Подобные речи приятно щекочут самолюбие. Приятно узнать, что в столице о тебе думают иначе, чем, скажем, в Свердловске или в Советской Гавани. Но если тебе уже за шестьдесят, прежде всего спросишь себя: а не похоже ли твое самолюбие на пересохшее жнивье? Уронишь на него погасшую спичку, а оно незаметно станет тлеть. И заметишь ты это, лишь когда расползется черное пятно, окруженное нетерпеливыми язычками огня. Набегаешься вволю, затаптывая огонь. Твое счастье, если хватит у тебя проворства...
Юлиан не торопил с ответом. Откинулся на спинку дивана и закрыл глаза: думай, мол, я твой ответ еще в Киеве знал.
Федор Ипполитович начал издалека:
— Сначала скажи мне, Юль, чего ты добился в столице?
Юлиан презрительно скривился.
— Никак не можешь забыть эту клеветническую статью?
— Не то,— не совсем искренне ответил Федор Ипполитович.— Просто хочу выяснить, чем смогу порадовать столицу и чем столица порадует меня.
Юлиан скрестил руки на груди.
— Думаешь, что новый театр — это куча навоза? Думаешь, изо дня в день доказывать, что нашей столице нужен не только театр, где хранятся традиции прошлого, но и сцена, с которой во весь голос кричат о современности,— плевое дело? Кроме того, и себя надо показать: пусть и публика, и руководящие товарищи видят, что только я — тот, кто достоин руководить таким театром... Тебе будет легче. Ты в мгновение ока станешь первым хирургом республики.
— Но ведь и ты, Юль, приехал не на пустое место. Почему же ты ничего не добился?
— Ты хирургию с театром не равняй. В театре всякая бездарность считает себя творческой личностью. Поставить любого из них на надлежащее место — дело канительное и неблагодарное. Только непримиримых врагов наживешь. А в науке теперь твердый порядок: ты — на вершине, а внизу те — кто без твоего «да» дохнуть не смеют...
— По-твоему, так и должно быть?
— Меня это не касается... А ты до конца дней своих будешь командовать и наблюдать, исправно ли подчиненные осуществляют твои замыслы. Райская жизнь...
Неделю тому назад Федор Ипполитович, возможно, пропустил бы сказанное Юлианом мимо ушей. А сейчас низко склонилась профессорская голова.
— А я... Что я мог сделать?.. — не умолкал Юлиан.— Бездарности каменными глыбами повисли на моей шее, дышать, мне не дают. Легче пробить лбом железобетонную стену, чем перевоспитать тех, кому каждое новое слово в искусстве кажется покушением на их славу.
Федор Ипполитович еще дальше отодвинул рюмку.
— Как-то не все у тебя, друг мой, вяжется. Актеры в здешнем театре, насколько я помню, охотно шли за тобой, пока ты... гм... не перерос твой коллектив. А ведь за эти годы ты со своими ведомыми добился бы значительно большего, чем то, о чем до сих пор лишь мечтаешь.
— Достиг бы, конечно! — гордо заявил Юлиан и сразу же опустил глаза.— А впрочем, черт его знает.
Федор Ипполитович сочувственно спросил:
— Зачем ты бежал отсюда?
Что-то очень знакомое промелькнуло в глазах Юлиана. Неужели и он причастен к сонму авгуров?
— Не старайся казаться глупее, чем ты есть, Феденька. Ты не хуже меня разбираешься во всем и понимаешь— если бы я не убежал отсюда, то, даже осуществив все свои мечты, я в конце концов превратился бы в такого же, как ты, комика-меланхолика.
Федор Ипполитович пытался перебить его, но Юлиан сидел на своем коньке крепко.
— Хочешь сказать, что твое творческое горение не угасло и по сей день? Так я тебе и поверил! Творческий огонь требует усиленного питания. А где ты его берешь? Творец, скажешь, находит свою радость в своем же вдохновении? До определенного момента — возможно. А потом эта радость становится будничной. И ты живешь с ней, как с нелюбимой женой... Так вот, пока ты еще не развалина, перебирайся туда, где будешь на виду у тех, кто поддержит твое горение не только тепловатыми словами да снисходительными аплодисментами, но и более существенными вещами: станешь еще и общественным, а то и государственным деятелем, лауреатом, академиком. 1
И все откровеннее становилась хорошо знакомая усмешка авгура. А ведь раньше Юлиан не был карьеристом!
— Что же вы молчите, ваше превосходительство? — саркастически бросил гость.— И о чем так глубоко задумались?
Федор Ипполитович смел со стола какую-то пылинку.
— Не о твоем предложении, Юль...
— Ждешь, чтобы я назвал тебе институт в Киеве? А какая разница? Ведь разговор идет не о науке. Оправа для твоих талантов, поверь мне, будет достойной.
Федор Ипполитович напряженно вглядывался в полированную поверхность стола.
— Давно, Юль, я не видел тебя на сцене. Думал, что сегодня ты прежде всего расскажешь о своих артистических победах. Только ими и можно доказать, что та статья — ложь. А ты об этом — ни звука.
Призывая в свидетели небо, Юлиан молча воздел руки и глаза к потолку,
— Вот мне и кажется,— продолжал Федор Ипполитович,— из своего творческого капитала ты много растерял за последнее время. Вернешь ли ты растранжиренное в новом театре?
Юлиан еще небрежнее развалился на диване. Прикрыл рукой рот, скрывая зевоту.
Это не остановило Федора Ипполитовича: чем больше ершится Юлиан, тем необходимее ему дружеское слово.
— Впрочем, всего ты не промотаешь. Здешний театр не позволит: ты не сам приобретал, а вместе с ним. Как разобрать, где твое, а что принадлежит твоим бывшим друзьям...
Юлиан уже со злостью проговорил:
— У кого ты насобачился читать проповеди?
— Послушай моего дружеского совета,— продолжал Федор Ипполитович.—Забудь о том, что приехал переманивать отсюда молодых актеров, и спроси себя: не возвратиться ли мне в родной дом?
Юлиан вытаращил глаза.
— Да что с тобой, Федя? Неужели от той статьи у тебя затмение?
— Да при чем тут она?
Юлиан рассмеялся. И хоть первому актеру республики этого уменья не занимать, хохот его не был совершенством.
— Я очень обиделся на автора статьи,— дождавшись тишины, сказал Федор Ипполитович.— И как я обрадовался, когда услышал по телефону твой бодрый, уверенный голос: такого молодца, как ты, даже разрывная пуля не возьмет!.. А сейчас мне еще обиднее: смотрю и не знаю, кто ты — все еще артист или прожженный карьерист.
Юлиан выпрямился. Его губы побелели. Холодным взглядом окинул он Федора Ипполитовича.
— А хотя бы и так! Артистом я снова стану, когда у меня будет театр. Ты первый увидишь, вырос ли я как актер, расцвел ли мой режиссерский талант. Увидишь и вместе со всеми будешь носить меня на руках!
— Охотно понесу,— печально согласился .Федор Ипполитович,— если забуду в твоем театре сегодняшний вечер...
— Браво, Федя!—снова натянуто засмеялся Юли- ан.— Видно, ты не забыл спектаклей, которые мы когда-
то вместе разыгрывали:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66