Там тоже будет новый городок, сады и парки. И за все, за все старания что он получает? Одна жалоба за другой, кляуза за кляузой! В первое время Атакузы плевал на жалобы, на комиссии — их тут достаточно побывало, проверяли. Но, видно, возраст берет свое. Обидно, все ведь силы и здоровье отдал колхозу, ноет душа от людской неблагодарности, не из камня же он. Тоже ведь человек! Да и громадное дело, которое сейчас затеял, многого требует. Приходится иной раз и обойти инструкции. Ничего не поделаешь. Если крепко держаться за букву закона, останешься с пустыми руками! Например, обязан он дать по плану пятнадцать тысяч тонн хлопка. Страшно даже подумать — из легчайшего пуха, по граммам собирать эти тысячи, и не килограммов, не центнеров— пятнадцать тысяч тонн! Чтобы добыть их, нужна тысяча тонн удобрений! А отпускают не больше пятисот. Вот и доставай как знаешь, хоть из-под земли. А не достанешь — уплывут твои пятнадцать тысяч тонн, и стой тогда осенью по стойке «смирно» на бюро райкома, а то и самого обкома!
Все это он недавно выложил Шукурову.
А было так. Весть, что его приглашает Шукуров, нашла Атакузы в степи. Время приближалось к вечеру, и Атакузы совсем некстати было ехать в район. По дороге у шалаша первой бригады наткнулся на Наимджана. Он, как перевели его в степь, замкнулся, ходит понурый, мрачный. А на этот раз — что такое?— улыбается во весь рот. Наим-джан взвешивал в руках две большие, каждая с чайник, желто-зеленые дыни-скороспелки — хандаляшки по-местному.
Атакузы загорелся, выскочил из машины:
— Поспели?
— Еще как! Мед! Попробуете?— Наимджан выхватил из ножен, висевших на пояске, небольшой кривой нож, ловким, быстрым взмахом провел по дыне. Ломтики таяли во рту, а уж пахли — сладость!
И тут вдруг осенило Атакузы:
— Найдется с десяток?
— Десять — нет, штук пять сыщем.
— Давай сюда!— весело потребовал Атакузы.
С этими дынями-скороспелками он и прикатил к дому Шукурова. Уж как удивилась Махбуба этим нежно-золотистым хандаляшкам, сколько было радости! А две ее дочки просто визжали от восторга, так и накинулись, схватили по дыньке. В это время подъехал и сам Шукуров:
— Что тут происходит?
— Это?— сказал Атакузы и подмигнул Махбубе.— Это взятка, Абрар Шукурович. Узнал, что опять по жалобе вызываете, ну и решил подсластить ваши уста...
Шукуров взял золотистую хандаляшку, повертел в руке, засмеялся:
— Хороша взятка!
Атакузы хотел было продолжить шутку, но вовремя сдержался:
— Первый плод нашего труда в степи!
— Но-о? Это здорово!— Шукуров сгреб своих визжавших дочек
в охапку, понес во двор.— А вы угадали насчет жалобы,— улыбнулся через плечо.
— Не иначе, опять настрочил старый хрыч Аксакал — белобородый?
— Нет, на этот раз строчили не белобородые, а чернобородые хрычи!— снова засмеялся Шукуров.
Так удачно началась беседа. Потом за столом выпили по рюмке вина, и Шукуров объяснил: есть, мол, разговоры, будто Атакузы норовит отхватить жирный кусок за счет соседей. Вот тут Атакузы и выложил все свои обиды.
Шукуров ни разу не прервал его, выслушал до конца. Но все-таки, хоть и мягко, пожурил:
— Я понимаю, не для себя стараетесь. Но вы же не один в районе. Выходит дело, и этот не понял. А теперь комиссия. Нет, видимо, как ни старайся, все равно не оценят! Хоть все здоровье положи, жизнь отдай ради нужного дела — никто даже спасибо не скажет. Так к чему стараться, зачем ему это?
Атакузы ворочался, гнал думы, но сон не шел. В конце концов поднялся, вызвал машину.
3
Шофер у Атакузы лихой. Недаром прозвали Учар. Летун, одним словом. По взгляду умеет угадывать волю раиса. Он уже ждал у ворот. Атакузы коротко процедил:
— В степь! — И вдруг передумал: — Погоди, прокатишь сначала по кишлаку.
— По какому кишлаку?
— По нашему! Начинай с правления, потом — по всем улицам! Учар вскинул брови: «Интересно получается». Нажал на газ. Восток только начал светлеть, и даже рано пробуждающийся
кишлак все еще спал.
