.. или, как вы говорите, трагедия с Ценеком снова выплыла на белый свет! — И Панкрац, издеваясь над глупостью и отсталостью крестьян, поведал, как они немецкий паровоз приняли за духов.— Европа бы грохотала от смеха,— сказал он,— если бы узнала, какую реакцию в Хорватии, неподалеку от ее столицы, вызывала самая обычная техника, на которую вы, как мне кажется, должны возлагать большие надежды! Или, может, хотите другой пример?— чувствуя, что на капитана, уже слышавшего историю от нотариуса, она не произвела желаемого эффекта, Панкрац поведал ему случай, приключившийся в ту памятную ночь, когда Краль, хвастаясь своей принадлежностью к республиканцам, с гордостью ударяя себя в грудь, вдруг поскользнулся и растянулся во весь рост в хорватской грязи — именно хорватской, ха-ха-ха! — смеялся Панкрац, стараясь повторить движения Краля.— Это хорватская и крестьянская республика и эта крестьянская земля — хорватская... и бац в грязь, из которой и состоит вся хорватская крестьянская республика! Наверное, вы помните, что там повсюду красная глина! Следовательно, цвет революции, разве это не символично... разве таким образом в лице пьяного Краля не нашла выражения вся наша революция, какой бы она была, если бы ее совершили пять процентов не очень развитых рабочих вместе с уж не знаю каким процентом крестьян! Позвольте, это же абсурд! Пожар на экране, который, если не ошибаюсь, показывали когда-то у Смуджей! Поверьте, не знай я ничего другого о нашем народе, а только увидев, как взбунтовавшийся Краль падает в красную грязь, для меня бы этого было достаточно, чтобы лишиться всех иллюзий и перейти на сторону орюнашей! Они-то единственные трезво на все смотрят и знают: чтобы грязь не растеклась, ее необходимо укрепить со всех сторон, вместо революции необходима диктатура! Да, диктатура!
— Ас кем во главе?— видимо, сказанное на капитана произвело впечатление, тем не менее он с отвращением возразил:— Да, ее мы действительно уже имеем, а грязь все расползается, но это зависит не от тех, кто находится внизу и которыми повелевают, а...
— Ну, это обычная демагогия!— развеселившись, прервал его Панкрац.— В вас говорит уязвленное самолюбие! Разрешите мне, это касается вас лично, сделать одно замечание!— но Панкрац не успел сказать, поскольку сюда поспешно возвращалась гувернантка; она остановилась возле скамьи, где стояла раньше, и принялась что-то искать. Панкрац решил воспользоваться ее присутствием и отомстить за невнимание к нему. Уже в то время, когда они стояли на перекрестке и он, усмехнувшись, бросил взгляд на улицу, спускавшуюся вниз, его улыбка имела определенное значение. Сейчас, пока он разговаривал с капитаном и смотрел вдаль, ему вспомнилось, о чем он тогда подумал.
В нескольких шагах от скамьи обнесенный красной кирпичной оградой заканчивался сквер. За ним, круто спускаясь вниз, начинались сады. Еще ниже раскинулась котловина, переходящая с другой стороны снова в зеленую возвышенность. В котловине ютились приземистые домишки с церковью посередине, они стояли несколько на отшибе, напоминая небольшой провинциальный городок. Несколько поодаль, сбоку, прорезав широкую площадь, из городка вела дорога, вернее две: одна круто спускалась к кладбищу, а другая поднималась
к горе, тонувшей в синем мареве и издали напоминавшей голубую стену. Между тем взгляд Панкраца был устремлен не сюда, его внимание было приковано к перекрестку, который они миновали, прежде чем выйти на сквер. Там, в закутке, скрытая кронами деревьев, чуть виднелась труба фабрики. Взор Панкраца был устремлен куда-то вниз, в направлении невидимой отсюда улицы к невидимым домам. При этом он преднамеренно громко, чтобы слышала гувернантка, рассмеялся:
— Знаете ли, капитан, что это за домики внизу, за садами?
Капитан смотрел на дорогу, ведущую на кладбище, и ждал, что о нем скажет Панкрац, поэтому не сразу понял, к чему относится его вопрос. Но быстро догадался и неохотно сказал:
— Не все ли равно! Так что вы хотели сказать обо мне?
