Я улыбался и кивал, как будто все понимал. Джейн посмеивалась надо мной и щекотала меня с заднего сиденья.
Марина подарила каждому из нас по экземпляру своей новой книги, на обложке которой красовалось дерево внутри яйцеклетки. Эта картинка напоминала философское яйцо. Стихотворный сборник назывался «Dah Zavicaja», и, скорее всего, речь в нем шла о любви. Марина была очень романтична; в глубине ее глаз притаилась грусть. В юности, должно быть, она была очень красива. Марина и сейчас неплохо выглядела, хотя успела утратить двадцатилетнюю свежесть – сейчас ей явно перевалило за тридцать. Ее женственность была полна жизни, яркой, порывистой. Но единственное, что я разобрал в книжке ее стихов, – это перечень спонсоров. Меня удивило, что такое издание патронируют местные банки, отели и рестораны. Вообще-то в этой стране дела с поэзией обстояли так же, как и везде: никто не хотел ее печатать и почти никто не собирался ее читать.
Оказалось, что Марина – задушевная подруга Виолеты, а еще отличный экскурсовод для нашей компании. По крайней мере, в первое время, пока я ощущал себя бесприютным туристом, она была незаменима.
Я спросил, почему изменились наши планы, и молчание, пришедшее на смену беседе на хорватском языке, оказалось единственным ответом, который я тогда получил.
Водителю не хотелось вникать в подробности чужого разговора, он предпочитал знакомить нас с музыкой Далмации, прекрасного уголка земли, по которому мы путешествовали. Он поставил для нас диск с песнями клапы. Я быстро погрузился в чудесные напевы, которые порой исполнялись только мужчинами, а порой мужские голоса в них сливались с женскими. Эта музыка обладала яркой индивидуальностью и имела самобытные корни, хотя мне удалось расслышать в ней отзвуки григорианских литургических песнопений и элементы хорватской музыки явно этнического происхождения.
Виолета прикоснулась к моему плечу, чтобы привлечь внимание – сидя впереди рядом с водителем, я не мог видеть ее лица, – и вполголоса произнесла:
И так же как в ракушке слышен шепот
Глубоких морских течений,
Так и в голосе человека слышен
Глубокий секрет человечества.
Примерно так можно объяснить, что такое клапа. Слова эти принадлежат поэту Юре Каштелану.
– А как вообще создается клапа?
– Рождается жизнью. Это сама жизнь или свидетельство о ней. А еще дело в далматинской песенной традиции. Клапы воспевают и великого, знаменитого человека, и безымянного, обыкновенного, всем понятного, мысли которого ограничены возможностями слова, – только в песне их и можно выразить. Как говорит Анте Мекинич, с которым я надеюсь тебя познакомить, песни клапы – как истории, истории о Далмации.
По тону, которым я разговаривал с Виолетой, водитель заметил мое воодушевление и остался очень доволен своей идеей порадовать нас песнями родной земли.
– Рамон, это только начало. С нынешнего дня ты будешь слышать эту музыку в любой день и час. Хорваты ею гордятся. Будет все: вино, песни, море, острова. Мы здорово повеселимся.
Я был счастлив путешествовать по побережью Адриатики, так похожему на мои края, такому родному. Я смотрел на виноградники и оливковые рощи, и у меня возникало ощущение, что я еду по Андалусии. Люди здесь были веселыми и жизнерадостными, а славянская кровь придавала им больше радушия, во многих случаях – больше открытости.
Я думал, что у Фламелей в Макарске есть собственный дом, однако таксист высадил нас возле гостиницы «Биоково», скромного обшарпанного дома без лифта, но с огромным обеденным залом, украшенным пластмассовыми цветами. Само олицетворение упадка и разорения подобных заведений в Восточной Европе. Персонал гостиницы отлично знал свое дело, нас приняли радушно и ласково и выделили нам две смежные комнаты с огромной супружеской кроватью в одной из них. Девушки пришли в восторг. Марина осталась дожидаться в баре гостиницы, дав нам возможность распаковать чемоданы.
– Виолета, мне казалось, что у вас свой дом в Макарске.
– Нет, наш дом на Хваре.
– А разве не ты говорила, что мы отправимся на остров Хвар?
– Да, но попозже. Николас и мама сейчас в Загребе, они рассчитывают, что мы несколько дней проведем там. А теперь Марина и ее друзья хотят угостить нас обедом.
Макарску посещает немало туристов. Здесь много пляжей, хотя вообще-то город является портовым центром. Его бухта окружена белыми горами с высокими, почти вертикальными, склонами.
