И все же была уверена: ничто, связанное с тем, прошлым, не могло привести его сюда. Это ясно по тому, как он держится, как смотрит на нее.
Неласковый прием ничуть его не смутил. По-видимому, был к нему готов.
— Садитесь,— указывая на кресло, сказала она уже более приветливо. Виктор поблагодарил и взял стул.
— Я пришел к вам как к медику и как к товарищу, с которым плавал. За помощью.— Голос его звучал спокойно, но выдавали крепко сплетенные пальцы.
— Слушаю.
Некоторое время он молчал, затем негромко откашлялся, видно, нелегко давалось это спокойствие.
— У нас ребенок... болен...— И пояснил:— Я ведь женился.
— Поздравляю и очень за вас рада.— Татьяна улыбнулась.
— У нас заболел малыш. Тяжело.
— И вы думаете, что именно я...
— Да, вы. Я верю вам. Юрика лечили много—и ничего... Никаких улучшений. Профессор Сосницкий сказал— даже страшно повторить: опухоль мозга.
— Вы были в Киеве?
— Где мы только не были?! И операция. Это страшно... Невозможно. Не рука, не нога... Мозг. Такому малышу. Нет! Поймите, Таня, это невозможно.
— Но после такой консультации — ко мне?
— Мы были в отчаянии... Даже не знали, что в нашем городе уже есть клиника. Профессор Сосницкий сказал.
— Да. Он раньше здесь работал и сам отобрал в нее врачей на специализацию по детской психоневрологии. А главврачом я стала лишь два года назад, после того, как он уехал в Киев.
— Ничего этого я, конечно, не знал. Мы ездили и в Москву. Супруга настояла. Она совсем упала духом. И по ночам — плачет, не спит. Под Харьков ездили. Укутывания. Травы. Знаете, когда такое...
— Понимаю,— мягко перебила Татьяна.— И травы хорошо. Но оставлять ребенка без наблюдения врача...
— Вот я и пришел,— как бы оправдываясь, горячо перебил Виктор.— Сразу пришел, как узнал, не постеснялся даже к вам домой.
— У вас есть заключение врачей?
Он достал из внутреннего кармана пиджака блокнот в кожаном переплете, вынул из него бумаги.
Татьяна, нахмурившись, медленно просматривала заключения, анализы. Не поднимая головы, спросила: — Значит, жене все сказали?
— Не сразу. Но вы поможете?! Вылечите! Я вам так верю. Помните Любезнова? — Глаза Виктора умоляюще смотрели на нее.
Она усмехнулась одними губами,
— Можно ли сравнивать?! И... не такой уж я специалист.
— Неправда. Нам говорила о вас Лаврова. Вы, именно вы, спасли им ребенка. И вообще, вы не стали бы лечить детишек, если бы сами не чувствовали...
В какой-то мере Виктор был прав. Хотя со стороны могло бы показаться, что решение заняться детской психоневрологией родилось неожиданно. А оно слагалось из множества причин, казалось бы, между собой не связанных.
— Откуда вы знаете Лавровых?—спросила Татьяна. Спросила только затем, чтобы как-то оттянуть время, чтобы не отвечать Виктору сразу. Ведь, судя по диагнозу, ничем помочь нельзя. И если медлить с операцией, болезнь будет прогрессировать, и ничто потом не предотвратит необратимых явлений в организме ребенка.
— Я подменял Лаврова, пока он был в отпуске,— сказал Виктор.— Но тогда я, честно говоря, внимания на его слова не обратил. А вот теперь...
— Случай с Зоей Лавровой был не очень сложным,— негромко сказала Татьяна.
— Все, что касается детей, сложно и страшно. Но вы... вы не отвечаете мне, Таня. Неужели тот же приговор?
— Вы были у стольких специалистов.
— Как вас понять? Опять везти его в Киев? А вы... Вы отказываете? — Виктор , протянул к ней стиснутые ладонь к ладони руки.
— Ну что вы, право?! Клиника никому в лечении не отказывает. И все, что в моих силах... Только вы должны понимать: после всех, кого посетили,— что там мой опыт?..
— В вас есть нечто другое,— почти прошептал Виктор, глядя в ее глаза.— Я знаю, какая вы. Даже тогда знал — в поликлинике.
— К чему это ворошить?
— Оскорбленный Мальчишка. Он тоже хотел причинить боль,— не слушая ее, продолжал Виктор.
Татьяна покачала головой. Какое значение имеют эти его слова после всего случившегося?
— Так говорил, но я все знал о вас. Все,— упрямо продолжал он.—Знал, потому что любил. Только любовь способна разглядеть в человеке даже то, о чем он, может, и сам не догадывается. Только любовь: ни возраст, ни опыт, ни ум тут роли не играют. Только она позволяет увидеть то второе «я» любимого человека, которое
скрыто от всех.— Виктор поднялся, давая понять: он скажет ей самое главное, о чем всегда думал, и больше не станет задерживать. — Вы должны знать: и тот мальчишка, обиженный, оскорбленный, и сегодняшний, уже сложившийся человек всегда будут благодарить судьбу за то, что первой любовью были вы, Таня. Это останется на всю жизнь. Татьяна проводила его к дверям.