— Да там же публичные дома!— у Панкраца было только одно на уме.— Там много красивых барышень, зачастую из так называемых благородных! Однажды я познакомился с бывшей гувернанткой!— взгляд Панкраца столкнулся в это мгновение со взглядом девушки, которая только что нашла в траве то, что искала,— кажется, какой-то гребень,— и уже пошла назад.— Вроде бы тут одна похожа на нее!— Панкрац говорил громко и рассмеялся, встретившись со взглядом, которым его наградила гувернантка.— Возможно, это сестры!— не обращая внимания на гуляющих, которые заинтересованно оборачивались на них, Панкрац взглянул на капитана.— А вы? Не захаживали ли вы туда? Теперь там все барышни свободны, у них больше нет «мадам», живут, словно в коммуне! В коммуне, ха-ха- ха! Вам надо обязательно посмотреть!
Капитан теперь только понял, почему Панкрац переменил тему разговора; ему стало неудобно и перед гувернанткой, и перед прохожими, и он попытался унять Панкраца:
— Перестаньте, все это глупо! — и отвернулся в другую сторону.
Панкрац сел, продолжая смеяться.
— А тогда, когда вы там были.... а были вы наверняка, кто там не бывал?., тогда это не было глупо?
Капитан молчал. Вместо того чтобы опять сесть, ему показалось самым разумным сейчас уйти, да и пора было! Но его взгляд невольно крался к трубе, затем спускался
к невидимой улице, затерявшейся где-то внизу, словно в темной утробе; сам же он весь засветился, точно озаренный изнутри, и этого своего состояния не скрывал.
— Конечно! — сказал он поначалу глухо.— Вы правы, кто там не бывал? Был когда-то и я! (Не далее как вчера, возвращаясь ночевать к кузине, он подумал, не заглянуть ли сюда перед отъездом! — он хотел это сказать, но промолчал.) Видите ли, все это довольно странно,— продолжил он тихо, но с подъемом,— можно по пальцам пересчитать людей,— я имею в виду прежде всего интеллигенцию...— которые бы там ни разу не побывали! А скажите, кто из нас, из интеллигентных людей, проходя мимо, ощутил необходимость зайти на ту фабрику или в близлежащие лачуги и поинтересоваться, как живут рабочие? Загляни вы один лишь раз вместо борделя на фабрику, и вы бы заговорили иначе!
— А вы думаете, что рабочие не посещают борделя? Немало я их там повидал! — оскалился Панкрац.— Но я, капитан,— он побарабанил пальцами по спинке скамьи,— никак не могу отделаться от впечатления, что вы меня во что бы то ни стало хотите перевоспитать, вы бы еще и из этой скамьи извлекли для себя какую-нибудь мораль...
Он его перевоспитать? — удивился в свою очередь капитан. Он бы еще мог попытаться, и действительно пытался это сделать, когда надеялся, что Панкрац перешел к орюнашам, перестраховавшись из-за истории с Ценеком!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
— Ас кем во главе?— видимо, сказанное на капитана произвело впечатление, тем не менее он с отвращением возразил:— Да, ее мы действительно уже имеем, а грязь все расползается, но это зависит не от тех, кто находится внизу и которыми повелевают, а...
— Ну, это обычная демагогия!— развеселившись, прервал его Панкрац.— В вас говорит уязвленное самолюбие! Разрешите мне, это касается вас лично, сделать одно замечание!— но Панкрац не успел сказать, поскольку сюда поспешно возвращалась гувернантка; она остановилась возле скамьи, где стояла раньше, и принялась что-то искать. Панкрац решил воспользоваться ее присутствием и отомстить за невнимание к нему. Уже в то время, когда они стояли на перекрестке и он, усмехнувшись, бросил взгляд на улицу, спускавшуюся вниз, его улыбка имела определенное значение. Сейчас, пока он разговаривал с капитаном и смотрел вдаль, ему вспомнилось, о чем он тогда подумал.
