Он любил эту фразу. И рюмка хорошего вина, и хорошенькая девушка, и пачка сигарет, когда израсходована последняя копейка стипендии, — все для него — мечта холостяка.
Варя, глядя в маленькое зеркальце, причесывалась, откидывая назад голову. Черный свитер обтягивал гибкое тело с тугой грудью.
Забыв о табаке, Данила подошел и привлек ее к себе. Он легко приподнял ее, закружился по комнате. Она обвила его за шею руками и прижалась к нему. Случайно взгляд ее упал на окно.
— Пустите! — крикнула она, вырываясь.
За окном, положив лапы на брусок рамы, стоял медведь и с любопытством заглядывал в избушку.
— Шатун!
Зверь разинул пасть и оскалил желтые клыки. Передние лапы заскользили по раме. Стекло со звоном рассыпалось по полу. Пахнуло холодом. Медведь сунул голову в окно.
Варя опомнилась первая, схватила малокалиберку и в упор выстрелила. Зверь замотал головой и яростно взре-вел. Глаза горели зеленым огнем. Патронов под рукой не оказалось, и Варя швырнула ружье на топчан.
Данила впервые в жизни с такого близкого расстояния видел медведя. Говорят, что камчатские медведи трусливы и, учуяв запах человека, сворачивают в сторону, а этот лезет напролом. Медведя только разъярил выстрел. Громадными лапищами он вырвал подоконник. Пока не разворотил избу, надо было что-то предпринимать. Но что?
Варя выхватила головешку из печурки. Данила похолодел.
— Стойте! — крикнул он и оттащил ее назад. И вовремя: медведь лапой сорвал с нее кусок свитера. Данила кинулся к печурке, выхватил ярко пылающее поленце и ткнул им в разъяренную пасть зверя. С яростным ревом медведь кинулся наутек. Рев все удалялся и наконец замер.
— Черт, напугал, — выругался Данила, дуя на обожженную руку. — Не задел ли он вас когтями?
— Нет, — Варя была бледна, но в глазах все еще горел охотничий азарт. Кое-как зачинив свитер, они принялись заделывать оконный проем.
Когда работа была окончена, они нашли у скалы плоский камень, с которого хорошо было видно все озеро.
Надвигался вечер. Воздух напитывался влагой, запахом осыпающейся листвы. Варя притихла и, обхватив колени руками, смотрела на озеро. Оно быстро темнело.
Данила развел костер и закурил. Затем снова уселся рядом с Варей и рассмеялся:
— Ловко вы в него пальнули!
— Смейтесь, — проворчала она. — Говорю же вам, я попала в него. Как пить дать. И хоть бы что. Как горох об стенку.
— Я не потому смеюсь, что вы не попали в медведя. Вы просто храбрая... Но косолапый помешал...
— Замолчите! — приказала Варя.
Данила подбросил в костер новую охапку веток и поднялся.
— Пойду полазаю среди скал. Варя кивнула.
Вернулся он, когда уже стемнело. Костер догорал, и последние красные угольки тлели у ног Вари. В темном небе загорались звезды. Они были яркие, ярче, чем видимые из долины, и холодно мерцали на глади озера.
— Знаете, сколько лет этому озеру? — нарушил молчание Данила. — Около двадцати тысяч. Кто знает, может, оно еще двадцать тысяч лет будет отражать свет звезд, пока не проснется вулкан и не превратит это великолепие в пар.
— Пусть не просыпается, — задумчиво сказала Варя и, противореча себе, добавила: — Двадцать тысяч лет...
Так много! Я не проживу и сотой доли. Как странно... Может быть, через много-много лет забредут сюда двое таких же, как мы, и будут сидеть на этом же плоском камне. И не будут они знать, что здесь сидели мы, их далекие предки. — Она подняла голову. Глаза большие, блестящие. — А что тогда будет, через двадцать тысяч лет? Я, наверно, глупая?
— Ничуть, — улыбнулся Данила. — Что будет? Будут летать фотонные ракеты. Может быть, к тому времени люди овладеют нольпространством и проникнут в самые отдаленные галактики.
Глаза Вари были устремлены к звездам.
— Не знаю, согласилась бы я уснуть и проснуться через двадцать тысяч лет? Скорее нет. Я люблю нашу теперешнюю жизнь. Пусть она еще несовершенна, но все равно, она по-своему прекрасна и неповторима. Мне нравится сидеть на этом камне не когда-нибудь, а сейчас...
Он осторожно обнял ее и притянул к себе.
Они тесно прижались друг к другу и замолчали.
Показалась луна, ярко-белая, как новый серебряный полтинник, быстро перекинула мост от одного берега к другому. Черная, мрачная громада скалы напротив избушки превратилась в огромную фигуру старой женщины, склонившейся над озером.
— Ах ты, старая ведьма, выследила все-таки, — засмеялся Данила.
— Нет, она охраняет нас, Даня.
— Ты сказала — Даня?
