Все, кроме капитана, у которого на ужин было пиво. Кто-то пошел за двумя девушками, но их скамейка оказалась пустой.
Их не было на палубе. Их не было в душе, в туалете. Их не было на катере. Вскоре все поняли ужасную истину: мы оставили их в открытом море четыре часа назад. Если называть вещи своими именами – мы их утопили.
Инструктор по дайвингу немедленно перевоплотился в инструктора по изворотливости и попытался защититься при помощи весьма непоследовательной лжи. Он клялся:
– Я не видел, как они входили в воду. Они нырнули, не предупредив меня.
Этот тип ничем не хотел помочь в поисках девушек. Вместо этого он забился в каюту и истерично повторял, постоянно меняя, свое алиби:
– Я ничего не видел… Я видел, как они вернулись на борт… Наверно, они потом снова нырнули.
Капитан запросил по радио поисковый самолет. Но, как оказалось, они не вылетают по ночам, потому что в темноте на море ничего не видно. Кто-то потребовал вернуться обратно тем же путем. Капитан предположил, что теперь девушки уже должны были далеко отплыть (он хотел сказать, что не представлял, как можно найти тот же путь в потемках). Как только он заявил это, американский рыбак немедленно взял дело в свои руки. Он быстро сверился с картой и объяснил, что нам нужно поменять курс, чтобы покрыть максимальное расстояние – так будет больше шансов найти людей. Эта идея никогда не пришла бы в голову капитану. Казалось, он не мог понять, что именно ему предложили сделать.
Было уже совсем темно. Двигатель катера издавал грохот, который неминуемо заглушил бы крики о помощи, поэтому нам приходилось время от времени выключать его и вслушиваться в темноту. Финны звали девушек по именам. Вода становилась все холоднее, с каждым часом шансы найти их живыми уменьшались. Американский рыбак полностью распоряжался всем происходящим на катере, он отдавал приказы капитану, игнорировал инструктора и тщательным образом изучал карту, пока не удостоверился, что мы достигли того самого места, где недавно ныряли.
Финны сообщили, что слышат отдаленный свист.
Все поспешили на нос катера, крича: «Вы где?»
В ответ донесся слабый отголосок, но казалось, что это просто эхо, а свист был эхом работавшего двигателя. Однако свист продолжался и после того, как двигатель заглушили. Мы направились в сторону, откуда доносились звуки. Голоса стали громче.
При помощи прожектора нам наконец удалось найти в воде двух женщин, позабытых в безбрежном море, обнимавшихся, как влюбленные в час расставания. Поразительно, что мы смогли отыскать их после того, как они дрейфовали в открытом море в течение семи часов. Девушки находились в сорока метрах от рифа, от неминуемой гибели их спасло только то, что пассажир нашего катера знал о море больше, чем капитан.
На палубе парочка говорила не слишком много. Каждая из них уже успела рассказать другой историю всей своей жизни, поведать все самые сокровенные тайны. Поняв, что их забыли, девушки надули спасательные жилеты и сбросили груз для ныряния. Инструктор сделал им выговор, практически угрожал подать на них в суд. Они сказали, что хотели бы продолжить занятия и что надежда не оставляла их ни на миг.
Мой брат все еще работал в том же фотомагазине, куда он устроился сразу же после школы. На поездку в Австралию он копил три недели. После возвращения в Англию, он был уволен.
В «ПОЛ», я познакомился с Ди. Она была старше меня, но благодаря магическим чарам выглядела на двадцать лет. У Ди были рыжие волосы, и я влюбился. Мы стали любовниками, и вся моя жизнь превратилась в непрерывную неприкрытую, вопиющую ложь. Я хотел покинуть Джо и жить с Ди, но не мог бросить жену. Именно благодаря Джо я оставался в Австралии. Мне всегда казалось, что я жил за ее счет, даже когда уже сам зарабатывал, а доход от продажи дома был полностью растрачен.
Я был социалистом, потому что верил в справедливость. Мне казалось, что рабочие должны получать честную долю произведенных ими благ. Я думал, что белые не должны мешать жить неграм. Я полагал, что школы, больницы и университеты должны работать на основе честных принципов, чтобы никто не мог купить себе преимущество. Я был уверен, что людям следует относиться друг к другу с добротой и пониманием, потому что единственный урок всей нашей жизни, единственное назидание искусства – это всеобщее равенство. Я думал, что бросить Джо было бы неправильно, что это было бы нечестно.
