И умер.
* * *
Луара откликнулась на раскатистый зов северянина. Варвар устремился на ее голос и нашел девушку. И не одну.
— Ее тоже похитили вместе со мной. Она сама спаслась,— быстро пояснила Луара. А Ки-шон внезапно опустилась на колени перед спрыгнувшим с лошади киммерийцем.
Конан снял с крупа лошади тело Хорга и положил его на землю. Луара увидела брата…
* * *
Здесь Хорга и похоронили. Своим изрядно затупившимся за эту ночь мечом Конан вырубил могилу в неподатливой степной земле. Луара почти не плакала — прошедшая ночь уже иссушила ее глаза, слез больше не осталось.
— Нам надо ехать. До рассвета мы должны уйти отсюда как можно дальше,— сказал Конан, вернувшись от лошадей к сидящей рядом со свежей могилой Луаре. К киммерийцу подошла Ки-шон, провела ладонью вокруг кровоточащей ссадины на его животе, потом показала своему господину испачканную в крови маленькую кисть.
— Хочешь сказать, что я должен заняться этими царапинами? Ну, потом как-нибудь. Сейчас надо убираться от сюда.
— Конан! — позвала Луара. Она выглядела довольно смешно, кутаясь, как в халат, в слишком просторную для нее мужскую одежду, которую Конан снял с убитого кочевника.— Я отправляюсь в Гиль-Дорад. С тобой или одна. Это решено. Не отговаривай.
Конан помолчал, потом указал пальцем на могилу Хорга: А как же отец? Кто скажет ему об этом?
— Отца убьет весть о смерти Хорга. Пускай надеется и живет. А я… Я не могу возвратиться… Никак.
— Вместо одного ребенка твой отец потеряет двоих.
— Он все равно потеряет меня, если я вернусь. Без Хорга… Я не смогу жить там. Я уйду. Так что лучше вообще не возвращаться… Хватит, Конан… Я решила… Если ты в Гиль-Дорад, то нам по пути.
Конан пожал плечами. Да, переубедить женщину тяжелее, чем одолеть сотню воинов. К тому же нет времени на бесполезные разговоры.
Киммериец подошел к Ки-шон и попытался подобрать из множества известных ему языков знакомый кхитаянке. Ничего не выходило, а кхитаянского Конан не знал. Тогда северянин перешел на язык жестов. Показывая руками в разные стороны и на разные предметы, варвар попытался объяснить кхитаянке, что у них теперь разные дороги. И, похоже, кхитаянка поняла его, поскольку отрицательно замотала головой, положила ладонь на сердце, а потом вытянула руку в сторону варвара. Впрочем, одного ее взгляда было достаточно.
— Она показывает, что ее сердце принадлежит тебе и, значит, она пойдет за тобой куда угодно,— пояснила Луара.
— О Кром! — схватился за голову Конан. Две женщины в столь опасном путешествии — это уж чересчур.
Глава десятая
Беглецов догнали на рассвете, когда степь уже немного прогрелась под лучами солнца. Маг и работорговец, совсем окоченевшие в предутренние часы, заснули, разморенные, прямо на спинах лошадей, неторопливо бредущих в им одним только ведомом направлении.
Разбудил путников громкий оклик: — Омигус, старый пень! Я так и думал, что ты удрал!.. Кто это с тобой?
Чародей разлепил глаза и, признав варвара, сразу даже не понял, радоваться ему или нет. Очнулся ото сна и торговец живым товаром; оглядевшись по сторонам, он — о ужас! — узнал в двух женщинах, скакавших рядом с воином-великаном, своих бывших пленниц.
Как плохо закрепленный тюк, он сполз по лошадиному боку и без чувств свалился на землю.
* * *
Золото, вырученное от продажи девушек степным дикарям, покоилось на разложенном на земле поясе, снятом с брюха толстяка. Вернее, он сам снял этот пояс, надеясь за золото купить себе жизнь. Омигус безрадостно наблюдал, как на золоте играют солнечные блики. Теперь в любом случае это богатство ему не достанется. Но можно попытаться выторговать себе хотя бы часть… Часть всегда меньше целого, но больше, чем ничего.
У толстяка-работорговца зуб на зуб не попадал, тряслись руки, его била нервная дрожь. Он понимал, что лишился не только золота: вряд ли что-нибудь может спасти ему жизнь. Особенно страшно было смотреть в глаза кхитаянке: в них он ясно видел, что и на быструю смерть ему рассчитывать не приходится.
— Мне не нужно это золото,— сказала Луара, сопроводив свои слова красноречивым жестом.— Пускай его берет себе Ки-шон. (Они уже выяснили, как зовут кхитаянку.)
Но кхитаянка с негодованием отвергла ее предложение, отпихнув пояс носком сапога.
Некоторое время все молча глядели на валяющееся у них под ногами целое состояние.
— Это грязное золото, и от него надо избавиться,— прервала наконец молчание сестра Хорга.
Омигус чуть ожил: появилась надежда, что золото будет поделено только между ним и Конаном.