— Значит, в понедельник утром посмотрим вашего Юрика.
— Спасибо.
— Почему же—спасибо? Если б вы просто привезли малыша к нам, ничего бы не изменилось.
— И все же еще раз спасибо!
Виктор распахнул дверь и торопливо вышел на лестницу.
ГЛАВА 32
Елена Ивановна уже побывала на строительных площадках массива. В одних местах только еще вырыты котлованы, а на этом из-за забора, огораживающего стройку, уже поднялся шестой этаж высотного дома.
Необычно он выглядит здесь, этот высотный дом, Да и улицу узнать нельзя. Испокон веков змеилась по самой ее середине сточная канава. «Голубой Дунай», как прозвали ее обитатели, рассадник всяческих болезней. Кособокие домишки по обеим сторонам. О канаве без конца говорилось в санитарных учреждениях. Нет ее больше и нет жалких домишек.
Широкий проспект свяжет промышленные предприятия и жилой юго-западный массив. Летом этот район выглядит своеобразно и довольно живописно. Все увито виноградом — садики, цветники, крохотные мансарды, беседки, из которых, кажется, вечно доносится деловитое урчание примусов.
Елена Ивановна свернула на боковую улицу. Вот они, «респектабельные особняки», где селились местные наиболее зажиточные ее обитатели. Двухэтажный щербатый домишко с длинным коридором в первом этаже, ведущим во внутренний дворик. Когда-то коридор изнутри плотно запирался. Непросто было проникнуть в эту маленькую цитадель. Во дворе — столики, раскладушки, детские кровати.
Но все это летом, а сейчас — жалкие, нелепые пристройки, словно старые, никому уже не нужные декорации где-то на задворках театра.
Осыпались акации, нарядные, еще недавно багряные и золотые листья плюща, сожжены на кострах, а вдоль потемневших от дождя, вросших в землю кособоких стен с подслеповатыми оконцами тянутся узловатые, скрюченные виноградные лозы, худосочные нити плюща. Они уже ничего не могут ни скрыть, ни украсить. Проступают наружу сбитые из досок все эти чердаки, коридорчики, утепленные веранды.
— Ви когось шукаете?—крикнула из-за невысокого забора старуха в линялом халате, надетом поверх пальто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Неласковый прием ничуть его не смутил. По-видимому, был к нему готов.
— Садитесь,— указывая на кресло, сказала она уже более приветливо. Виктор поблагодарил и взял стул.
— Я пришел к вам как к медику и как к товарищу, с которым плавал. За помощью.— Голос его звучал спокойно, но выдавали крепко сплетенные пальцы.
— Слушаю.
Некоторое время он молчал, затем негромко откашлялся, видно, нелегко давалось это спокойствие.
— У нас ребенок... болен...— И пояснил:— Я ведь женился.
— Поздравляю и очень за вас рада.— Татьяна улыбнулась.
— У нас заболел малыш. Тяжело.
— И вы думаете, что именно я...
— Да, вы. Я верю вам. Юрика лечили много—и ничего... Никаких улучшений. Профессор Сосницкий сказал— даже страшно повторить: опухоль мозга.
— Вы были в Киеве?
— Где мы только не были?! И операция. Это страшно... Невозможно. Не рука, не нога... Мозг. Такому малышу. Нет! Поймите, Таня, это невозможно.
— Но после такой консультации — ко мне?
— Мы были в отчаянии... Даже не знали, что в нашем городе уже есть клиника. Профессор Сосницкий сказал.
— Да. Он раньше здесь работал и сам отобрал в нее врачей на специализацию по детской психоневрологии. А главврачом я стала лишь два года назад, после того, как он уехал в Киев.
— Ничего этого я, конечно, не знал. Мы ездили и в Москву. Супруга настояла. Она совсем упала духом. И по ночам — плачет, не спит. Под Харьков ездили. Укутывания. Травы. Знаете, когда такое...
— Понимаю,— мягко перебила Татьяна.— И травы хорошо. Но оставлять ребенка без наблюдения врача...
— Вот я и пришел,— как бы оправдываясь, горячо перебил Виктор.— Сразу пришел, как узнал, не постеснялся даже к вам домой.
— У вас есть заключение врачей?
Он достал из внутреннего кармана пиджака блокнот в кожаном переплете, вынул из него бумаги.
Татьяна, нахмурившись, медленно просматривала заключения, анализы. Не поднимая головы, спросила: — Значит, жене все сказали?
— Не сразу. Но вы поможете?! Вылечите! Я вам так верю. Помните Любезнова? — Глаза Виктора умоляюще смотрели на нее.