Брела, Башка Вода, Братус, Башко Поле – маленькие приморские городки замечательной красоты льнут к берегу. Пока мы жили в Макарске, мы объездили их все. Мне доставило большое удовольствие открывать для себя эту страну, столь родственную по духу Испании. Жители здесь открыты и словоохотливы.
Распаковав багаж, мы спустились в бар, где нас дожидалась Марина. Рядом с ней сидел мужчина лет пятидесяти, с широкой улыбкой и обширными залысинами, который рассмеялся при виде нас. Девушки (первая – Джейн) кинулись его обнимать. Незнакомец тормошил моих подружек, а потом вдруг вытащил мешок с подарками. У девушек тоже оказались припасены для него перевязанные ленточками пакетики. Когда приветственная суматоха поутихла, все спохватились, что меня забыли представить.
– Рамон, познакомься, это Велько Барбьери, лучший писатель Хорватии, по крайней мере, если судить по спискам бестселлеров. Самый большой успех имела его история гастрономии, изложенная в повествовательной форме. Кроме нее он написал много книг, а еще он замечательно готовит.
Велько, приветливо посмотрев на меня, сказал на чистом испанском:
– Так значит, вот по кому мои девочки сходят с ума.
Эти слова застали меня врасплох, я не нашелся с ответом, а просто с улыбкой протянул руку. От рукопожатия Барбьери у меня хрустнули пальцы.
С этого момента Барбьери, замечательный человек, патриот своей родины, полевой командир сербской войны, стал считать меня своим парнем.
Барбьери, неравнодушный ко всему на свете, понимал толк в вине и застолье. Он всегда подогревал бутылки над камином, прежде чем их открыть, проникал на любую кухню и вмешивался в стряпню, прикасаясь к блюдам рукою мастера. Он был великолепным кулинаром, озабоченным тем, чтобы подарить желудкам счастье. Я бы назвал Барбьери алхимиком от гастрономии.
В тот вечер мы обедали в доме одного архитектора, владевшего роскошной виллой с видом на море в предместье Макарски. Нас потчевали всевозможными лакомствами с кухни и из сада; красные вина и черешневый ликер были превосходны. Несомненно, эта радушная бездетная чета умела завоевать расположение гостей через желудок. Столом распоряжалась племянница хозяев, принадлежавших к высшим слоям здешнего общества, о чем легко можно было догадаться по скатертям и столовым приборам, но в первую очередь – по изысканности угощения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Марина подарила каждому из нас по экземпляру своей новой книги, на обложке которой красовалось дерево внутри яйцеклетки. Эта картинка напоминала философское яйцо. Стихотворный сборник назывался «Dah Zavicaja», и, скорее всего, речь в нем шла о любви. Марина была очень романтична; в глубине ее глаз притаилась грусть. В юности, должно быть, она была очень красива. Марина и сейчас неплохо выглядела, хотя успела утратить двадцатилетнюю свежесть – сейчас ей явно перевалило за тридцать. Ее женственность была полна жизни, яркой, порывистой. Но единственное, что я разобрал в книжке ее стихов, – это перечень спонсоров. Меня удивило, что такое издание патронируют местные банки, отели и рестораны. Вообще-то в этой стране дела с поэзией обстояли так же, как и везде: никто не хотел ее печатать и почти никто не собирался ее читать.
Оказалось, что Марина – задушевная подруга Виолеты, а еще отличный экскурсовод для нашей компании. По крайней мере, в первое время, пока я ощущал себя бесприютным туристом, она была незаменима.
Я спросил, почему изменились наши планы, и молчание, пришедшее на смену беседе на хорватском языке, оказалось единственным ответом, который я тогда получил.
Водителю не хотелось вникать в подробности чужого разговора, он предпочитал знакомить нас с музыкой Далмации, прекрасного уголка земли, по которому мы путешествовали. Он поставил для нас диск с песнями клапы. Я быстро погрузился в чудесные напевы, которые порой исполнялись только мужчинами, а порой мужские голоса в них сливались с женскими. Эта музыка обладала яркой индивидуальностью и имела самобытные корни, хотя мне удалось расслышать в ней отзвуки григорианских литургических песнопений и элементы хорватской музыки явно этнического происхождения.
Виолета прикоснулась к моему плечу, чтобы привлечь внимание – сидя впереди рядом с водителем, я не мог видеть ее лица, – и вполголоса произнесла:
И так же как в ракушке слышен шепот
Глубоких морских течений,
Так и в голосе человека слышен
Глубокий секрет человечества.
Примерно так можно объяснить, что такое клапа. Слова эти принадлежат поэту Юре Каштелану.
– А как вообще создается клапа?
