После этого сделали инъекцию. Очень скоро Шейла почувствовала, как разливается в голове дурман, и последним четким воспоминанием была ярко освещенная комната, в которую ее привезли. Кто-то закопошился над ней; ноги ее, ставшие ватными, развели широко в стороны. Она почувствовала, как что-то высасывают из ее чрева, и затем чей-то голос произнес: "Все, можете увозить". Больше она не помнила ничего.
Очнулась Шейла в большой палате, уставленной узкими кроватями, все еще одетая в больничную рубашку и укрытая простыней. Няня предложила ей чашку чая, и Шейла с благодарностью приняла ее. После чая Шейле сказали одеваться и идти домой. Покидая клинику, она улыбалась другим женщинам, тоже освободившимся от тяжкого бремени, и те улыбались ей в ответ. В этот момент она испытала удивительное чувство единения с этими женщинами. Она почему-то вспомнила Лорну, которая поддержала ее в трудный час, терпеливую страдалицу Элизабет, других женщин, которых Симон Брентфорд, пресытившись, с легкостью бросал. Такси уносило ее домой, и она чувствовала себя свободной, счастливой и умиротворенной. Она вновь была чиста. Шейла словно одержала победу от лица всех женщин мира. Она ликовала.
Элизабет сидела молча, безучастно наблюдая за мужем из угла комнаты. Они уединились в его кабинете, чтобы обсудить последние разоблачения в газетах по поводу романа Симона с Шейлой Маккензи. И ее беременности. Сама того не ожидая, Элизабет вдруг испытала облегчение. По крайней мере, теперь она знала обо всем. К сожалению, знал об этом и весь мир. Что ж, философски рассудила она, это избавит ее от необходимости объяснять своим кузенам и кузинам в Новой Зеландии или друзьям в Канаде причины развода с Симоном. А развод неизбежен. Пока Симон соблюдал внешние приличия и изображал верного мужа, она еще могла как-то мириться с его изменами, делая вид, что ни о чем не подозревает. Но теперь, когда правда всплыла наружу, притворяться далее стало незачем.
Элизабет оценивающе оглядела мужа. Выглядел он ужасно: изможденный, с ввалившимися глазами; сейчас в его взгляде уже не осталось былого высокомерия. Он словно увял за эти дни, вокруг рта залегли горькие складки. Конечно, как только скандал утихнет, он вновь обретет прежнюю привлекательность. Да, через полгода, пожалуй, он опять станет красивым, хотя и будет выглядеть старше. Напряжение последних нескольких недель непременно скажется, ляжет сеточкой морщин на его лицо, и в глазах навсегда застынет суровость.
– Не оставляй меня, Лиз, умоляю, – тихо произнес он, избегая смотреть на нее.
– Приведи мне хотя бы один довод, почему я должна остаться, – резко сказала она.
– Я приведу их целых три, – не замедлил с ответом Симон.
"Неужели даже в таком состоянии он остается холодным политиком, просчитывающим все и вся?" – подумала Элизабет.
– Что ж, давай три.
– Мальчики. Ты никогда не сможешь оставить их…
– Я и не собираюсь оставлять их, – резко оборвала она его. – Естественно, я заберу их с собой.
– Мой адвокат может поспорить по этому поводу, – возразил Симон, – ну да ладно, не будем сейчас об этом. Вспомни свой брачный обет: "Всегда вместе, что бы ни случилось". Не думаю, что ты сможешь вот так легко отказаться от своих же слов.
– В таком случае ты переоценил мое терпение, – холодно заметила Элизабет. – По-моему, последние события никак не подпадают под определение "случайностей". Думаю, стоит называть вещи своими именами.
Симон проигнорировал это замечание. Элизабет словно подменили. Никогда она не была столь вызывающе дерзкой и строптивой. Симона это забавляло в других женщинах, но никак не в Элизабет. Он посчитал, что виной всему невероятное напряжение последних дней, и решил не заострять на этом внимания, а постараться смягчить Элизабет, пустив в ход свое неистощимое остроумие.
– И, в-третьих, ты самая отважная женщина из всех, кого я знаю. В тяжелые минуты ты всегда на высоте, тебя же не может сломить ни одно испытание. И вот сейчас мы с тобой вступили в жесточайшую схватку, и выйти из нее победителями мы можем только вместе, Лиз.