Впервые за последние четыре года мы с Джо планировали съездить в Великобританию и жили только на половину зарабатываемых денег, а остальное откладывали на поездку домой. Мы планировали полететь туда через Китай, Корею, Японию, Канаду, США и всю Европу.
Я не мог сообщить Джо, что ей придется ехать одной. Я пообещал Ди, что скажу жене все, что должен сказать, а затем вернусь в Австралию. Ди ответила, что будет ждать ровно один год. Не знаю, верил ли хотя бы один из нас в эти слова.
Я позвонил Ди из Бангкока спустя два с половиной месяца, после путешествия по Вьетнаму, Камбодже и Лаосу. Она сказала, что старается не ненавидеть меня, но еще очень не скоро захочет увидеться со мною. Она освобождала меня от обязательств и не чувствовала себя связанной своими собственными. За десять недель, прошедших с момента моего отъезда, ее карьера пошла в гору, она нашла работу журналиста, а потом еще одну – редактора журнала. И она не собиралась тратить свою жизнь впустую, страдая в одиночестве и ожидая человека, который находится где-то на другом конце света со своей женой. Она не желала становиться святой мученицей и попрощалась. Моя душа стонала.
Я твердо решил никогда не рассказывать Джо о случившемся, чтобы не сделать ей больно, но не утерпел и выложил все, когда мы сидели в кафе на Хао-Сан-роуд. Джо рассмеялась, потому что она не могла поверить в то, что слышала, а затем мы орали, орали и орали. Я понятия не имел, что мне (или нам) теперь делать. Мы решили продолжить путешествие и полетели в Канаду, но не смогли прекратить орать друг на друга, не смогли бросить курить. Мне было необходимо повидаться с Ди и сообщить ей, что я не тот, кем она меня считала. Никто со мной так не разговаривал – как будто я пустое место – по крайней мере, со школьных времен.
Я верил в справедливость, верил, что если ты наполняешь мир болью, то она множится внутри каждого, кто с ней соприкасается. Когда отец бьет сына, сын бьет всех, кто меньше него. Если сын повернется против отца, отдаст то, что получил сам, и заберет то, чего лишился, то порочный круг замкнется, и все будет кончено. Я верил, что месть – долг, что каждый, кого ударили, должен ударить в ответ с удвоенной силой, в противном случае череда обид будет продолжаться вечно. Ди хотела сделать мне больно, я никак не мог отбросить эту идею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Их не было на палубе. Их не было в душе, в туалете. Их не было на катере. Вскоре все поняли ужасную истину: мы оставили их в открытом море четыре часа назад. Если называть вещи своими именами – мы их утопили.
Инструктор по дайвингу немедленно перевоплотился в инструктора по изворотливости и попытался защититься при помощи весьма непоследовательной лжи. Он клялся:
– Я не видел, как они входили в воду. Они нырнули, не предупредив меня.
Этот тип ничем не хотел помочь в поисках девушек. Вместо этого он забился в каюту и истерично повторял, постоянно меняя, свое алиби:
– Я ничего не видел… Я видел, как они вернулись на борт… Наверно, они потом снова нырнули.
Капитан запросил по радио поисковый самолет. Но, как оказалось, они не вылетают по ночам, потому что в темноте на море ничего не видно. Кто-то потребовал вернуться обратно тем же путем. Капитан предположил, что теперь девушки уже должны были далеко отплыть (он хотел сказать, что не представлял, как можно найти тот же путь в потемках). Как только он заявил это, американский рыбак немедленно взял дело в свои руки. Он быстро сверился с картой и объяснил, что нам нужно поменять курс, чтобы покрыть максимальное расстояние – так будет больше шансов найти людей. Эта идея никогда не пришла бы в голову капитану. Казалось, он не мог понять, что именно ему предложили сделать.
Было уже совсем темно. Двигатель катера издавал грохот, который неминуемо заглушил бы крики о помощи, поэтому нам приходилось время от времени выключать его и вслушиваться в темноту. Финны звали девушек по именам. Вода становилась все холоднее, с каждым часом шансы найти их живыми уменьшались. Американский рыбак полностью распоряжался всем происходящим на катере, он отдавал приказы капитану, игнорировал инструктора и тщательным образом изучал карту, пока не удостоверился, что мы достигли того самого места, где недавно ныряли.
Финны сообщили, что слышат отдаленный свист.
Все поспешили на нос катера, крича: «Вы где?»
В ответ донесся слабый отголосок, но казалось, что это просто эхо, а свист был эхом работавшего двигателя. Однако свист продолжался и после того, как двигатель заглушили. Мы направились в сторону, откуда доносились звуки. Голоса стали громче.