— Да.
— Давным-давно мама Поля меня так звала, — с грустью сказал он.
— И я буду так звать тебя, — прошептала Варя. Они не заметили, как перешли на «ты».
— Мама Поля — твоя мама?
— Вернемся в Лимры — все расскажу. Они поднялись и пошли обнявшись.
— Здравствуй, хижина, — приют влюбленных, — тихо сказал он.
— Здравствуй, хижина, — дворец влюбленных, — повторила она.
Вдруг где-то далеко затявкали собаки. Варя и Данила переглянулись. Собачий скулеж приближался со стороны ущелья.
Упряжка выскочила из-за поворота. Рядом с нартой, чуть пригибаясь, бежал человек.
— Иди, — тихо сказал Данила, подтолкнув Варю к избушке.
Она отрицательно покачала головой.
Они стояли в тени. Издали их трудно было заметить.
Нарта подъехала и остановилась перед избушкой. Собаки радостно визжали. От них шел пар. Каюр распряг упряжку. Он был высок, широкоплеч. Сделав несколько шагов к избушке, в нерешительности остановился. Что-то удерживало или страшило его. Кажется, он к чему-то мучительно прислушивался. Варя вся напряглась, в следующий миг выскочила из тени. . — Корней Захарыч! — вскрикнула она.
«Батя», — подумал Данила. Он затуманенным взором смотрел на отца. Казалось, сердце вот-вот вырвется из груди.
— Батя! — и сыновья любовь, и радость встречи, и боль ожиданий — все было в этом крике.
Кречетов сделал шаг навстречу. Данила обнял его, и они застыли, как два каменных изваяния...Спать легли поздно. Данила задремал не сразу. Он вспомнил о том, как в университете, с наступлением весны, студенты восторженно говорили о семье, о родном доме, о вкусных маминых пирожках. У него не было ни семьи, ни дома. И только сейчас, лежа рядом с отцом, он по-настоящему понял чувства друзей-студентов. Оно наполняет всего тебя. Тебе кажется, что ты стал шире в плечах, и дышится почему-то полнее, глубже и свободнее.
Данила положил свою руку на руку отца и не заметил, как уснул.Утром, уже на рассвете, они были готовы к переходу в долину реки Синей, в колхоз «Заря». Корней Захарович после купания в озере выглядел помолодевшим.
— Пошли, — сказал он и двинулся впереди рядом с упряжкой.
В девять часов они миновали огромные каменные ворота и вышли из кратера. Здесь сделали короткий привал.
Варя смотрела на вулкан, в кратере которого она провела столько счастливых часов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Варя, глядя в маленькое зеркальце, причесывалась, откидывая назад голову. Черный свитер обтягивал гибкое тело с тугой грудью.
Забыв о табаке, Данила подошел и привлек ее к себе. Он легко приподнял ее, закружился по комнате. Она обвила его за шею руками и прижалась к нему. Случайно взгляд ее упал на окно.
— Пустите! — крикнула она, вырываясь.
За окном, положив лапы на брусок рамы, стоял медведь и с любопытством заглядывал в избушку.
— Шатун!
Зверь разинул пасть и оскалил желтые клыки. Передние лапы заскользили по раме. Стекло со звоном рассыпалось по полу. Пахнуло холодом. Медведь сунул голову в окно.
Варя опомнилась первая, схватила малокалиберку и в упор выстрелила. Зверь замотал головой и яростно взре-вел. Глаза горели зеленым огнем. Патронов под рукой не оказалось, и Варя швырнула ружье на топчан.
Данила впервые в жизни с такого близкого расстояния видел медведя. Говорят, что камчатские медведи трусливы и, учуяв запах человека, сворачивают в сторону, а этот лезет напролом. Медведя только разъярил выстрел. Громадными лапищами он вырвал подоконник. Пока не разворотил избу, надо было что-то предпринимать. Но что?
Варя выхватила головешку из печурки. Данила похолодел.
— Стойте! — крикнул он и оттащил ее назад. И вовремя: медведь лапой сорвал с нее кусок свитера. Данила кинулся к печурке, выхватил ярко пылающее поленце и ткнул им в разъяренную пасть зверя. С яростным ревом медведь кинулся наутек. Рев все удалялся и наконец замер.
— Черт, напугал, — выругался Данила, дуя на обожженную руку. — Не задел ли он вас когтями?
— Нет, — Варя была бледна, но в глазах все еще горел охотничий азарт. Кое-как зачинив свитер, они принялись заделывать оконный проем.
Когда работа была окончена, они нашли у скалы плоский камень, с которого хорошо было видно все озеро.
Надвигался вечер. Воздух напитывался влагой, запахом осыпающейся листвы. Варя притихла и, обхватив колени руками, смотрела на озеро. Оно быстро темнело.
Данила развел костер и закурил. Затем снова уселся рядом с Варей и рассмеялся:
— Ловко вы в него пальнули!
