и он, видите ли, тоже играет, выходя к вам с накрашенными висками и щеками и сообщая, что он сделал это нарочно, ради смеха!
Синьора Матильда (снова вспылив). Нет, это не то, доктор! Не то! Не то!
Доктор. А что же тогда?
Синьора Матильда (решительно, сильно взволнованная). Я убеждена, что он меня узнал!
Доктор, Белькреди (одновременно) Это невозможно… Невозможно… Что вы!
Синьора Матильда (еще решительнее, почти судорожно). Поверьте, он меня узнал! Когда он подошел близко, чтобы поговорить со мной, глядя мне в глаза, прямо в глаза, – он меня узнал!
Белькреди. Но ведь он говорил о вашей дочери…
Синьора Матильда. Неправда. Обо мне! Он говорил обо мне.
Белькреди. Да, может быть, когда он говорил…
Синьора Матильда (сразу же, порывисто). О моих крашеных волосах! Но разве вы не заметили, что он тотчас же прибавил: «или воспоминание о ваших каштановых волосах, если они были каштановые». Он припомнил, что я «тогда» была шатенкой.
Белькреди. Полноте! Полноте!
Синьора Матильда (не обращая на него внимания, оборачивается к доктору). Мои волосы, доктор, были действительно каштановые, как у моей дочери. И потому-то он заговорил о ней.
Белькреди. Но он не знает вашу дочь! Он ее никогда не видел!
Синьора Матильда. Вот именно! Вы ничего не понимаете! Под моей дочерью он подразумевал меня – такой, какой я была в то время!
Белькреди. О, безумие заразительно! Заразительно! Синьора Матильда (тихо, с презрением). Заразительно? Дурак!
Белькреди. Простите, вы когда-нибудь были его женой? В его бреду жена его – ваша дочь: Берта Сузская. Синьора Матильда. Понятно! Потому что я уже не шатенка, какой он меня помнит, а такая, как теперь, блондинка, явившаяся к нему под видом «Аделаиды» – матери его жены. Моя дочь для него не существует: он ее никогда не видел, как вы сами сказали. Поэтому он не может знать, блондинка она или шатенка.
Белькреди. Но он сказал «шатенка» случайно, наугад! Чтобы назвать цвет волос, какой бывает у молодых женщин, блондинок или шатенок! А вы, как всегда, принялись фантазировать! Доктор, она говорит, что я не должен был приезжать, а по-моему, не должна была приезжать она.
Синьора Матильда (на одно мгновение сбитая с толку замечанием Белькреди, затем оправляется, хотя ее все же смущает закравшееся в ее душу сомнение). Нет… нет… он говорил обо мне… Он все время говорил, обращаясь ко мне, со мной, обо мне.
Белькреди. Помилуйте! Он ни минуты не дал передохнуть, а вы заявляете, что он все время говорил о вас! Может быть, он имел в виду вас, когда разговаривал с Петром Дамианским?
Синьора Матильда (вызывающе, готовая перейти все грани приличия). Кто знает! Можете вы мне сказать, почему он сразу же, с первого момента, почувствовал к вам отвращение – только к вам?
Тон ее вопроса допускает лишь один возможный ответ: «Потому что он понял, что вы мой любовник!» Белькреди это настолько ясно, что он растерянно замолкает, застыв на месте с глупой улыбкой на лице.
Доктор. Позвольте! Это могло быть вызвано тем, что ему доложили только о приходе герцогини Аделаиды и Клюнийского аббата. Увидев третье лицо, о котором его не предупредили, он почувствовал недоверие…
Белькреди. Вот именно недоверие заставило его увидеть во мне врага – Петра Дамианского! Но если она вбила себе в голову, что он ее узнал…
Синьора Матильда. В этом нет никакого сомнения! Мне это сказали его глаза, доктор. Знаете, когда смотрят так, что… что никакого сомнения быть не может! Вероятно, это было одно мгновение! Почем я знаю?
Доктор. Нельзя исключить возможности момента просветления.
Синьора Матильда. Может быть, и так. И тогда вся его речь показалась мне полной сожалений о моей и его юности – из-за этого ужасного случая, навсегда замкнувшего его в маске, от которой он не может больше освободиться, хотя и хочет, очень хочет этого!
Белькреди. Вот как? Чтобы начать любить вашу дочь? Или, быть может, вас, растрогавшую его своим сочувствием?
Синьора Матильда. Поверьте, я очень сочувствую ему.
Белькреди. Это видно, маркиза! Сочувствуете так сильно, что кудесник, вполне возможно, увидел бы здесь чудо.