Посередине большой площади перед правлением, сплошь покрытой ярким, никогда не вянущим газоном, взмывал в небо обелиск в честь погибших в войну джигитов кишлака. Атакузы залюбовался убегающей ввысь мраморной стелой. Темно-зеленый мрамор, тот самый, что удалось вырвать из рук белобородого!
По одну сторону двухэтажного здания правления сплошная стена витрин — универмаг, по другую — колонны комбината бытового обслуживания, напротив красовался тяжелый, отделанный тем же зеленым мрамором портал Дворца культуры. А чуть поодаль влево, в глубине фруктового сада, белели два новых двухэтажных дома. Они смотрели друг на друга, разделенные двумя детскими площадками. Один дом — для детсада, другой — для яслей. Дальше шел котлован будущего огромного хауза, на дне громоздилась гора железных труб.
Оба дома Атакузы начал строить еще осенью — в ответ на постановление ЦК о дошкольных учреждениях. Халмурадов тогда одобрил его начинание, похвалил: «Правильно, поставил дело на широкую ногу.
Будешь у нас примером для всех. Проведем совещание. Напишем в газетах!»
А главное — появилась возможность пробить никак не пробиваемое — провести в кишлак природный газ: для яслей! Сколько нервов, хитрости, лести, бесконечных поездок стоили те вон трубы, что лежат в котловане хауза, припрятанные от недобрых глаз. Поймут ли люди его старания? Скажет ли кто спасибо? А может, так: его делами его же самого и начнут бить?
Сделав круг по площади, машина свернула мимо Дворца культуры направо. «Волга» стремительно неслась по прямой как стрела улице. По обе стороны мелькали — один под стать другому — стройные, будто свечи, тополя. Убегали назад одноэтажные дома — чистенькие, словно только что побеленные.
Объехав несколько улиц, «Волга» вылетела на плоско срезанную вершину высокого холма. Здесь была еще одна площадка. Еще просторнее первой.
— Стой! — Атакузы рывком открыл дверь, выпрыгнул из машины.
В двухстах шагах от места, где он стоял, сверкало стеклом и алюминием трехэтажное здание школы. Правее школы — пологий спуск к огромной чаше стадиона, слева рядами сбегали вниз деревца — фруктовый сад, заложенный самими школьниками.
С каждой минутой все отчетливее выступал просыпающийся под холмом кишлак. Солнце уже освещало улицы, дома, укрытые деревьями, лощину за садом и большое кладбище вдали за лощиной... Справа от кладбища, за холмами, как будто рядом, сверкали белизной снежные вершины, а у подножия горной гряды что-то клубилось, голубело в утреннем тумане — арчовые леса урочища Минг булак.
Там, на холмистых склонах урочища, гордость Атакузы — гигантское строительство животноводческого комплекса.
Он оглядывал с высоты свое хозяйство, любовался делом своих рук. Всматривался жадно, будто в последний раз видел и эти сады, и поля, и утонувший в зелени кишлак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Все это он недавно выложил Шукурову.
А было так. Весть, что его приглашает Шукуров, нашла Атакузы в степи. Время приближалось к вечеру, и Атакузы совсем некстати было ехать в район. По дороге у шалаша первой бригады наткнулся на Наимджана. Он, как перевели его в степь, замкнулся, ходит понурый, мрачный. А на этот раз — что такое?— улыбается во весь рот. Наим-джан взвешивал в руках две большие, каждая с чайник, желто-зеленые дыни-скороспелки — хандаляшки по-местному.
Атакузы загорелся, выскочил из машины:
— Поспели?
— Еще как! Мед! Попробуете?— Наимджан выхватил из ножен, висевших на пояске, небольшой кривой нож, ловким, быстрым взмахом провел по дыне. Ломтики таяли во рту, а уж пахли — сладость!
И тут вдруг осенило Атакузы:
— Найдется с десяток?
— Десять — нет, штук пять сыщем.
— Давай сюда!— весело потребовал Атакузы.
С этими дынями-скороспелками он и прикатил к дому Шукурова. Уж как удивилась Махбуба этим нежно-золотистым хандаляшкам, сколько было радости! А две ее дочки просто визжали от восторга, так и накинулись, схватили по дыньке. В это время подъехал и сам Шукуров:
— Что тут происходит?
— Это?— сказал Атакузы и подмигнул Махбубе.— Это взятка, Абрар Шукурович. Узнал, что опять по жалобе вызываете, ну и решил подсластить ваши уста...
Шукуров взял золотистую хандаляшку, повертел в руке, засмеялся:
— Хороша взятка!
Атакузы хотел было продолжить шутку, но вовремя сдержался:
— Первый плод нашего труда в степи!
