РЕКВИЕМ ПО МЕЧТЕ
- Сварен рис у меня, сдоено молоко,
В поймах на сочных лугах стада пасутся
Мои сыновья со мной, они здоровы,
Если хочешь дождь послать, пошли,
о небо!
- Плот надежный я себе сколотил,
Переплыв поток, вышел на тот берег;
Больше этот плот не надобен мне -
Если хочешь дождь послать, пошли,
о небо!
Это был совершенно неправильный японец. Правильные японцы должны
заниматься чайной церемонией и каратэ. Так говорил мой отец, еще до ухода
в Сальферну, а мой отец знал обо всем на свете. Задолго до моего рождения
он три года жил на Континенте, и там видел настоящую чайную церемонию,
когда девушки в шуршащих кимоно с драконами разносят зрителям пахнущий
соломой чай, а здоровенные дядьки, голые по пояс, лупят друг друга ногами
по голове. У отца даже сохранился рекламный проспект с глянцевой
Фудзиямой, где говорилось о духе Ямато и "Бусидо-шоу", которое и видел мой
отец вместе с двумя тысячами посетителей Эдо-тауна.
А Хосита был совсем неправильный японец. Всякий раз, когда он
принимался заваривать чай, я подглядывал за ним в надежде увидеть нечто
потрясающее, но минут через двадцать мне до чертиков надоедал его
неподвижный взгляд, уставленный в коричневую пористую чашку, да и места он
выбирал совершенно идиотские - то у крикливого водопада Намба-оу, то в
невообразимой каменной осыпи Белых скал, то еще где-нибудь, где не то что
чай - джин пить противно.
А еще он мог часами ходить по двору нашей фермы за индийским петухом
Брамапутрой, купленным по дешевке моим старшим братом, также до его ухода
в Сальферну. Хосита перепрыгивал с ноги на ногу, подолгу застывал, задрав
острое колено к подбородку, и иногда негромко кукарекал, похлопывая
ладонями по тощим ляжкам. А когда Брамапутра сцепился с бойцовым соседским
Джонни и, окровавленный, но гордый, погнал растерзанного кохинхина через
весь двор - нашего японца три дня нельзя было вытащить из курятника. Он
даже спал там, непрерывно смазывая Брамапутру вонючими мазями, принося ему
родниковую воду и угрожающе горбясь при виде побитого Джонни, уныло
выглядывающего из-за изгороди. Клянусь вам, он даже землю начинал рыть
босой ногой, а волосы на круглой голове Хоситы топорщились гребнем, разве
что черным и лоснящимся. Смех да и только - но я быстро отвадил соседскую
мелюзгу, насмехавшуюся над беззащитным японцем.
А теперь, когда я остался один и лишь благодаря Хосите мог тянуть на
себе всю наследственную ферму...
- Чего ты хочешь от жизни, Хо? - спрашивал я изредка.
- Ничего, хозяин.
- Совсем?..
Он улыбался. Он был совсем неправильный.
Або из зарослей тоже сторонились японца. Они выменивали на окрестных
фермах ткани и железо, принося с собой все, что когда-либо росло или
бегало в путанице их бурых стволов и лиан. Приход або означал большую
пьянку, бешеный торг на ломаном сленге приграничья и мелкое воровство с
обеих сторон. В результате дикое зверье приобщалось к цивилизации
посредством купленных ножей, а меню местных дебоширов обогащалось вяленым
филе удава, хорошо идущим под мутное бататовое пойло.
Иногда кто-нибудь из або уходил в Сальферну, так и не выплатив
менового кредита, но мы обычно отказывались от настойчивых предложений
шамана вернуть долг. Отец всегда говорил, что ушедшие за грань не платят
оставшимся, а как там оно называется - Валгалла, рай или Сальферна... Мой
отец знал про все на свете, и смеялся надо всем на свете, и однажды ушел с
або в Сальферну.
Я-то знал, что он ушел за мамой, он так и не сумел привыкнуть к ее
смерти, и это было, пожалуй, единственное, над чем он не смеялся. Отец
ушел за мамой, а брат говорил, что уходит к ним, а я остался, потому что
был слишком мал, чтобы верить в радужный круг, где исполняются просьбы. В
такое можно поверить, когда больше верить не во что, и делать больше
нечего, и ничего не осталось, а у меня осталась ферма, мамина ферма, и
если бы не молчаливый улыбчивый Хосита...
- Чего ты хочешь от жизни, Хо?
- Ничего, хозяин.
- Совсем?..
Так же спокойно он оправился вскапывать Бакстеровский огород, после
того, как Большой Бен ввалился к нам во двор и принялся орать, тыча мне в
нос перья своего ободранного Джонни. Брамапутра спрятался в курятник и
клюва оттуда не показывал до вечера, я старался не отходить от валявшейся
у забора лопаты, а Хосита поклонился багровому Бену, и потом вскопал ему
весь огород. Почти весь. Особо нежные ростки спаржи он окапывал руками,
тыча в землю растопыренными пальцами и разминая каждый комочек, точно как
наш Брамапутра в поисках червя.
Бен постоял над ним, подумал и пнул землю носком ботинка. После
недельной жары все высохло и растрескалось, так что Бен попрыгал на одной
ноге, после притащил мотыгу и отправил японца домой. Бакстеровский пацан,
шалопай и ябеда, завопил что-то вслед про узкоглазых бабуинов, но папаша
неожиданно отвесил ему хорошую затрещину и долго провожал взглядом
подпрыгивающую походку дарового работника.
Я наблюдал за происходящим в щель изгороди, через которую и
протиснулся к нам злосчастный Джонни, потерявший хвост и самолюбие, а
Хосита тут же по возвращении поволок корм своему обожаемому петуху, после
чего они на пару с час плясали у сараев, размахивая согнутыми руками и
крыльями и задирая ноги пяткой наружу. Я думаю, Хо не отказался бы от
Брамапутриных шпор, без которых его костлявые пятки выглядели голыми и
нелепыми.
Наверное, то же самое подумал охотник Аллан и трое приезжих,
подрядивших Аллана отвести их в заросли. По деревне прошел слух, что гости
собираются в Сальферну, но зная норов або и их отношение к любопытным
чужакам - зная и не желая портить налаженных отношений, все засовывали
язык куда положено и помалкивали.
Вся эта компания торчала у нашего забора, находясь в состоянии
крайнего веселья, потом один из чужих вытер слезящиеся глаза и кинул
Хосите монету. Тот поднял ее, сдул пыль и вернул владельцу.
- Ты не хочешь денег? - удивился приезжий.
- Нет, господин.
- Чего же ты тогда хочешь?
- Ничего, господин.
- Совсем?..
Хосита улыбнулся. Приезжие переглянулись и двинулись дальше, что-то
разъясняя мерно шагающему невозмутимому Аллану.
Самый толстый стал крутить у виска сосискообразным пальцем и
заработал себе врага в моем лице.
1 2 3