Щеголяли в джинсах, не выпускали изо рта жвачку, баловались наркотиками, были нечисты на руку. Все знали их как злых насмешников, развратников и превосходных регбистов». Именно такая «основа» в детстве и юности создает, как показала западная практика, питательную среду для псевдореволюционного бунтарства.
Во-вторых – и это самое главное, – террористы в романе выступают с позиций, которые трудно не назвать уже почти «классическими», ибо на них основываются все «программы» левацких террористических формирований. Речь идет в первую очередь о декларируемой такими группами стратегии «вызова» всему капиталистическому строю в целом, а на тактическом уровне она реализуется в виде «ударов по самым чувствительным точкам общества, главной из которых, несомненно, является частная собственность». (Здесь и далее цитируются выдержки из документов итальянских «красных бригад» и им подобных «революционных сил».)
Пророческий дар автора заключается как раз в этом: еще не будучи знакомым с этими «философскими» трактатами неотерроризма, писатель беспощадно разоблачает их эфемерность и лживость, отмечая, что за громкими фразами скрывается все та же мелкобуржуазная сущность – неизменное презрение к человеческой жизни и свойственное самой природе обывателя стремление самоутвердиться в этом обществе путем собственного обогащения, ибо только в силу денег он верит, только ей поклоняется. На деле выходит, что подобные псевдореволюционеры добиваются восстановления равенства тьмы, морального уродства, круговой поруки, самой страшной обывательщины.
Именно таков результат брошенного террористами «вызова частной собственности», которую в романе представляют владения Энрико Тарси.
Конечно, автор идеализирует своего героя, наделяя его сверхреальными добродетелями: он строит школу для местных ребят, создает заповедник в сосновой роще, не гнушается дружбой с людьми, стоящими ниже на социальной лестнице; он терпелив, честен, порядочен.
Совершенно очевидно, что для Пазетти этот его Энрико – символ пусть и ограниченно крестьянской, но все же очень глубокой и целостной культуры, под светом которой расцветают лучшие цветы человеческой души: здесь даже цыгане «вопреки укоренившемуся предубеждению… не воровали. Ни разу даже полена со двора не утащили. Больше того, частенько помогали крестьянам в работе, а один из них, молодой и красивый парень, полюбил эти края, выбрал себе бойкую брюнетку да и остался работать кузнецом – ремесло полезное и немного сказочное».
И вот оказалось достаточно самого заурядного для урбанизированного Запада преступления, чтобы этот прекрасный мир с катастрофической быстротой ушел в небытие.
Вспомним: «…многих, очень многих ужалила пчела жадности: перед ними маячила перспектива легкого и беспроигрышного дохода, и главное, считали они, не упустить своей доли в бесчестном, зато прибыльном разделе земли.
Теперь уже не только всякие невежи, но и люди вполне благовоспитанные – друзья и даже родственники – мерили шагами поля, без всякого стеснения фотографировали их, а порой и сам господский дом, наводили справки у крестьян и батраков и делали аккуратные пометки в блокнотах.
Кое-кто даже привел землемера: тот повбивал в разных местах белые и красные колышки и принялся изучать кадастровые карты».
Или еще:
«Новый мэр, изрядный мошенник, отвоевал для своей общины густую сосновую рощу. А затем, по-своему трактуя закон, разбил ее на участки и застроил, причем объяснил это крайней нуждой в дешевом жилье. И в конце концов на этом месте вырос роскошный квартал, где, само собой, вместо бедняков поселились крупные чиновники, преуспевающие политиканы и ловкие карьеристы».
Стремительность, с которой нравственная зараза проникает во все поры этого на первый взгляд такого здорового и морально устойчивого организма, могла бы показаться искусственной, как это часто бывает у авторов, не владеющих пружиной психологизма и потому ограничивающихся формальной фиксацией временных отрезков: прошел месяц, пролетели годы и т. д.
Но Альдо Пазетти умеет проникнуть во внутренний мир своих героев, и его эмоционально нейтральные, в языковом отношении предельно скупые ремарки бьют в самое сердце, органично создавая ощущение исключительно напряженного ожидания развязки. Невольно напрашивается сравнение с Чеховым, чьи самые короткие рассказы, воссозданные в виде ряда зрительных образов, превращались в полнометражные фильмы.
В романе Пазетти тоже происходит нечто подобное.
Вспомним, как мучительно в начале этой истории родители Джулио ждут телефонного звонка.
