать живот…
Что касается ассистентов, они, наоборот, очень разные. Бертье почти толстый. Он очень молодой, очень грязный, его нижняя губа свисает, как лепесток лилии. Берже маленький, черноволосый, суетливый и страдающий тиками, забавляющими окружающих. Самое смешное состоит в том, что он одновременно закрывает левый глаз, широко раскрывает рот и трясет головой.
Если бы этот малый выступал в мюзик-холле, то сделал бы себе целое состояние. Что касается последнего, Планшони, это тот еще случай. Он длинный, а оттопыренные уши придают ему вид вешалки. Белый халат болтается на нем, как мокрое знамя вокруг древка.
Короче, пятеро стоящих передо мной типов не донжуаны. У всех в глазах усталый лихорадочный блеск. Эти парни слишком много работают. Им бы следовало раз в недельку наведываться на улицу Помп, к Баронессе, которая держит самый клевый бордель в Париже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24