В нескольких шагах от скамьи обнесенный красной кирпичной оградой заканчивался сквер. За ним, круто спускаясь вниз, начинались сады. Еще ниже раскинулась котловина, переходящая с другой стороны снова в зеленую возвышенность. В котловине ютились приземистые домишки с церковью посередине, они стояли несколько на отшибе, напоминая небольшой провинциальный городок. Несколько поодаль, сбоку, прорезав широкую площадь, из городка вела дорога, вернее две: одна круто спускалась к кладбищу, а другая поднималась
к горе, тонувшей в синем мареве и издали напоминавшей голубую стену. Между тем взгляд Панкраца был устремлен не сюда, его внимание было приковано к перекрестку, который они миновали, прежде чем выйти на сквер. Там, в закутке, скрытая кронами деревьев, чуть виднелась труба фабрики. Взор Панкраца был устремлен куда-то вниз, в направлении невидимой отсюда улицы к невидимым домам. При этом он преднамеренно громко, чтобы слышала гувернантка, рассмеялся:
— Знаете ли, капитан, что это за домики внизу, за садами?
Капитан смотрел на дорогу, ведущую на кладбище, и ждал, что о нем скажет Панкрац, поэтому не сразу понял, к чему относится его вопрос. Но быстро догадался и неохотно сказал:
— Не все ли равно! Так что вы хотели сказать обо мне?
— Да там же публичные дома!— у Панкраца было только одно на уме.— Там много красивых барышень, зачастую из так называемых благородных! Однажды я познакомился с бывшей гувернанткой!— взгляд Панкраца столкнулся в это мгновение со взглядом девушки, которая только что нашла в траве то, что искала,— кажется, какой-то гребень,— и уже пошла назад.— Вроде бы тут одна похожа на нее!— Панкрац говорил громко и рассмеялся, встретившись со взглядом, которым его наградила гувернантка.— Возможно, это сестры!— не обращая внимания на гуляющих, которые заинтересованно оборачивались на них, Панкрац взглянул на капитана.— А вы? Не захаживали ли вы туда? Теперь там все барышни свободны, у них больше нет «мадам», живут, словно в коммуне! В коммуне, ха-ха- ха! Вам надо обязательно посмотреть!
Капитан теперь только понял, почему Панкрац переменил тему разговора; ему стало неудобно и перед гувернанткой, и перед прохожими, и он попытался унять Панкраца:
— Перестаньте, все это глупо! — и отвернулся в другую сторону.
Панкрац сел, продолжая смеяться.
— А тогда, когда вы там были.... а были вы наверняка, кто там не бывал?., тогда это не было глупо?
Капитан молчал. Вместо того чтобы опять сесть, ему показалось самым разумным сейчас уйти, да и пора было! Но его взгляд невольно крался к трубе, затем спускался
к невидимой улице, затерявшейся где-то внизу, словно в темной утробе; сам же он весь засветился, точно озаренный изнутри, и этого своего состояния не скрывал.
— Конечно! — сказал он поначалу глухо.— Вы правы, кто там не бывал? Был когда-то и я! (Не далее как вчера, возвращаясь ночевать к кузине, он подумал, не заглянуть ли сюда перед отъездом! — он хотел это сказать, но промолчал.) Видите ли, все это довольно странно,— продолжил он тихо, но с подъемом,— можно по пальцам пересчитать людей,— я имею в виду прежде всего интеллигенцию...— которые бы там ни разу не побывали! А скажите, кто из нас, из интеллигентных людей, проходя мимо, ощутил необходимость зайти на ту фабрику или в близлежащие лачуги и поинтересоваться, как живут рабочие? Загляни вы один лишь раз вместо борделя на фабрику, и вы бы заговорили иначе!
— А вы думаете, что рабочие не посещают борделя? Немало я их там повидал! — оскалился Панкрац.— Но я, капитан,— он побарабанил пальцами по спинке скамьи,— никак не могу отделаться от впечатления, что вы меня во что бы то ни стало хотите перевоспитать, вы бы еще и из этой скамьи извлекли для себя какую-нибудь мораль...
Он его перевоспитать? — удивился в свою очередь капитан. Он бы еще мог попытаться, и действительно пытался это сделать, когда надеялся, что Панкрац перешел к орюнашам, перестраховавшись из-за истории с Ценеком!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88