«А теперь телефон, бывало, звонил и звонил, а они тоскливо переглядывались и не двигались с места, пока раздражающее треньканье не обрывалось.
Тогда они выходили в свой палисадник, Энрико впереди, Анна сзади, сумрачные, обессиленные, точно возвращались с кладбища».
Сколько же времени прошло с тех пор? Лишь один раз писатель вскользь заметит: шесть лет. Но не верится – кажется, гораздо больше, целая жизнь.
Талантливо сплетая психологическую ткань повествования, используя при этом простую, доходчивую лексику, Альдо Пазетти и на уровне сюжетной линии показывает себя непревзойденным мастером: отталкиваясь от голого реализма своих дней, он делает блестящее художественное открытие, даже в мелочах не противоречащее правде времени и места. Читатель, вероятно, уже понял – речь идет о тщательно разработанной Пазетти идее «похищения в рассрочку».
Во-первых, о самом похищении: сколь ни чудовищны методы преступлений, в соответствующей статистике Запада они уже многие годы занимают одно из первых мест.
И другая предельно реалистическая деталь: похищение, описанное в романе, могло произойти только в Италии, поскольку совершено оно исключительно ради выкупа. Налицо сложный криминальный гибрид. С одной стороны, он опирается на самую типичную ценность современного капитализма – деньги, с другой – это преступление находит свою мотивировку в том элементарном чувстве кровной близости, которое полностью утеряно в таких странах, как, скажем, США, где похищения, если и случаются, носят откровенно политический характер. Только благодаря этому чувству итальянская семья, оказавшаяся в подобной беде, готова на десятилетия залезть в долги, лишь бы получить назад своего родственника.
Во-вторых, о рассрочке: эта мысль тоже подсказана писателю самой жизнью. Наверное, нет более расхожего в семьях среднего достатка слова, чем это, тем более что на внедрение данного стереотипа «общества благоденствия» брошен гигантский рекламный аппарат.
И вот – «похищение в рассрочку»: жизнь Анны и Энрико Тарси, всех их родственников и знакомых оказывается в плену времени, отсчет которого ведется не минутами, часами, днями, а все новыми и новыми неумолимыми взносами, и психологический накал еще более возрастает оттого, что платить их приходится не по нормам привычных рассрочек, а по неизвестным и потому особенно пугающим правилам, навязанным террористами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Во-вторых – и это самое главное, – террористы в романе выступают с позиций, которые трудно не назвать уже почти «классическими», ибо на них основываются все «программы» левацких террористических формирований. Речь идет в первую очередь о декларируемой такими группами стратегии «вызова» всему капиталистическому строю в целом, а на тактическом уровне она реализуется в виде «ударов по самым чувствительным точкам общества, главной из которых, несомненно, является частная собственность». (Здесь и далее цитируются выдержки из документов итальянских «красных бригад» и им подобных «революционных сил».)
Пророческий дар автора заключается как раз в этом: еще не будучи знакомым с этими «философскими» трактатами неотерроризма, писатель беспощадно разоблачает их эфемерность и лживость, отмечая, что за громкими фразами скрывается все та же мелкобуржуазная сущность – неизменное презрение к человеческой жизни и свойственное самой природе обывателя стремление самоутвердиться в этом обществе путем собственного обогащения, ибо только в силу денег он верит, только ей поклоняется. На деле выходит, что подобные псевдореволюционеры добиваются восстановления равенства тьмы, морального уродства, круговой поруки, самой страшной обывательщины.
Именно таков результат брошенного террористами «вызова частной собственности», которую в романе представляют владения Энрико Тарси.
Конечно, автор идеализирует своего героя, наделяя его сверхреальными добродетелями: он строит школу для местных ребят, создает заповедник в сосновой роще, не гнушается дружбой с людьми, стоящими ниже на социальной лестнице; он терпелив, честен, порядочен.
Совершенно очевидно, что для Пазетти этот его Энрико – символ пусть и ограниченно крестьянской, но все же очень глубокой и целостной культуры, под светом которой расцветают лучшие цветы человеческой души: здесь даже цыгане «вопреки укоренившемуся предубеждению… не воровали. Ни разу даже полена со двора не утащили. Больше того, частенько помогали крестьянам в работе, а один из них, молодой и красивый парень, полюбил эти края, выбрал себе бойкую брюнетку да и остался работать кузнецом – ремесло полезное и немного сказочное».