— Смейтесь, — проворчала она. — Говорю же вам, я попала в него. Как пить дать. И хоть бы что. Как горох об стенку.
— Я не потому смеюсь, что вы не попали в медведя. Вы просто храбрая... Но косолапый помешал...
— Замолчите! — приказала Варя.
Данила подбросил в костер новую охапку веток и поднялся.
— Пойду полазаю среди скал. Варя кивнула.
Вернулся он, когда уже стемнело. Костер догорал, и последние красные угольки тлели у ног Вари. В темном небе загорались звезды. Они были яркие, ярче, чем видимые из долины, и холодно мерцали на глади озера.
— Знаете, сколько лет этому озеру? — нарушил молчание Данила. — Около двадцати тысяч. Кто знает, может, оно еще двадцать тысяч лет будет отражать свет звезд, пока не проснется вулкан и не превратит это великолепие в пар.
— Пусть не просыпается, — задумчиво сказала Варя и, противореча себе, добавила: — Двадцать тысяч лет...
Так много! Я не проживу и сотой доли. Как странно... Может быть, через много-много лет забредут сюда двое таких же, как мы, и будут сидеть на этом же плоском камне. И не будут они знать, что здесь сидели мы, их далекие предки. — Она подняла голову. Глаза большие, блестящие. — А что тогда будет, через двадцать тысяч лет? Я, наверно, глупая?
— Ничуть, — улыбнулся Данила. — Что будет? Будут летать фотонные ракеты. Может быть, к тому времени люди овладеют нольпространством и проникнут в самые отдаленные галактики.
Глаза Вари были устремлены к звездам.
— Не знаю, согласилась бы я уснуть и проснуться через двадцать тысяч лет? Скорее нет. Я люблю нашу теперешнюю жизнь. Пусть она еще несовершенна, но все равно, она по-своему прекрасна и неповторима. Мне нравится сидеть на этом камне не когда-нибудь, а сейчас...
Он осторожно обнял ее и притянул к себе.
Они тесно прижались друг к другу и замолчали.
Показалась луна, ярко-белая, как новый серебряный полтинник, быстро перекинула мост от одного берега к другому. Черная, мрачная громада скалы напротив избушки превратилась в огромную фигуру старой женщины, склонившейся над озером.
— Ах ты, старая ведьма, выследила все-таки, — засмеялся Данила.
— Нет, она охраняет нас, Даня.
— Ты сказала — Даня?
— Да.
— Давным-давно мама Поля меня так звала, — с грустью сказал он.
— И я буду так звать тебя, — прошептала Варя. Они не заметили, как перешли на «ты».
— Мама Поля — твоя мама?
— Вернемся в Лимры — все расскажу. Они поднялись и пошли обнявшись.
— Здравствуй, хижина, — приют влюбленных, — тихо сказал он.
— Здравствуй, хижина, — дворец влюбленных, — повторила она.
Вдруг где-то далеко затявкали собаки. Варя и Данила переглянулись. Собачий скулеж приближался со стороны ущелья.
Упряжка выскочила из-за поворота. Рядом с нартой, чуть пригибаясь, бежал человек.
— Иди, — тихо сказал Данила, подтолкнув Варю к избушке.
Она отрицательно покачала головой.
Они стояли в тени. Издали их трудно было заметить.
Нарта подъехала и остановилась перед избушкой. Собаки радостно визжали. От них шел пар. Каюр распряг упряжку. Он был высок, широкоплеч. Сделав несколько шагов к избушке, в нерешительности остановился. Что-то удерживало или страшило его. Кажется, он к чему-то мучительно прислушивался. Варя вся напряглась, в следующий миг выскочила из тени. . — Корней Захарыч! — вскрикнула она.
«Батя», — подумал Данила. Он затуманенным взором смотрел на отца. Казалось, сердце вот-вот вырвется из груди.
— Батя! — и сыновья любовь, и радость встречи, и боль ожиданий — все было в этом крике.
Кречетов сделал шаг навстречу. Данила обнял его, и они застыли, как два каменных изваяния...Спать легли поздно. Данила задремал не сразу. Он вспомнил о том, как в университете, с наступлением весны, студенты восторженно говорили о семье, о родном доме, о вкусных маминых пирожках. У него не было ни семьи, ни дома. И только сейчас, лежа рядом с отцом, он по-настоящему понял чувства друзей-студентов. Оно наполняет всего тебя. Тебе кажется, что ты стал шире в плечах, и дышится почему-то полнее, глубже и свободнее.
Данила положил свою руку на руку отца и не заметил, как уснул.Утром, уже на рассвете, они были готовы к переходу в долину реки Синей, в колхоз «Заря». Корней Захарович после купания в озере выглядел помолодевшим.
— Пошли, — сказал он и двинулся впереди рядом с упряжкой.
В девять часов они миновали огромные каменные ворота и вышли из кратера. Здесь сделали короткий привал.
Варя смотрела на вулкан, в кратере которого она провела столько счастливых часов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59