При помощи прожектора нам наконец удалось найти в воде двух женщин, позабытых в безбрежном море, обнимавшихся, как влюбленные в час расставания. Поразительно, что мы смогли отыскать их после того, как они дрейфовали в открытом море в течение семи часов. Девушки находились в сорока метрах от рифа, от неминуемой гибели их спасло только то, что пассажир нашего катера знал о море больше, чем капитан.
На палубе парочка говорила не слишком много. Каждая из них уже успела рассказать другой историю всей своей жизни, поведать все самые сокровенные тайны. Поняв, что их забыли, девушки надули спасательные жилеты и сбросили груз для ныряния. Инструктор сделал им выговор, практически угрожал подать на них в суд. Они сказали, что хотели бы продолжить занятия и что надежда не оставляла их ни на миг.
Мой брат все еще работал в том же фотомагазине, куда он устроился сразу же после школы. На поездку в Австралию он копил три недели. После возвращения в Англию, он был уволен.
В «ПОЛ», я познакомился с Ди. Она была старше меня, но благодаря магическим чарам выглядела на двадцать лет. У Ди были рыжие волосы, и я влюбился. Мы стали любовниками, и вся моя жизнь превратилась в непрерывную неприкрытую, вопиющую ложь. Я хотел покинуть Джо и жить с Ди, но не мог бросить жену. Именно благодаря Джо я оставался в Австралии. Мне всегда казалось, что я жил за ее счет, даже когда уже сам зарабатывал, а доход от продажи дома был полностью растрачен.
Я был социалистом, потому что верил в справедливость. Мне казалось, что рабочие должны получать честную долю произведенных ими благ. Я думал, что белые не должны мешать жить неграм. Я полагал, что школы, больницы и университеты должны работать на основе честных принципов, чтобы никто не мог купить себе преимущество. Я был уверен, что людям следует относиться друг к другу с добротой и пониманием, потому что единственный урок всей нашей жизни, единственное назидание искусства – это всеобщее равенство. Я думал, что бросить Джо было бы неправильно, что это было бы нечестно.
Впервые за последние четыре года мы с Джо планировали съездить в Великобританию и жили только на половину зарабатываемых денег, а остальное откладывали на поездку домой. Мы планировали полететь туда через Китай, Корею, Японию, Канаду, США и всю Европу.
Я не мог сообщить Джо, что ей придется ехать одной. Я пообещал Ди, что скажу жене все, что должен сказать, а затем вернусь в Австралию. Ди ответила, что будет ждать ровно один год. Не знаю, верил ли хотя бы один из нас в эти слова.
Я позвонил Ди из Бангкока спустя два с половиной месяца, после путешествия по Вьетнаму, Камбодже и Лаосу. Она сказала, что старается не ненавидеть меня, но еще очень не скоро захочет увидеться со мною. Она освобождала меня от обязательств и не чувствовала себя связанной своими собственными. За десять недель, прошедших с момента моего отъезда, ее карьера пошла в гору, она нашла работу журналиста, а потом еще одну – редактора журнала. И она не собиралась тратить свою жизнь впустую, страдая в одиночестве и ожидая человека, который находится где-то на другом конце света со своей женой. Она не желала становиться святой мученицей и попрощалась. Моя душа стонала.
Я твердо решил никогда не рассказывать Джо о случившемся, чтобы не сделать ей больно, но не утерпел и выложил все, когда мы сидели в кафе на Хао-Сан-роуд. Джо рассмеялась, потому что она не могла поверить в то, что слышала, а затем мы орали, орали и орали. Я понятия не имел, что мне (или нам) теперь делать. Мы решили продолжить путешествие и полетели в Канаду, но не смогли прекратить орать друг на друга, не смогли бросить курить. Мне было необходимо повидаться с Ди и сообщить ей, что я не тот, кем она меня считала. Никто со мной так не разговаривал – как будто я пустое место – по крайней мере, со школьных времен.
Я верил в справедливость, верил, что если ты наполняешь мир болью, то она множится внутри каждого, кто с ней соприкасается. Когда отец бьет сына, сын бьет всех, кто меньше него. Если сын повернется против отца, отдаст то, что получил сам, и заберет то, чего лишился, то порочный круг замкнется, и все будет кончено. Я верил, что месть – долг, что каждый, кого ударили, должен ударить в ответ с удвоенной силой, в противном случае череда обид будет продолжаться вечно. Ди хотела сделать мне больно, я никак не мог отбросить эту идею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88