— Я даже знаю как,— сказал киммериец. Мы закопаем его вместе с трупом этого ублюдка.
— Правильно,— согласилась Луара.— Но убить его, пусть даже подвергнув мучительной смерти,– это слишком ничтожное наказание для такого мерзавца. Я бы хотела, чтобы он на своей шкуре испытал то, чему подвергал бедных пленниц… Предлагаю взять его с собой как раба.
— А ведь верно! — обрадовался Конан.— Убить его никогда не поздно. К тому же нам не придется самим чистить лошадей, собирать хворост и делать другую грязную работу. Такое наказание покажется ему почище мгновенной смерти. Уж мы постараемся. А золото закопаем поглубже. Оно действительно грязное, да и места тут пустынные — покупать нечего и не у кого…
(Пройдет немного времени, и киммериец пожалеет о своем скоропалительном решении.)
Что же касается Омигуса, то магу впору было разрыдаться: даже если он приметит место, где расточительный северянин зароет это сказочное богатство, и даже если потом маг выкопает его, то ему придется еще раз, теперь уже в одиночку, пересечь опасные степи. Не тащиться же с этими сумасшедшими на поиски идиотской страны, рая для идиотов,— иными словами, к дьяволу в пасть!
— Э… Конан,— сделал робкую попытку спасти положение маг,— если вам все равно золото не нужно и вы хотите его просто похоронить, то, вероятно, лучше будет, если…
— Ну уж нет, старый плут,— рассмеялся варвар, сообразив, куда клонит хитрый чародей.— Оно либо принадлежит девушкам, либо не принадлежит никому. И довольно об этом!
И тут цирковой маг сделал то, в чем раскается очень, очень скоро, но тогда — увы! — уже ничего нельзя будет исправить.
От охватившей ли его беспредельной тоски, от разочарования ли, а может, от того, что уж какой день ни капли вина не попадало в нутро бедного мага (и это не позволяло Омигусу правильно оценивать ситуацию), или же от всего вкупе, но чародей вдруг собрался с силами, набрал полную грудь воздуха и выпалил:
— Тогда я еду с вами! Надоело мне кривляться перед всякой бестолочью и мотаться в кибитке по городам. В Гиль-Дорад, говорят, можно до конца дней своих прожить тихо и безбедно. Вот этого-то мне и хочется!
* * *
Выехав за ворота Шагравара, человек в черном остановился, смежил веки и некоторое время пребывал в сосредоточенной неподвижности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
* * *
Луара откликнулась на раскатистый зов северянина. Варвар устремился на ее голос и нашел девушку. И не одну.
— Ее тоже похитили вместе со мной. Она сама спаслась,— быстро пояснила Луара. А Ки-шон внезапно опустилась на колени перед спрыгнувшим с лошади киммерийцем.
Конан снял с крупа лошади тело Хорга и положил его на землю. Луара увидела брата…
* * *
Здесь Хорга и похоронили. Своим изрядно затупившимся за эту ночь мечом Конан вырубил могилу в неподатливой степной земле. Луара почти не плакала — прошедшая ночь уже иссушила ее глаза, слез больше не осталось.
— Нам надо ехать. До рассвета мы должны уйти отсюда как можно дальше,— сказал Конан, вернувшись от лошадей к сидящей рядом со свежей могилой Луаре. К киммерийцу подошла Ки-шон, провела ладонью вокруг кровоточащей ссадины на его животе, потом показала своему господину испачканную в крови маленькую кисть.
— Хочешь сказать, что я должен заняться этими царапинами? Ну, потом как-нибудь. Сейчас надо убираться от сюда.
— Конан! — позвала Луара. Она выглядела довольно смешно, кутаясь, как в халат, в слишком просторную для нее мужскую одежду, которую Конан снял с убитого кочевника.— Я отправляюсь в Гиль-Дорад. С тобой или одна. Это решено. Не отговаривай.
Конан помолчал, потом указал пальцем на могилу Хорга: А как же отец? Кто скажет ему об этом?
— Отца убьет весть о смерти Хорга. Пускай надеется и живет. А я… Я не могу возвратиться… Никак.
— Вместо одного ребенка твой отец потеряет двоих.
— Он все равно потеряет меня, если я вернусь. Без Хорга… Я не смогу жить там. Я уйду. Так что лучше вообще не возвращаться… Хватит, Конан… Я решила… Если ты в Гиль-Дорад, то нам по пути.
Конан пожал плечами. Да, переубедить женщину тяжелее, чем одолеть сотню воинов. К тому же нет времени на бесполезные разговоры.
Киммериец подошел к Ки-шон и попытался подобрать из множества известных ему языков знакомый кхитаянке. Ничего не выходило, а кхитаянского Конан не знал. Тогда северянин перешел на язык жестов. Показывая руками в разные стороны и на разные предметы, варвар попытался объяснить кхитаянке, что у них теперь разные дороги. И, похоже, кхитаянка поняла его, поскольку отрицательно замотала головой, положила ладонь на сердце, а потом вытянула руку в сторону варвара. Впрочем, одного ее взгляда было достаточно.