Она усмехнулась одними губами,
— Можно ли сравнивать?! И... не такой уж я специалист.
— Неправда. Нам говорила о вас Лаврова. Вы, именно вы, спасли им ребенка. И вообще, вы не стали бы лечить детишек, если бы сами не чувствовали...
В какой-то мере Виктор был прав. Хотя со стороны могло бы показаться, что решение заняться детской психоневрологией родилось неожиданно. А оно слагалось из множества причин, казалось бы, между собой не связанных.
— Откуда вы знаете Лавровых?—спросила Татьяна. Спросила только затем, чтобы как-то оттянуть время, чтобы не отвечать Виктору сразу. Ведь, судя по диагнозу, ничем помочь нельзя. И если медлить с операцией, болезнь будет прогрессировать, и ничто потом не предотвратит необратимых явлений в организме ребенка.
— Я подменял Лаврова, пока он был в отпуске,— сказал Виктор.— Но тогда я, честно говоря, внимания на его слова не обратил. А вот теперь...
— Случай с Зоей Лавровой был не очень сложным,— негромко сказала Татьяна.
— Все, что касается детей, сложно и страшно. Но вы... вы не отвечаете мне, Таня. Неужели тот же приговор?
— Вы были у стольких специалистов.
— Как вас понять? Опять везти его в Киев? А вы... Вы отказываете? — Виктор , протянул к ней стиснутые ладонь к ладони руки.
— Ну что вы, право?! Клиника никому в лечении не отказывает. И все, что в моих силах... Только вы должны понимать: после всех, кого посетили,— что там мой опыт?..
— В вас есть нечто другое,— почти прошептал Виктор, глядя в ее глаза.— Я знаю, какая вы. Даже тогда знал — в поликлинике.
— К чему это ворошить?
— Оскорбленный Мальчишка. Он тоже хотел причинить боль,— не слушая ее, продолжал Виктор.
Татьяна покачала головой. Какое значение имеют эти его слова после всего случившегося?
— Так говорил, но я все знал о вас. Все,— упрямо продолжал он.—Знал, потому что любил. Только любовь способна разглядеть в человеке даже то, о чем он, может, и сам не догадывается. Только любовь: ни возраст, ни опыт, ни ум тут роли не играют. Только она позволяет увидеть то второе «я» любимого человека, которое
скрыто от всех.— Виктор поднялся, давая понять: он скажет ей самое главное, о чем всегда думал, и больше не станет задерживать. — Вы должны знать: и тот мальчишка, обиженный, оскорбленный, и сегодняшний, уже сложившийся человек всегда будут благодарить судьбу за то, что первой любовью были вы, Таня. Это останется на всю жизнь. Татьяна проводила его к дверям.
— Значит, в понедельник утром посмотрим вашего Юрика.
— Спасибо.
— Почему же—спасибо? Если б вы просто привезли малыша к нам, ничего бы не изменилось.
— И все же еще раз спасибо!
Виктор распахнул дверь и торопливо вышел на лестницу.
ГЛАВА 32
Елена Ивановна уже побывала на строительных площадках массива. В одних местах только еще вырыты котлованы, а на этом из-за забора, огораживающего стройку, уже поднялся шестой этаж высотного дома.
Необычно он выглядит здесь, этот высотный дом, Да и улицу узнать нельзя. Испокон веков змеилась по самой ее середине сточная канава. «Голубой Дунай», как прозвали ее обитатели, рассадник всяческих болезней. Кособокие домишки по обеим сторонам. О канаве без конца говорилось в санитарных учреждениях. Нет ее больше и нет жалких домишек.
Широкий проспект свяжет промышленные предприятия и жилой юго-западный массив. Летом этот район выглядит своеобразно и довольно живописно. Все увито виноградом — садики, цветники, крохотные мансарды, беседки, из которых, кажется, вечно доносится деловитое урчание примусов.
Елена Ивановна свернула на боковую улицу. Вот они, «респектабельные особняки», где селились местные наиболее зажиточные ее обитатели. Двухэтажный щербатый домишко с длинным коридором в первом этаже, ведущим во внутренний дворик. Когда-то коридор изнутри плотно запирался. Непросто было проникнуть в эту маленькую цитадель. Во дворе — столики, раскладушки, детские кровати.
Но все это летом, а сейчас — жалкие, нелепые пристройки, словно старые, никому уже не нужные декорации где-то на задворках театра.
Осыпались акации, нарядные, еще недавно багряные и золотые листья плюща, сожжены на кострах, а вдоль потемневших от дождя, вросших в землю кособоких стен с подслеповатыми оконцами тянутся узловатые, скрюченные виноградные лозы, худосочные нити плюща. Они уже ничего не могут ни скрыть, ни украсить. Проступают наружу сбитые из досок все эти чердаки, коридорчики, утепленные веранды.
— Ви когось шукаете?—крикнула из-за невысокого забора старуха в линялом халате, надетом поверх пальто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105