– Пожалуй, ты был бы неплох в качестве главы военного ведомства, – сухо заметила она. – Но, боюсь, ты ошибаешься в оценке моей скромной персоны. Да, я умею стойко переносить невзгоды, но я, в отличие от тебя, не искательница приключений – да-да, не отрицай этого, – настойчиво сказала она, заметив, что Симон пытается возразить ей. – Тебе нравится ходить по краю пропасти, жить в предвкушении схватки, но, как большинство главнокомандующих, ты слишком полагаешься на исполнительность своего адъютанта: в твоем случае – Чарльза, и отвагу рядовых воинов – таких, как я. Что ж, я слишком много времени провела на полях сражений. И, как ты на днях заметил, не заслуживаю этого. Нет, не заслуживаю. Думаю, я достойна лучшей участи, так же, впрочем, как и наши дети. – Элизабет отвернулась, чтобы скрыть охватившее ее волнение, и, прокашлявшись, собралась продолжить.
Симон не перебивал ее. Он всегда давал возможность оппоненту высказаться до конца и лишь потом брал слово, ловко опрокидывая доводы противника своим непревзойденным красноречием.
– Признаю, что на все это я шла добровольно, никто меня не принуждал, – продолжала Элизабет. – Но я тогда была молода и полна сил. Слишком много сражений пришлось мне провести за эти годы – о, ты многого не знаешь. – Голос ее поневоле начал срываться на крик – во взгляде Симона она не увидела понимания. Он словно и не догадывался, что она имеет в виду. – Так вот: я устала бороться и думаю, что заслужила отдых.
Симон засмеялся – негромко, с издевкой. И даже захлопал в ладоши.
– Браво, Лиз. Ты напрасно теряла время все эти годы, тебе следовало бы заняться политикой. Ну-ка, подумаем, какое ведомство смогла бы возглавить ты…
Элизабет неожиданно развернулась и бросилась на него. Боль и обида от бесконечных унижений, так долго томившиеся в ней, выплеснулись наружу. Симон, не ожидавший столь бурного натиска, не удержался на стуле, и они вместе упали на пол. Элизабет принялась колотить его по голове, по лицу, она кусалась и царапалась, словно дикое животное. Симон сопротивлялся, пытаясь высвободиться. Ему удалось зажать ей руки, но она продолжала бороться с такой яростью, что он не на шутку перепугался. В конце концов его вес и сила одержали верх, но добился он лишь того, что сумел прижать ее к полу, навалившись всей своей массой.
Элизабет гневно смотрела на него.
– Что ж, теперь ты в привычной для тебя позиции, так что же ты намерен предпринять – попытаешься и меня осчастливить беременностью? – прошипела она.
– Я не против, тем более что ты сейчас чертовски соблазнительна, – ухмыльнулся он.
Она плюнула ему в лицо.
– Мерзавец!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Очнулась Шейла в большой палате, уставленной узкими кроватями, все еще одетая в больничную рубашку и укрытая простыней. Няня предложила ей чашку чая, и Шейла с благодарностью приняла ее. После чая Шейле сказали одеваться и идти домой. Покидая клинику, она улыбалась другим женщинам, тоже освободившимся от тяжкого бремени, и те улыбались ей в ответ. В этот момент она испытала удивительное чувство единения с этими женщинами. Она почему-то вспомнила Лорну, которая поддержала ее в трудный час, терпеливую страдалицу Элизабет, других женщин, которых Симон Брентфорд, пресытившись, с легкостью бросал. Такси уносило ее домой, и она чувствовала себя свободной, счастливой и умиротворенной. Она вновь была чиста. Шейла словно одержала победу от лица всех женщин мира. Она ликовала.
Элизабет сидела молча, безучастно наблюдая за мужем из угла комнаты. Они уединились в его кабинете, чтобы обсудить последние разоблачения в газетах по поводу романа Симона с Шейлой Маккензи. И ее беременности. Сама того не ожидая, Элизабет вдруг испытала облегчение. По крайней мере, теперь она знала обо всем. К сожалению, знал об этом и весь мир. Что ж, философски рассудила она, это избавит ее от необходимости объяснять своим кузенам и кузинам в Новой Зеландии или друзьям в Канаде причины развода с Симоном. А развод неизбежен. Пока Симон соблюдал внешние приличия и изображал верного мужа, она еще могла как-то мириться с его изменами, делая вид, что ни о чем не подозревает. Но теперь, когда правда всплыла наружу, притворяться далее стало незачем.
Элизабет оценивающе оглядела мужа. Выглядел он ужасно: изможденный, с ввалившимися глазами; сейчас в его взгляде уже не осталось былого высокомерия. Он словно увял за эти дни, вокруг рта залегли горькие складки. Конечно, как только скандал утихнет, он вновь обретет прежнюю привлекательность. Да, через полгода, пожалуй, он опять станет красивым, хотя и будет выглядеть старше. Напряжение последних нескольких недель непременно скажется, ляжет сеточкой морщин на его лицо, и в глазах навсегда застынет суровость.