— Но-о? Это здорово!— Шукуров сгреб своих визжавших дочек
в охапку, понес во двор.— А вы угадали насчет жалобы,— улыбнулся через плечо.
— Не иначе, опять настрочил старый хрыч Аксакал — белобородый?
— Нет, на этот раз строчили не белобородые, а чернобородые хрычи!— снова засмеялся Шукуров.
Так удачно началась беседа. Потом за столом выпили по рюмке вина, и Шукуров объяснил: есть, мол, разговоры, будто Атакузы норовит отхватить жирный кусок за счет соседей. Вот тут Атакузы и выложил все свои обиды.
Шукуров ни разу не прервал его, выслушал до конца. Но все-таки, хоть и мягко, пожурил:
— Я понимаю, не для себя стараетесь. Но вы же не один в районе. Выходит дело, и этот не понял. А теперь комиссия. Нет, видимо, как ни старайся, все равно не оценят! Хоть все здоровье положи, жизнь отдай ради нужного дела — никто даже спасибо не скажет. Так к чему стараться, зачем ему это?
Атакузы ворочался, гнал думы, но сон не шел. В конце концов поднялся, вызвал машину.
3
Шофер у Атакузы лихой. Недаром прозвали Учар. Летун, одним словом. По взгляду умеет угадывать волю раиса. Он уже ждал у ворот. Атакузы коротко процедил:
— В степь! — И вдруг передумал: — Погоди, прокатишь сначала по кишлаку.
— По какому кишлаку?
— По нашему! Начинай с правления, потом — по всем улицам! Учар вскинул брови: «Интересно получается». Нажал на газ. Восток только начал светлеть, и даже рано пробуждающийся
кишлак все еще спал.
Посередине большой площади перед правлением, сплошь покрытой ярким, никогда не вянущим газоном, взмывал в небо обелиск в честь погибших в войну джигитов кишлака. Атакузы залюбовался убегающей ввысь мраморной стелой. Темно-зеленый мрамор, тот самый, что удалось вырвать из рук белобородого!
По одну сторону двухэтажного здания правления сплошная стена витрин — универмаг, по другую — колонны комбината бытового обслуживания, напротив красовался тяжелый, отделанный тем же зеленым мрамором портал Дворца культуры. А чуть поодаль влево, в глубине фруктового сада, белели два новых двухэтажных дома. Они смотрели друг на друга, разделенные двумя детскими площадками. Один дом — для детсада, другой — для яслей. Дальше шел котлован будущего огромного хауза, на дне громоздилась гора железных труб.
Оба дома Атакузы начал строить еще осенью — в ответ на постановление ЦК о дошкольных учреждениях. Халмурадов тогда одобрил его начинание, похвалил: «Правильно, поставил дело на широкую ногу.
Будешь у нас примером для всех. Проведем совещание. Напишем в газетах!»
А главное — появилась возможность пробить никак не пробиваемое — провести в кишлак природный газ: для яслей! Сколько нервов, хитрости, лести, бесконечных поездок стоили те вон трубы, что лежат в котловане хауза, припрятанные от недобрых глаз. Поймут ли люди его старания? Скажет ли кто спасибо? А может, так: его делами его же самого и начнут бить?
Сделав круг по площади, машина свернула мимо Дворца культуры направо. «Волга» стремительно неслась по прямой как стрела улице. По обе стороны мелькали — один под стать другому — стройные, будто свечи, тополя. Убегали назад одноэтажные дома — чистенькие, словно только что побеленные.
Объехав несколько улиц, «Волга» вылетела на плоско срезанную вершину высокого холма. Здесь была еще одна площадка. Еще просторнее первой.
— Стой! — Атакузы рывком открыл дверь, выпрыгнул из машины.
В двухстах шагах от места, где он стоял, сверкало стеклом и алюминием трехэтажное здание школы. Правее школы — пологий спуск к огромной чаше стадиона, слева рядами сбегали вниз деревца — фруктовый сад, заложенный самими школьниками.
С каждой минутой все отчетливее выступал просыпающийся под холмом кишлак. Солнце уже освещало улицы, дома, укрытые деревьями, лощину за садом и большое кладбище вдали за лощиной... Справа от кладбища, за холмами, как будто рядом, сверкали белизной снежные вершины, а у подножия горной гряды что-то клубилось, голубело в утреннем тумане — арчовые леса урочища Минг булак.
Там, на холмистых склонах урочища, гордость Атакузы — гигантское строительство животноводческого комплекса.
Он оглядывал с высоты свое хозяйство, любовался делом своих рук. Всматривался жадно, будто в последний раз видел и эти сады, и поля, и утонувший в зелени кишлак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85