Доктор. Позвольте мне сказать! Я не совершаю чудес, потому что я врач, а не кудесник! Я очень внимательно слушал все, что он говорил, и повторяю, что та специфичная стройность бреда, которая свойственна всякому систематическому безумию, явным образом в нем уже значительно – как бы сказать? – ослабела. Словом, элементы его бреда уже не так плотно спаяны. Мне кажется, что он с трудом удерживает в равновесии элементы принятой им на себя роли, ибо резкие вспышки бросают его, что очень утешительно, от состояния не то чтобы начинающейся апатии, но скорее болезненной вялости, в состояние задумчивой меланхолии, что доказывает – да, действительно доказывает – значительную мозговую активность. Повторяю вам, это очень утешительно. И теперь, если этот резкий толчок, который мы задумали…
Синьора Матильда (оборачиваясь к окну, тоном жалующейся больной). Но почему еще не вернулся автомобиль? Я распорядилась, чтобы в половине четвертого…
Доктор. О чем вы говорите?
Синьора Матильда. Об автомобиле, доктор! Теперь уже больше чем половина четвертого!
Доктор (вынимая часы и смотря на них). Да, уже пятый час!
Синьора Матильда. Он уже полчаса как должен был быть здесь. Но, по обыкновению…
Белькреди. Может быть, они не могут найти платья?
Синьора Матильда. Но ведь я им ясно объяснила, где оно находится! (В сильном нетерпении.) Фрида лучше бы… Где Фрида?
Белькреди (выглядывая из окна). Вероятно, она в саду, с Карло.
Доктор. Он убедит ее преодолеть страх…
Белькреди. Это не страх, доктор, не верьте! Она просто не в духе.
Синьора Матильда. Пожалуйста, не упрашивайте ее! Я знаю ее характер!
Доктор. Будем терпеливо ждать. Все произойдет быстро, и надо, чтобы это было вечером… Одно мгновение! Если нам удастся встряхнуть его, разбить одним ударом уже ослабевшие нити, которые связывают его еще с призраком, возвратить ему то, о чем он сам просил, сказав: «Нельзя же вечно быть двадцатишестилетним, мадонна!» – и освободить его от того, что он сам называет своей карой… словом, если нам удастся на одно мгновение дать ему почувствовать разницу во времени…
Белькреди (быстро). Он выздоровеет! (Потом отчеканивая, с иронией.) Мы его освободим!
Доктор. Да, есть надежда, что мы «заведем» его, как часы, остановившиеся в определенное мгновение. И вот, мы тоже, можно сказать, с часами в руках будем дожидаться, когда настанет тот самый час; потом – удар, и будем надеяться, что его часы снова придут в движение после такой долгой остановки.
В этот момент из двери в глубине входит маркиз Карло ди Нолли.
Синьора Матильда. Карло!.. А где Фрида? Куда она пошла?
Ди Нолли. Она здесь, сейчас придет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Синьора Матильда (снова вспылив). Нет, это не то, доктор! Не то! Не то!
Доктор. А что же тогда?
Синьора Матильда (решительно, сильно взволнованная). Я убеждена, что он меня узнал!
Доктор, Белькреди (одновременно) Это невозможно… Невозможно… Что вы!
Синьора Матильда (еще решительнее, почти судорожно). Поверьте, он меня узнал! Когда он подошел близко, чтобы поговорить со мной, глядя мне в глаза, прямо в глаза, – он меня узнал!
Белькреди. Но ведь он говорил о вашей дочери…
Синьора Матильда. Неправда. Обо мне! Он говорил обо мне.
Белькреди. Да, может быть, когда он говорил…
Синьора Матильда (сразу же, порывисто). О моих крашеных волосах! Но разве вы не заметили, что он тотчас же прибавил: «или воспоминание о ваших каштановых волосах, если они были каштановые». Он припомнил, что я «тогда» была шатенкой.
Белькреди. Полноте! Полноте!
Синьора Матильда (не обращая на него внимания, оборачивается к доктору). Мои волосы, доктор, были действительно каштановые, как у моей дочери. И потому-то он заговорил о ней.
Белькреди. Но он не знает вашу дочь! Он ее никогда не видел!
Синьора Матильда. Вот именно! Вы ничего не понимаете! Под моей дочерью он подразумевал меня – такой, какой я была в то время!
Белькреди. О, безумие заразительно! Заразительно! Синьора Матильда (тихо, с презрением). Заразительно? Дурак!
Белькреди. Простите, вы когда-нибудь были его женой? В его бреду жена его – ваша дочь: Берта Сузская. Синьора Матильда. Понятно! Потому что я уже не шатенка, какой он меня помнит, а такая, как теперь, блондинка, явившаяся к нему под видом «Аделаиды» – матери его жены. Моя дочь для него не существует: он ее никогда не видел, как вы сами сказали. Поэтому он не может знать, блондинка она или шатенка.
Белькреди. Но он сказал «шатенка» случайно, наугад! Чтобы назвать цвет волос, какой бывает у молодых женщин, блондинок или шатенок! А вы, как всегда, принялись фантазировать! Доктор, она говорит, что я не должен был приезжать, а по-моему, не должна была приезжать она.