— Она показывает, что ее сердце принадлежит тебе и, значит, она пойдет за тобой куда угодно,— пояснила Луара.
— О Кром! — схватился за голову Конан. Две женщины в столь опасном путешествии — это уж чересчур.
Глава десятая
Беглецов догнали на рассвете, когда степь уже немного прогрелась под лучами солнца. Маг и работорговец, совсем окоченевшие в предутренние часы, заснули, разморенные, прямо на спинах лошадей, неторопливо бредущих в им одним только ведомом направлении.
Разбудил путников громкий оклик: — Омигус, старый пень! Я так и думал, что ты удрал!.. Кто это с тобой?
Чародей разлепил глаза и, признав варвара, сразу даже не понял, радоваться ему или нет. Очнулся ото сна и торговец живым товаром; оглядевшись по сторонам, он — о ужас! — узнал в двух женщинах, скакавших рядом с воином-великаном, своих бывших пленниц.
Как плохо закрепленный тюк, он сполз по лошадиному боку и без чувств свалился на землю.
* * *
Золото, вырученное от продажи девушек степным дикарям, покоилось на разложенном на земле поясе, снятом с брюха толстяка. Вернее, он сам снял этот пояс, надеясь за золото купить себе жизнь. Омигус безрадостно наблюдал, как на золоте играют солнечные блики. Теперь в любом случае это богатство ему не достанется. Но можно попытаться выторговать себе хотя бы часть… Часть всегда меньше целого, но больше, чем ничего.
У толстяка-работорговца зуб на зуб не попадал, тряслись руки, его била нервная дрожь. Он понимал, что лишился не только золота: вряд ли что-нибудь может спасти ему жизнь. Особенно страшно было смотреть в глаза кхитаянке: в них он ясно видел, что и на быструю смерть ему рассчитывать не приходится.
— Мне не нужно это золото,— сказала Луара, сопроводив свои слова красноречивым жестом.— Пускай его берет себе Ки-шон. (Они уже выяснили, как зовут кхитаянку.)
Но кхитаянка с негодованием отвергла ее предложение, отпихнув пояс носком сапога.
Некоторое время все молча глядели на валяющееся у них под ногами целое состояние.
— Это грязное золото, и от него надо избавиться,— прервала наконец молчание сестра Хорга.
Омигус чуть ожил: появилась надежда, что золото будет поделено только между ним и Конаном.
— Я даже знаю как,— сказал киммериец. Мы закопаем его вместе с трупом этого ублюдка.
— Правильно,— согласилась Луара.— Но убить его, пусть даже подвергнув мучительной смерти,– это слишком ничтожное наказание для такого мерзавца. Я бы хотела, чтобы он на своей шкуре испытал то, чему подвергал бедных пленниц… Предлагаю взять его с собой как раба.
— А ведь верно! — обрадовался Конан.— Убить его никогда не поздно. К тому же нам не придется самим чистить лошадей, собирать хворост и делать другую грязную работу. Такое наказание покажется ему почище мгновенной смерти. Уж мы постараемся. А золото закопаем поглубже. Оно действительно грязное, да и места тут пустынные — покупать нечего и не у кого…
(Пройдет немного времени, и киммериец пожалеет о своем скоропалительном решении.)
Что же касается Омигуса, то магу впору было разрыдаться: даже если он приметит место, где расточительный северянин зароет это сказочное богатство, и даже если потом маг выкопает его, то ему придется еще раз, теперь уже в одиночку, пересечь опасные степи. Не тащиться же с этими сумасшедшими на поиски идиотской страны, рая для идиотов,— иными словами, к дьяволу в пасть!
— Э… Конан,— сделал робкую попытку спасти положение маг,— если вам все равно золото не нужно и вы хотите его просто похоронить, то, вероятно, лучше будет, если…
— Ну уж нет, старый плут,— рассмеялся варвар, сообразив, куда клонит хитрый чародей.— Оно либо принадлежит девушкам, либо не принадлежит никому. И довольно об этом!
И тут цирковой маг сделал то, в чем раскается очень, очень скоро, но тогда — увы! — уже ничего нельзя будет исправить.
От охватившей ли его беспредельной тоски, от разочарования ли, а может, от того, что уж какой день ни капли вина не попадало в нутро бедного мага (и это не позволяло Омигусу правильно оценивать ситуацию), или же от всего вкупе, но чародей вдруг собрался с силами, набрал полную грудь воздуха и выпалил:
— Тогда я еду с вами! Надоело мне кривляться перед всякой бестолочью и мотаться в кибитке по городам. В Гиль-Дорад, говорят, можно до конца дней своих прожить тихо и безбедно. Вот этого-то мне и хочется!
* * *
Выехав за ворота Шагравара, человек в черном остановился, смежил веки и некоторое время пребывал в сосредоточенной неподвижности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71