— Ты про дровосек помяни! — вполголоса подсказали Куликовы.
— Я и так под любой топор ляжу, ежели какая фальшь выйдет,— ответил голосом, далеким от шутки, Елизар Дыбин.
— Ладно. Запомним.
— Сказано: рубанете — и концы в воду. Мне все едино.
Притихшая было толпа снова пришла в движение.
— Смотрите, вершный на хутор летит!
— Ух ты, карьером!
— Видать, нарочный. Со срочным пакетом.
А спустя несколько минут толпа мужиков и баб, высыпавшая из-за церковной ограды на площадь, шарахнулась в стороны, давая дорогу всаднику на взмыленной, звонко екавшей селезенкой лошадке мухорчатой масти.
Всадник, осадив конька-горбунка, привстал на стременах, настороженно огляделся вокруг и, задержав взгляд водянистых глаз на вытянувшемся в струнку милиционере Серафиме Левкине, сурово сказал:
— Это еще что тут, товарищ милиционер, за ярмарка?
— Не могу знать, товарищ Шмурыгин. Сам поспел к шапошному разбору. Завели тут без спросу обедню, и толку не дашь — что к чему. Может, прикажете в воздух выстрелить? — закончил рапорт милиционер, расстегивая новенькую желтую кобуру.
— По какому поводу сборище? Что это все значит? Багры, ведра, бочки, лопаты? Пожар, что ли, был?.. А это что там за балаганщик? — спросил Шмурыгин, заметив
стоявшего на паперти на коленях Елизара Дыбила. Ефим Куликов шепнул Елизару:
— Похоже, ты проиграл, земляк. Вставай.
— Послушаем, что гонец из райцентра скажет,— заметил Агафон Куликов.
— Я прошу объяснить: что все это значит? Кто ответит? Вот хотя бы вы, гражданин,— обратился Шмурыгин к приободрившемуся при его появлении Антипу Карма-нову.
— Позвольте? — подняв руку, как школьник, спросил тенорком Антип и в ответ на одобрительный кивок Шмурыгина заговорил с ухмылкой, с опасливыми огля-дочками на Елизара Дыбина: — Спор тут у нас зашел на миру — выселят нас с хутора или нет? А гражданин Ды-бин даже вот до богохульства дошел. Перед божьим храмом на паперти поклялся, что хутора нашего не тронут. Божился, что сам директор совхоза в этом его уверил.
— Ого! Полпред Азарова?! — близоруко приглядываясь к Елизару, спросил с ехидцей Шмурыгин.
Дыбин, не зная, что значит слово «полпред», поправил Шмурыгина:
— Никакой не полпред. У нас — старая дружба.
— Все понятно. Все ясно,— заговорил, ерзая в седле, Шмурыгин.— Вполне прозрачная картина. Хорош коммунист! — воскликнул он, имея в виду Азарова.— За спиной руководящих районных организаций с ходу своей агентурой, оказывается, обзаводится... Это что же, Азаров уполномочил тебя, гражданин, агитировать? Против мероприятий партии и Советской власти? Номер!.. Я, как уполномоченный районных директивных организаций, категорически заявляю, что номер этот не выйдет. А за подобную контрреволюционную агитацию мы будем беспощадно бить кулацких отголосков по рукам. Меня командировали к вам для проведения массовой работы среди населения, и разговор у меня будет короток. Мы кулацкого саботажа не потерпим. И если на то пошло, десять таких хуторов в двадцать четыре часа сметем!
По толпе прокатился глухой, злобно сдержанный ропот:
— Круто замахивается!
— Пуп сорвать может!
— Ты только здесь не грози, товарищ уполномоченный. Дело раннее: испугать нас спросонок можешь,— съязвил Проня Скориков.
— Извините. Я не пугаю. А разъясняю вам в массовом порядке. Надо очистить дорогу социалистическому наступлению тракторной конницы. А хутор ваш на дороге. Это надо понять... А потом, имейте в виду, граждане, что либеральничать, то есть волынить с вами, у нас нет ни времени, ни резону. Мы на алтарь социалистического строительства приносить из-за вас в жертву интересы советского хозяйства — зерновой фабрики — не намерены. Советую сегодня же получить ссуду — представители банка сюда прибудут — и безоговорочно отступить в сторону.
— Это в какую же сторону, сынок? — спросил самый древний на хуторе дед, церковный сторож Емельян Зыков.
— На высел, папаша. На высел. У тебя, к примеру, какое хозяйство?
— Сын у меня хозяевует. Изба собственная. Огород опять же. Баня,— с запинкой стал перечислять дед.
— Ну вот, отец, все это ваше единоличное, мелкобуржуазное, так сказать, барахло будет переброшено на другое место. Не бесплатно, конечно. За государственный счет. А пашни ваши и выпасы отойдут совхозу. Придут трактора и все сплошь распашут. Ясно? — спросил Шмурыгин, обращаясь к хуторянам.
Люди молчали.
Елизар Дыбин готов был провалиться сквозь паперть. Облизывая языком запекшиеся от жажды и зноя губы, он со щемящей болью в сердце думал: «Ах, Кузьма Ан-дреич, Кузьма Андреич! Что же это такое? Так ты мне за все добро отплатил? Пропал я теперь. На всем миру из-за тебя осрамился. А за что? За какие грехи?» В то же время Елизар не верил, что все будет так, как объявил во всеуслышание народу гонец из райцентра: Азаров не мог так зло подшутить над ним, не мог выставить его перед хуторянами хвастуном, слово которого теперь никто не примет на веру.
— Итак, вопрос, кажется, ясен? — спросил Шмурыгин, приподнимаясь во весь свой незавидный рост на стременах.— В таком случае есть предложение. Прошу всех сознательных хуторян сейчас же собраться в школе. Там мы выберем президиум. Оформим общественный приговор. Все вы распишетесь. И у нас с вами будет полный порядок.
— Мужики! — отчаянно закричал Филарет Нашатырь.
Все в изумлении посмотрели на звонаря.
— Молчать, звонарь! Ты слова лишенный,— крикнул ему милиционер Левкин, угрожающе размахивая наганом.
Но Нашатырь, не обращая внимания на грозный окрик, крикнул:
— Не подписывать приговора!
И голос его потонул в дружных, одобрительных возгласах:
— Правильно! Не давать им такой бумаги!
— Не дадим согласия — и баста!
— Расписаться — не беда. Лишь бы штемпеля на бумагу не ставить,— сказал дедушка Зыков.
— Без штемпелей казенная бумага — пшик,— авторитетно подтвердил Проня Скориков.
— Давайте сюда главного из совхоза!
— Правильно! Подать дружка Елизара Дыбина — Азарова!
— Айдате сами в совхоз, мужики! Милиционер Левкин, с трудом протиснувшись сквозь
толпу к стоявшему на стременах Шмурыгину, сказал ему, кивая на Нашатыря:
— Это у нас — лишенец. Духовный культ.
— Устранить его со схода! — коротко распорядился Шмурыгин.
Серафим Левкин, подняв над головой наган, бросился к Нашатырю. Уцепив звонаря за рукав холщовой рубахи, милиционер поволок его за собой. Но за Филарета Нашатыря заступился Елизар Дыбин. Вырвав его из рук Левкина, Елизар с силой швырнул в сторону милиционера.
Возбуждение, охватившее толпу, нарастало с каждой минутой. Мужики горланили каждый свое — кто во что горазд. Им вторили крикливые бабы. Агафон и Ефим Куликовы, вновь подняв дубинки, как обнаженные клинки, лихорадочно блестя глазами, стояли чуть поодаль от бурлящей толпы в ожидании драки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175