Синьора Матильда (на одно мгновение сбитая с толку замечанием Белькреди, затем оправляется, хотя ее все же смущает закравшееся в ее душу сомнение). Нет… нет… он говорил обо мне… Он все время говорил, обращаясь ко мне, со мной, обо мне.
Белькреди. Помилуйте! Он ни минуты не дал передохнуть, а вы заявляете, что он все время говорил о вас! Может быть, он имел в виду вас, когда разговаривал с Петром Дамианским?
Синьора Матильда (вызывающе, готовая перейти все грани приличия). Кто знает! Можете вы мне сказать, почему он сразу же, с первого момента, почувствовал к вам отвращение – только к вам?
Тон ее вопроса допускает лишь один возможный ответ: «Потому что он понял, что вы мой любовник!» Белькреди это настолько ясно, что он растерянно замолкает, застыв на месте с глупой улыбкой на лице.
Доктор. Позвольте! Это могло быть вызвано тем, что ему доложили только о приходе герцогини Аделаиды и Клюнийского аббата. Увидев третье лицо, о котором его не предупредили, он почувствовал недоверие…
Белькреди. Вот именно недоверие заставило его увидеть во мне врага – Петра Дамианского! Но если она вбила себе в голову, что он ее узнал…
Синьора Матильда. В этом нет никакого сомнения! Мне это сказали его глаза, доктор. Знаете, когда смотрят так, что… что никакого сомнения быть не может! Вероятно, это было одно мгновение! Почем я знаю?
Доктор. Нельзя исключить возможности момента просветления.
Синьора Матильда. Может быть, и так. И тогда вся его речь показалась мне полной сожалений о моей и его юности – из-за этого ужасного случая, навсегда замкнувшего его в маске, от которой он не может больше освободиться, хотя и хочет, очень хочет этого!
Белькреди. Вот как? Чтобы начать любить вашу дочь? Или, быть может, вас, растрогавшую его своим сочувствием?
Синьора Матильда. Поверьте, я очень сочувствую ему.
Белькреди. Это видно, маркиза! Сочувствуете так сильно, что кудесник, вполне возможно, увидел бы здесь чудо.
Доктор. Позвольте мне сказать! Я не совершаю чудес, потому что я врач, а не кудесник! Я очень внимательно слушал все, что он говорил, и повторяю, что та специфичная стройность бреда, которая свойственна всякому систематическому безумию, явным образом в нем уже значительно – как бы сказать? – ослабела. Словом, элементы его бреда уже не так плотно спаяны. Мне кажется, что он с трудом удерживает в равновесии элементы принятой им на себя роли, ибо резкие вспышки бросают его, что очень утешительно, от состояния не то чтобы начинающейся апатии, но скорее болезненной вялости, в состояние задумчивой меланхолии, что доказывает – да, действительно доказывает – значительную мозговую активность. Повторяю вам, это очень утешительно. И теперь, если этот резкий толчок, который мы задумали…
Синьора Матильда (оборачиваясь к окну, тоном жалующейся больной). Но почему еще не вернулся автомобиль? Я распорядилась, чтобы в половине четвертого…
Доктор. О чем вы говорите?
Синьора Матильда. Об автомобиле, доктор! Теперь уже больше чем половина четвертого!
Доктор (вынимая часы и смотря на них). Да, уже пятый час!
Синьора Матильда. Он уже полчаса как должен был быть здесь. Но, по обыкновению…
Белькреди. Может быть, они не могут найти платья?
Синьора Матильда. Но ведь я им ясно объяснила, где оно находится! (В сильном нетерпении.) Фрида лучше бы… Где Фрида?
Белькреди (выглядывая из окна). Вероятно, она в саду, с Карло.
Доктор. Он убедит ее преодолеть страх…
Белькреди. Это не страх, доктор, не верьте! Она просто не в духе.
Синьора Матильда. Пожалуйста, не упрашивайте ее! Я знаю ее характер!
Доктор. Будем терпеливо ждать. Все произойдет быстро, и надо, чтобы это было вечером… Одно мгновение! Если нам удастся встряхнуть его, разбить одним ударом уже ослабевшие нити, которые связывают его еще с призраком, возвратить ему то, о чем он сам просил, сказав: «Нельзя же вечно быть двадцатишестилетним, мадонна!» – и освободить его от того, что он сам называет своей карой… словом, если нам удастся на одно мгновение дать ему почувствовать разницу во времени…
Белькреди (быстро). Он выздоровеет! (Потом отчеканивая, с иронией.) Мы его освободим!
Доктор. Да, есть надежда, что мы «заведем» его, как часы, остановившиеся в определенное мгновение. И вот, мы тоже, можно сказать, с часами в руках будем дожидаться, когда настанет тот самый час; потом – удар, и будем надеяться, что его часы снова придут в движение после такой долгой остановки.
В этот момент из двери в глубине входит маркиз Карло ди Нолли.
Синьора Матильда. Карло!.. А где Фрида? Куда она пошла?
Ди Нолли. Она здесь, сейчас придет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24