И вот оказалось достаточно самого заурядного для урбанизированного Запада преступления, чтобы этот прекрасный мир с катастрофической быстротой ушел в небытие.
Вспомним: «…многих, очень многих ужалила пчела жадности: перед ними маячила перспектива легкого и беспроигрышного дохода, и главное, считали они, не упустить своей доли в бесчестном, зато прибыльном разделе земли.
Теперь уже не только всякие невежи, но и люди вполне благовоспитанные – друзья и даже родственники – мерили шагами поля, без всякого стеснения фотографировали их, а порой и сам господский дом, наводили справки у крестьян и батраков и делали аккуратные пометки в блокнотах.
Кое-кто даже привел землемера: тот повбивал в разных местах белые и красные колышки и принялся изучать кадастровые карты».
Или еще:
«Новый мэр, изрядный мошенник, отвоевал для своей общины густую сосновую рощу. А затем, по-своему трактуя закон, разбил ее на участки и застроил, причем объяснил это крайней нуждой в дешевом жилье. И в конце концов на этом месте вырос роскошный квартал, где, само собой, вместо бедняков поселились крупные чиновники, преуспевающие политиканы и ловкие карьеристы».
Стремительность, с которой нравственная зараза проникает во все поры этого на первый взгляд такого здорового и морально устойчивого организма, могла бы показаться искусственной, как это часто бывает у авторов, не владеющих пружиной психологизма и потому ограничивающихся формальной фиксацией временных отрезков: прошел месяц, пролетели годы и т. д.
Но Альдо Пазетти умеет проникнуть во внутренний мир своих героев, и его эмоционально нейтральные, в языковом отношении предельно скупые ремарки бьют в самое сердце, органично создавая ощущение исключительно напряженного ожидания развязки. Невольно напрашивается сравнение с Чеховым, чьи самые короткие рассказы, воссозданные в виде ряда зрительных образов, превращались в полнометражные фильмы.
В романе Пазетти тоже происходит нечто подобное.
Вспомним, как мучительно в начале этой истории родители Джулио ждут телефонного звонка.
«А теперь телефон, бывало, звонил и звонил, а они тоскливо переглядывались и не двигались с места, пока раздражающее треньканье не обрывалось.
Тогда они выходили в свой палисадник, Энрико впереди, Анна сзади, сумрачные, обессиленные, точно возвращались с кладбища».
Сколько же времени прошло с тех пор? Лишь один раз писатель вскользь заметит: шесть лет. Но не верится – кажется, гораздо больше, целая жизнь.
Талантливо сплетая психологическую ткань повествования, используя при этом простую, доходчивую лексику, Альдо Пазетти и на уровне сюжетной линии показывает себя непревзойденным мастером: отталкиваясь от голого реализма своих дней, он делает блестящее художественное открытие, даже в мелочах не противоречащее правде времени и места. Читатель, вероятно, уже понял – речь идет о тщательно разработанной Пазетти идее «похищения в рассрочку».
Во-первых, о самом похищении: сколь ни чудовищны методы преступлений, в соответствующей статистике Запада они уже многие годы занимают одно из первых мест.
И другая предельно реалистическая деталь: похищение, описанное в романе, могло произойти только в Италии, поскольку совершено оно исключительно ради выкупа. Налицо сложный криминальный гибрид. С одной стороны, он опирается на самую типичную ценность современного капитализма – деньги, с другой – это преступление находит свою мотивировку в том элементарном чувстве кровной близости, которое полностью утеряно в таких странах, как, скажем, США, где похищения, если и случаются, носят откровенно политический характер. Только благодаря этому чувству итальянская семья, оказавшаяся в подобной беде, готова на десятилетия залезть в долги, лишь бы получить назад своего родственника.
Во-вторых, о рассрочке: эта мысль тоже подсказана писателю самой жизнью. Наверное, нет более расхожего в семьях среднего достатка слова, чем это, тем более что на внедрение данного стереотипа «общества благоденствия» брошен гигантский рекламный аппарат.
И вот – «похищение в рассрочку»: жизнь Анны и Энрико Тарси, всех их родственников и знакомых оказывается в плену времени, отсчет которого ведется не минутами, часами, днями, а все новыми и новыми неумолимыми взносами, и психологический накал еще более возрастает оттого, что платить их приходится не по нормам привычных рассрочек, а по неизвестным и потому особенно пугающим правилам, навязанным террористами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28