ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Глаза его были воспалены и неподвижны. На бескровно-вялых губах — жалкое подобие улыбки. Тяжело приподнявшись, он, не сгибая в коленях ноги, подошел к Кармацкой и опустился на оттоманку. Кармацкая почувствовала его близость, чуть замедлила темп игры и, не глядя на Татарникова, тихо спросила:
— Не пора ли нам, милый?
— Как?! — отозвался он, изумленный вопросом. И, осторожно коснувшись ее руки, прошептал: — Играйте. Это отлично. Ведь это же... ну как это называется?.. Полонез Огинского. Я вспоминаю: «Прощание с родиной»!
Бережно трогая холодные клавиши, Кармацкая ответила ему строгим утвердительным кивком.
— Ну да...— прикрыв лицо ладонью, повторил Татарников.
Потом, стремясь уловить знакомый мотив, запел сквозь зубы, но, сфальшивив на первой же ноте, тихо сказал:
— Этот полонез играл на флейте сотник Бронский, Витька Бронский, Он квартировал в доме моего дядюшки — станичного атамана Ананьева. Дом Ананьевых!.. Лариса! Это старый, добротный атаманский дом по-над самым Уралом. Палисад над рекой. Клен в два обхвата... Послушайте, Лариса! — сказал он, коснувшись ее руки.
— Слушаю,— строго отозвалась Лариса Аркадьевна, зло оборвав музыкальную фразу.— Слушаю, офицер.
— Я любил этот дом! — сказал он с тупым отчаянием, преданно глядя в блекло-синие глаза Кармацкой.
— Какая тоска с вами, господи! — огорченно вздохнула она, коснувшись его виска горячей ладонью.
— Лариса...— потянулся к ней Татарников.
— Замолчите! — сурово оборвала она, резко отстранив от себя его длинные и тонкие руки.— Ну что вы, ей-богу, воете? Дом! Палисад! Клен в два обхвата! У меня вон усадьбу разносят. Костры из моих построек жгут. Грязные оборванцы, хохлы и киргизы, руки на моем огне греют. А вы знаете, какая тут древняя лежала еще вчера степь! Какие чудные цвели ковыли и ромашки! Полюбуйтесь, дорогой, как они расписали своими тракторами вековой и заветный мой выгон. Ну что ж..,— злобно кусая неяркие губы, повела плечами Кармацкая.— Ну что ж...— тупо повторила она, и вдруг голос ее зазвучал напряженнее и жестче: — Я рыдать, господин офицер, не буду. У меня слезы не потекут, глаза от злобы уже давно высохли... Каюсь, первые ночи как нагрянули тракторы и подняли под самыми окнами грохот и скрежет, становилось страшно. Я зарывалась в подушки, глушила себя вином, думала принять морфий... Конец усадьбе и дому. Конец, быть может, и мне. Но не всему еще конец, господин Татарников, нет! — злым шепотом заключила она. Потом обняла Татарникова и, мечтательно полузакрыв глаза, спросила: — До конца еще далеко, правда?
Но Татарников, покорно притихнув, жевал сигарету и молчал.
Кармацкая приподняла в ладонях прилизанно-потную его голову, порицающе глянула в лицо и сказала, брезгливо оттолкнув его:
— Пьян. От двух рюмок скверного портвейна! Встаньте и помните, что у нас на сегодня еще покер, а к тому же и серьезный разговор...
Татарников, повинуясь воле хозяйки, поднялся и, пытаясь казаться трезвым, неестественно пялил глаза, поджимал губы, старался вернуть былую выправку. Он хотел заговорить о чем-то деловом, серьезном... Однако под дурманящим впечатлением все еще звучащей в его ушах музыки, воскресившей в нем столько горьких воспоминаний, заговорил о недавних днях своей эмиграции. Чувствуя, что Кармацкая слушает его нетерпеливо, и опасаясь быть грубо прерванным ею, говорил он торопливо, точно задыхаясь, глотая концы слов и фраз.
— И еще раз, один раз я слышал этот полонез в Харбине. Ресторан «Ша нуар»! Вы знаете, в эстрадном оркестре была пианистка княжна Тарханова. Мари, Маша. Манечка Тарханова. Вы знаете... Она хорошо играла, и потом, она совсем неплохо прирабатывала с посетителями. Да. Мы дружили. По ночам мы мечтали с ней о России, о Петербурге...— понизив голос, сказал чуть слышно Татарников.
— Какая еще там княжна! Довольно,— строго-пренебрежительно прервала, поддерживая под локоть Татарникова, Кармацкая.— Пошли-ка, дорогой мой, к столу. А потом — вам нужно срочно оформить брак с этой... ну, как ее? Катей, Катюшей Кичигиной. Это необходимо в интересах дела. Потомственная беднячка застрахует вас от лишних подозрений. Нельзя упускать момента. Слышите? То-то. Завтра же поезжайте в загс.
— Слушаюсь,— не то шутя, не то серьезно отчеканил Татарников.
И Кармацкая, взяв его под руку, увлекла к столу, за которым гости, морщась, пили какую-то смесь и приглушенно, с оглядками вели меж собой разговор.
Минут через пять, по предложению хозяйки, все перешли из столовой в крохотную смежную комнату с наглухо задрапированными окнами, которая служила, как видно, местом для уединенных встреч и интимных разговоров. Гости привычно заняли за китайским столиком свои места и в глухом, напряженном молчании деловито начали первую партию в покер.
Эта вынесенная Татарниковым из Шанхая игра до того поработила его партнеров, что все они — и Лука Лукич, и Гермоген, и инженер Стрельников, и поп Аркадий, и даже сама хозяйка,— утратив страсть к преферансу, играли теперь ночами с хищным азартом затравленных шулеров, нередко спуская в один присест немалые
ценности, осыпая в пылу игры карточный стол брызгами золотых монет царской чеканки...Раньше всех продулся поп Аркадий. Помимо полутора сотен целковых наличными он проиграл Луке Лукичу под троекратную клятву пред образами и кое-что из поставленного им на кон церковного имущества: наперсный серебряный крест в полтора фунта весом и каракалпакский ковер из алтаря, некогда принесенный з дар божьему храму самим же Лукой Бобровым.
Однако к дальнейшей игре его не допустили. И теперь, злой, одурманенный тоской и хмелем, уныло сидел он в углу, пил настойку и вполголоса гнусавил: «Блажен-ни нищие духом, яко тии утешатся...»
Везло только одному Луке Боброву. Беспрестанно сметал он банк за банком. Обнаглевший и решительный, приводил он в трепет всех партнеров. Жестоко и дерзко наступал на них, заставлял пасовать даже при наличии в их руках на редкость высоких, по сути беспроигрышных, комбинаций.
Гермоген вот уже сряду третий вечер играл на совхозные деньги.Инженер Стрельников просадил последние занятые у главбуха пятьсот рублей и озабоченно держался за оставшиеся еще золотые часы.
Игра шла сегодня, как никогда, напряженно и бойко.Лариса Кармацкая рывком сдернула с безымянного пальца и бросила в требовательно протянутую руку Боброва проигранный именной перстень. Потом, покусывая губы, выложила на стол старинный, червонного золота, медальон и вновь начала торговаться с Бобровым...
— А мы опять на своих рискуем...— смиренно сказал Бобров, отрекаясь от прикупа.
И трудно было понять, притворяется ли он или в самом деле имеет высокую комбинацию.
— Ну-с? — выжидающе озирая партнера, вполголоса спросил Лука Лукич и, хищно раздувая ноздри, насторожился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175