– Не оставляй меня, Лиз, умоляю, – тихо произнес он, избегая смотреть на нее.
– Приведи мне хотя бы один довод, почему я должна остаться, – резко сказала она.
– Я приведу их целых три, – не замедлил с ответом Симон.
"Неужели даже в таком состоянии он остается холодным политиком, просчитывающим все и вся?" – подумала Элизабет.
– Что ж, давай три.
– Мальчики. Ты никогда не сможешь оставить их…
– Я и не собираюсь оставлять их, – резко оборвала она его. – Естественно, я заберу их с собой.
– Мой адвокат может поспорить по этому поводу, – возразил Симон, – ну да ладно, не будем сейчас об этом. Вспомни свой брачный обет: "Всегда вместе, что бы ни случилось". Не думаю, что ты сможешь вот так легко отказаться от своих же слов.
– В таком случае ты переоценил мое терпение, – холодно заметила Элизабет. – По-моему, последние события никак не подпадают под определение "случайностей". Думаю, стоит называть вещи своими именами.
Симон проигнорировал это замечание. Элизабет словно подменили. Никогда она не была столь вызывающе дерзкой и строптивой. Симона это забавляло в других женщинах, но никак не в Элизабет. Он посчитал, что виной всему невероятное напряжение последних дней, и решил не заострять на этом внимания, а постараться смягчить Элизабет, пустив в ход свое неистощимое остроумие.
– И, в-третьих, ты самая отважная женщина из всех, кого я знаю. В тяжелые минуты ты всегда на высоте, тебя же не может сломить ни одно испытание. И вот сейчас мы с тобой вступили в жесточайшую схватку, и выйти из нее победителями мы можем только вместе, Лиз.
– Пожалуй, ты был бы неплох в качестве главы военного ведомства, – сухо заметила она. – Но, боюсь, ты ошибаешься в оценке моей скромной персоны. Да, я умею стойко переносить невзгоды, но я, в отличие от тебя, не искательница приключений – да-да, не отрицай этого, – настойчиво сказала она, заметив, что Симон пытается возразить ей. – Тебе нравится ходить по краю пропасти, жить в предвкушении схватки, но, как большинство главнокомандующих, ты слишком полагаешься на исполнительность своего адъютанта: в твоем случае – Чарльза, и отвагу рядовых воинов – таких, как я. Что ж, я слишком много времени провела на полях сражений. И, как ты на днях заметил, не заслуживаю этого. Нет, не заслуживаю. Думаю, я достойна лучшей участи, так же, впрочем, как и наши дети. – Элизабет отвернулась, чтобы скрыть охватившее ее волнение, и, прокашлявшись, собралась продолжить.
Симон не перебивал ее. Он всегда давал возможность оппоненту высказаться до конца и лишь потом брал слово, ловко опрокидывая доводы противника своим непревзойденным красноречием.
– Признаю, что на все это я шла добровольно, никто меня не принуждал, – продолжала Элизабет. – Но я тогда была молода и полна сил. Слишком много сражений пришлось мне провести за эти годы – о, ты многого не знаешь. – Голос ее поневоле начал срываться на крик – во взгляде Симона она не увидела понимания. Он словно и не догадывался, что она имеет в виду. – Так вот: я устала бороться и думаю, что заслужила отдых.
Симон засмеялся – негромко, с издевкой. И даже захлопал в ладоши.
– Браво, Лиз. Ты напрасно теряла время все эти годы, тебе следовало бы заняться политикой. Ну-ка, подумаем, какое ведомство смогла бы возглавить ты…
Элизабет неожиданно развернулась и бросилась на него. Боль и обида от бесконечных унижений, так долго томившиеся в ней, выплеснулись наружу. Симон, не ожидавший столь бурного натиска, не удержался на стуле, и они вместе упали на пол. Элизабет принялась колотить его по голове, по лицу, она кусалась и царапалась, словно дикое животное. Симон сопротивлялся, пытаясь высвободиться. Ему удалось зажать ей руки, но она продолжала бороться с такой яростью, что он не на шутку перепугался. В конце концов его вес и сила одержали верх, но добился он лишь того, что сумел прижать ее к полу, навалившись всей своей массой.
Элизабет гневно смотрела на него.
– Что ж, теперь ты в привычной для тебя позиции, так что же ты намерен предпринять – попытаешься и меня осчастливить беременностью? – прошипела она.
– Я не против, тем более что ты сейчас чертовски соблазнительна, – ухмыльнулся он.
Она плюнула ему в лицо.
– Мерзавец!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94