– Благодарю тебя. Мало кто из джентиле сделал бы это для еврея!
Моше кивнул.
– Он останется у нас.
– На ужин? – переспросила женщина.
– Он будет жить с нами, Лия, – спокойно, но твердо ответил Моше.
– Жить? Моше, он же…
– Женщина, поставь на стол еще один прибор для гостя, пока я отведу его помыться, – сказал Моше, и от предостерегающих ноток в его голосе у меня екнуло сердце.
– Я не хочу доставлять вам лишние хлопоты, – проговорил я.
– Считай, что ты уже это сделал, – прогудел добродушный бас.
За спиной Сфорно показался тучный старик, приземистый и широкоплечий, с мускулистыми руками, седой бородой до пояса и густой гривой седоватых волос. У него было широкое морщинистое лицо, украшенное самым большим носом и самыми лукавыми глазами, какие мне когда-либо доводилось видеть. Он был одет в грубую серую тунику, подвязанную бечевкой, как у монаха, на ногах – сандалии, как у служанки. Он скрестил руки на широкой груди и засмеялся.
– Ты похож на волчонка, который разделался со стадом овец.
– Я сегодня не убил ни одной овцы, – проворчал я, раздраженный его намеками.
– А если бы и убил, это что, так плохо? – Он с вызовом поднял кустистую бровь. – Иногда ведь это необходимо.
– Ты кого-то убил? Кого? – спросила Лия и сокрушенно отвернулась.
– Это не важно, – произнес Сфорно. – Этот юноша спас мне жизнь. И Ребекке тоже. Я же сказал, что толпа закидывала нас камнями. Мы обязаны ему большим, чем в состоянии отплатить.
Он положил руку жене на плечо. Ее полные губы сжались до тоненькой ниточки, но она склонила голову на его руку, и ее лицо смягчилось. Затем она снова нахмурилась, и морщины на лбу стали глубже.
– Но разве мы должны брать его в дом и подвергать опасности наших детей? – спросила она. – Если он убил кого-то, за ним придут стражники!
– Мы отправим их прочь, – возразил Сфорно. – Мы не обязаны знать, что сделал Лука.
Но если я буду жить здесь, жена Сфорно должна была знать правду. Я не хотел скрывать ничего, что могло навлечь опасность на этих добрых людей.
– Я убил владельца публичного дома, где вместо проституток держат детей, – сказал я, обращаясь прямо к женщине.
Если бы она подняла на меня взгляд, я бы смело посмотрел ей в глаза. Но она этого не сделала. Наоборот, она старалась не смотреть мне в глаза все годы, что я жил в ее семье. Как я ни старался, мне не удалось завоевать ее расположение. Но за что ее винить? Я явился в ее дом с места преступления, обагренный кровью убийца, пьяный от долгожданного возмездия.
– Это все? – бросила она.
– Еще я убил семерых клиентов, которые использовали детей. Двоих ударил в спину ножом, когда они лежали на детях. Троим перерезал горло, а еще двоим вспорол брюхо.
Я жестом изобразил это движение на своем животе. Я даже гордился, как мастерски расправился с клиентами. Ни один другой тринадцатилетний мальчик, каким я выглядел, не смог бы так легко справиться с взрослыми мужиками, защищавшими свою жизнь. Хотя бы сейчас мое уродство стало моим преимуществом. Сколько лет Сильвано терзал меня, напоминая об этом изъяне! И вот я неожиданно для себя понял, что прежний страх испарился, смытый пролитой кровью моих угнетателей. Вместо него в моей душе поселился покой, которого я не чувствовал с того дня, когда отправился на рынок и Массимо подсунул мне кольцо Сильвано, которое обрекло меня на многолетнее рабство. Только почувствовав, что страх ушел, я понял, какими губительными для меня были эти годы. И злость во мне разгорелась с новой силой, как после убийства Сильвано. Сегодня в замке было всего семь клиентов, иначе от моей руки их погибло бы больше. Чума нанесла урон прибыльному промыслу Сильвано. Я ожидал, что застану гораздо больше посетителей, надеясь, что среди них окажутся и мои постоянные клиенты; у меня был нож Сильвано, и руки так и чесались расправиться с ними. Я винил их за годы своего униженного рабства, за те страшные дела, которые мне пришлось совершить, чтобы спасти Марко и Ингрид. Осматриваясь в этом уютном доме, я впервые понял, что не по своей воле был ввергнут в жизнь, полную немыслимых поступков. Будь у меня выбор, я бы избежал насилия. Это понимание стало для меня спасительной соломинкой, за которую я мог уцепиться, чтобы не потонуть в пучине самообвинений. Какие-то поступки неизбежны – так человек действует, сталкиваясь с роковой последовательностью событий. Осознание этого сделало из меня взрослого мужчину, несмотря на обманчиво юную внешность и дикость, в которой я, лишенный доброго наставления, рос на улицах и в борделе.
– Хотелось бы мне, чтоб ты прикрывал мою спину в бою, – засмеялся старик. – Поистине волчонок!
– Стражники найдут его здесь, и мы не сможем их выгнать, – воскликнула женщина. – Они только и смотрят, как бы придраться к нам, евреям! Мы все время кочуем, как вечные изгнанники, бедствия сыплются на нас одно за другим, а теперь этот мальчик привлечет стражников к нашему порогу. Они разорят наш дом и изнасилуют наших дочерей! Он принесет несчастье всем нам!
– За мной никто не следил, – попытался я ее успокоить.
– Сейчас, во время чумы, изнасилования стали реже, – заметил старик. – Соблазн пропадает, когда всюду видишь черные бубоны.
– Почему бы тебе не остаться в борделе с себе подобными? – сказала женщина.
Я виновато отвернулся. Симонетта просила меня остаться, и я видел, что она хочет этого, но я отказался. Я хотел убраться оттуда, далеко-далеко, подальше от гробницы моих гадких воспоминаний.
– Лия, он выше того люда, что обычно обитает в таких местах, – сказал Сфорно. – Он заслужил того, чтобы начать новую жизнь в новом доме!
– Это же не бездомная собака, подобранная на улице! – возразила женщина. – Он не еврей и убивал флорентийцев, причем богатых, раз они ходят в бордель, может, даже священников и монахов…
– Не было там священников и монахов! – воскликнул я, и мои глаза наполнились слезами от возмущения. – Их бы я не убил так быстро, а сначала заставил помучиться.
Разве священники не дают обет безбрачия? Разве не им полагается быть воплощением добродетели, милосердия и сострадания? Где она была, эта добродетель, когда я работал у Сильвано? Я находил ее лишь на полотнах мастеров живописи.
– Если я сам не постою за себя, то кто? – вслух размышлял старик.
Сфорно покосился на него, и он пожал плечами, улыбнулся и почесал свою буйную бороду. Жена Сфорно содрогнулась.
– Его же будут искать! Они найдут его здесь. Я благодарна ему и всю жизнь буду его благодарить за спасение тебя и Ребекки, но мы должны быть благоразумны. Если мы его приютим, это кончится плохо. За укрывательство нас могут выгнать из города. Или хуже! Мы же евреи, для нас вдвойне опасно пускать в дом убийцу!
– Лия, если б не он, меня бы здесь не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156