ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Рассматривая улицу, я вертел головой в разные стороны. Автоматчики не просочились, и я был недоволен: впереди в полукилометре от меня идет бой, а я на вспомогательной работе. Война все время поворачивается ко мне буднями. Росла внутренняя неловкость: кто-то рискует жизнью, а я стою «на всякий случай», прислонившись к дому...
Вдруг веер голубеньких светлячков с молниеносной быстротой замелькал перед глазами и ударился о землю в трех шагах от меня. Эта заблудившаяся пулеметная очередь, случайно прилетевшая ко мне, перебила ход мыслей, и я с большим вниманием стал вглядываться в темноту, высматривая вражеских автоматчиков.
Перед рассветом стрельба вспыхнула с новой силой и потом стихла. Станция наша!
Когда рассвело, прошли автоматчики прочесывать привокзальный район, а через пять минут после этого на вокзал пошел наш Брылев. Вскоре он приволок санитарный челнок, полный всяких трофейных лакомств. Громко прославляя его находчивость, мы уплетали шпроты, шоколад, мед, пили сливки и шампанское.
Впервые за несколько недель я разделся и лег спать, как говорится, по-человечески. Но, проворочавшись час в постели, встал — сон убегал от меня. Одевшись, я пошел осматривать город. Вечером снова разделся и снова не смог уснуть. Заметив это, Саша рассмеялся и посоветовал надеть шапку. Вначале я решил, что он шутит, но в шапке я и впрямь сразу уснул.
Среди ночи меня подняли:
— В наряд!
Выяснилось, что комендантский взвод сверх меры увлекся трофеями и теперь лежит в полном составе. На разведчиков возложили охрану штаба полка.
Мы заканчивали наряд, когда телефонисты стали снимать провода, а работники штаба — грузить на машину полковую канцелярию. Наш взвод присоединился к колонне, и мы покинули город. Колонна прошла километров пятнадцать, потом повернула обратно и остановилась в предместье, вблизи какого-то совхоза.
Было очень холодно, и я со старшим сержантом пошел к брошенному дому. От разваленной печи отвратно несло сажей, и, хоть стены защищали от ветра, нам показалось здесь холоднее, чем на улице.
Мы вернулись к своему подразделению. Лица бойцов сердитые, покрасневшие от холода.
— Чего мы здесь стоим?
У меня образование было выше, чем у всех остальных во взводе; бойцы считали, что я должен отвечать на любой вопрос.
Я сказал, что командир полка еще не успел сегодня доложить мне обстановку. Это развеселило ребят, а старшина, который сидел в отдалении на груженой подводе, подозвал меня, чтобы узнать, чего смеются. Мы с ним закурили самокрутки (как старшина, он доставал махорку и мог не курить паршивых немецких сигарет), и он сказал:
— Видишь вон тот красный дом?
— Вижу.
— Иди туда и помоги ребятам получить колбасу.
Он заботился о взводе, но, будучи ленивым, часто
использовал мое послушание.
Только я успел сделать несколько шагов, как колонна двинулась вперед.
— Беги на склад, пусть немедленно возвращаются!— изменил старшина приказ, и я пустился бежать.
Порядок Получения колбасы был сложен и неудобен. В одни руки выдавали только по два круга, поэтому один боец стоял с мешком за углом склада, а двое других носили ему колбасу. Мешок уже почти наполнили, и мы,; разделив груз на равные части, пустились догонять полк, но присоединились к нему только в городе.
Полк остановился у вокзала, и мы заняли свою старую квартиру.
Земляк устроился* на соломе с большущим куском колбасы и продекламировал со свойственным ему акцентом:
— «Сладок будет отдых на снопах тяжелых».
Словно в ответ на это, в дом влетел связкой и
крикнул:
— Выходи строиться!
Полк построился и, простояв до сумерек, двинулся к вокзалу, или, точнее, к тому месту, где раньше был вокзал. Мы пробыли около часа у куч обожженного, как черепки, кирпича — это было все, что осталось от станционных строений,— в ожидании приказа двигаться дальше. Вблизи от нашего подразделения громоздился разбитый танк и рядом лежал сгоревший танкист. Был он махонький, росточком с тринадцатилетнего мальчонку. Дальше еще разбитый танк, и рядом тоже маленькие обуглившиеся тела танкистов.
До сих пор я не знал, что, обгорая, человек так обидно уменьшается в размерах.
Наконец полк двинулся и пошел вдоль колеи. Элеватор, еще днем подожженный немецкой артиллерией, горел, выбрасывая голубце языки пламени, и освещал огромные склады, которые фашистам не удалось поджечь.
Старшина не мог равнодушно смотреть на продовольствие и, кликнув нескольких бойцов, показал на открытую дверь одного из складов, откуда выносили и грузили на машину ящики, банки, мешки.
— Идите получайте продукты!
Я умел читать по-немецки, и поэтому он отрядил меня старшим.
Внутрь склада нас не пустили, а в водке отказали. Продукты нас интересовали мало, у нас была подвода, груженная харчами. Для вида мы взяли ящик шпрот и ящик конфет, но, отойдя от склада, бросили их на дороге, к превеликой радости обыкновенного пехотного подразделения, которое не имело даже такого доступа к складам, как наш взвод.
Сунув несколько коробок шпрот за пазуху, чтоб они согрелись, я побежал догонять своих. Это было трудно, бежать пришлось вдоль дороги по неутоптанному снегу, а батарея «45» ехала сегодня без задержек, и колонна двигалась быстро.
Скоро полк свернул с железнодорожного полотна в степь. Я оглянулся назад. Города не было видно, лишь зарево от пылающего элеватора вздымалось на горизонте. Снова степь, ветер и мороз. Снова маленькие хутора, без приветливых огоньков, с темными проемами окон,
белые трубы на черных пожарищах. Ночь, тысячи ног движутся, утаптывая снег на бесконечных степных просторах. Тело наливается усталостью. Неужели я когда-нибудь забуду эти ночи? Неужели придет время, когда я буду только вспоминать о них?
В полночь показывается несгоревший хутор, и звучит команда:
— Привал!
Я вхожу в ближайший дом и, пока не набилась полная комната бойцов, ложусь на лавку. Хозяева только выбрались из погребов и еще не успели натопить. Холодно. Сквозь полуопущенные веки я вижу, как в комнату входят старший лейтенант, а с ним Красов, Земляк и Кузьмин. Эта тройка — из числа привилегированных во взводе. Они берут у хозяйки стакан, наливают водку и сетуют, что нечем закусить. Я молча лежу на лавке и жду — пригласят меня выпить или нет. Я устал, у меня плохое настроение, и все люди кажутся мне сейчас эгоистами. Я уверен, что меня не заметят, и обида охватывает меня все сильнее и сильнее. Когда надо послать самого грамотного — тогда меня... Но старший лейтенант поворачивается в мою сторону и спрашивает:
— Почему не подходишь к столу?
— Устал,— говорю я громко, а мысленно возмущаюсь: «Вам по двадцать пять, а мне — сорок!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25