– Рождается жизнью. Это сама жизнь или свидетельство о ней. А еще дело в далматинской песенной традиции. Клапы воспевают и великого, знаменитого человека, и безымянного, обыкновенного, всем понятного, мысли которого ограничены возможностями слова, – только в песне их и можно выразить. Как говорит Анте Мекинич, с которым я надеюсь тебя познакомить, песни клапы – как истории, истории о Далмации.
По тону, которым я разговаривал с Виолетой, водитель заметил мое воодушевление и остался очень доволен своей идеей порадовать нас песнями родной земли.
– Рамон, это только начало. С нынешнего дня ты будешь слышать эту музыку в любой день и час. Хорваты ею гордятся. Будет все: вино, песни, море, острова. Мы здорово повеселимся.
Я был счастлив путешествовать по побережью Адриатики, так похожему на мои края, такому родному. Я смотрел на виноградники и оливковые рощи, и у меня возникало ощущение, что я еду по Андалусии. Люди здесь были веселыми и жизнерадостными, а славянская кровь придавала им больше радушия, во многих случаях – больше открытости.
Я думал, что у Фламелей в Макарске есть собственный дом, однако таксист высадил нас возле гостиницы «Биоково», скромного обшарпанного дома без лифта, но с огромным обеденным залом, украшенным пластмассовыми цветами. Само олицетворение упадка и разорения подобных заведений в Восточной Европе. Персонал гостиницы отлично знал свое дело, нас приняли радушно и ласково и выделили нам две смежные комнаты с огромной супружеской кроватью в одной из них. Девушки пришли в восторг. Марина осталась дожидаться в баре гостиницы, дав нам возможность распаковать чемоданы.
– Виолета, мне казалось, что у вас свой дом в Макарске.
– Нет, наш дом на Хваре.
– А разве не ты говорила, что мы отправимся на остров Хвар?
– Да, но попозже. Николас и мама сейчас в Загребе, они рассчитывают, что мы несколько дней проведем там. А теперь Марина и ее друзья хотят угостить нас обедом.
Макарску посещает немало туристов. Здесь много пляжей, хотя вообще-то город является портовым центром. Его бухта окружена белыми горами с высокими, почти вертикальными, склонами.
Брела, Башка Вода, Братус, Башко Поле – маленькие приморские городки замечательной красоты льнут к берегу. Пока мы жили в Макарске, мы объездили их все. Мне доставило большое удовольствие открывать для себя эту страну, столь родственную по духу Испании. Жители здесь открыты и словоохотливы.
Распаковав багаж, мы спустились в бар, где нас дожидалась Марина. Рядом с ней сидел мужчина лет пятидесяти, с широкой улыбкой и обширными залысинами, который рассмеялся при виде нас. Девушки (первая – Джейн) кинулись его обнимать. Незнакомец тормошил моих подружек, а потом вдруг вытащил мешок с подарками. У девушек тоже оказались припасены для него перевязанные ленточками пакетики. Когда приветственная суматоха поутихла, все спохватились, что меня забыли представить.
– Рамон, познакомься, это Велько Барбьери, лучший писатель Хорватии, по крайней мере, если судить по спискам бестселлеров. Самый большой успех имела его история гастрономии, изложенная в повествовательной форме. Кроме нее он написал много книг, а еще он замечательно готовит.
Велько, приветливо посмотрев на меня, сказал на чистом испанском:
– Так значит, вот по кому мои девочки сходят с ума.
Эти слова застали меня врасплох, я не нашелся с ответом, а просто с улыбкой протянул руку. От рукопожатия Барбьери у меня хрустнули пальцы.
С этого момента Барбьери, замечательный человек, патриот своей родины, полевой командир сербской войны, стал считать меня своим парнем.
Барбьери, неравнодушный ко всему на свете, понимал толк в вине и застолье. Он всегда подогревал бутылки над камином, прежде чем их открыть, проникал на любую кухню и вмешивался в стряпню, прикасаясь к блюдам рукою мастера. Он был великолепным кулинаром, озабоченным тем, чтобы подарить желудкам счастье. Я бы назвал Барбьери алхимиком от гастрономии.
В тот вечер мы обедали в доме одного архитектора, владевшего роскошной виллой с видом на море в предместье Макарски. Нас потчевали всевозможными лакомствами с кухни и из сада; красные вина и черешневый ликер были превосходны. Несомненно, эта радушная бездетная чета умела завоевать расположение гостей через желудок. Столом распоряжалась племянница хозяев, принадлежавших к высшим слоям здешнего общества, о чем легко можно было догадаться по скатертям и столовым приборам, но в первую очередь – по изысканности угощения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109