Обо всем и ни о чем. Она писала только три дня назад, ничего нового не произошло, но ведь можно написать о том, как отец собирался на охоту, как Налька и Дамка винтовали у двери, и про погоду, что она никак не наладится, а отец уверяет – превосходная! И о том, как она рада за отца, что он подышит свежим воздухом…
«Володя, мальчик мой родной, ты об нас не беспокойся, мы с папой живем очень дружно, он заботливый, предупредительный. Достал два томика Есенина, хочешь, перешлю тебе? Собираемся на этой неделе сходить в театр. Вообще он очень мил…»
– Очень мил, – повторяет вслух Анна Петровна, встает из-за стола, подходит к зеркалу. Интересно, какой она была, когда он уезжал? Ничего, все в порядке. На нее смотрят точно такие же, как у Володи, чуть прищуренные, живые глаза. И такие же, как у него, счастливые.
Одна знакомая ей сказала:
– Анночка, ты вся светишься изнутри, как фонарик.
Анна Петровна приближает лицо к зеркалу, улыбается и тихонько говорит:
– Люблю.
Это, конечно, относится к ним обоим: к Володе и к Алексею. Володя в письмах всегда пишет: «Целую и люблю тебя, моя хорошая Мама». И Мама – всегда с большой буквы. Алеша тоже мог бы сказать ей, уезжая, что-нибудь в этом роде. Но ему всегда так некогда. Да, наверно, это и смешно немножко, прожив вместе двадцать четыре года, объясняться в любви. Но женщина никогда не изменяет этому милому слову с двумя Ю, произнося которые нужно складывать губы, как для поцелуя.
И сейчас ей хочется думать и говорить о своей большой любви. Говорить со своим родным мальчиком, который уже стал взрослым мужчиной и которому она всем своим материнским сердцем желает такой же большой и чистой любви на всю жизнь. На всю жизнь! Она снова садится к столу.
«Я тебе писала в прошлый раз и еще раз повторяю, потому что мне приятно об этом думать и писать: ничего нет лучше на свете настоящей любви. Это относится ко всему: и к земле, на которой живешь, и к работе, которую делаешь, конечно, – если она выбрана по душе, как у тебя, – и к людям. И к тому, кто ближе всех, кто – друг, кому веришь, как самой себе. Иногда ради такой любви совершают героические поступки, а по большей части любят просто, вот так, как я люблю тебя и твоего отца: тебе я пишу письма и посылаю посылочки, а отца буду ждать завтра вечером, совсем так, как Налька и Дамка, прислушиваясь к шуму лифта и стуку дверей. И ванна уже будет готова, и белье, и ужин. Потому что, видишь ли, сынок, когда любишь – хочется во все, что делаешь, вложить свою любовь. Поэт вкладывает ее в стихи, а если он настоящий поэт и любовь его была прекрасной, то и стихи будут жить вечно и отзываться во всех сердцах: «Я помню чудное мгновенье». Художник вкладывает любовь в картину. Наверно, Джорджоне был влюблен в девушку, с которой писал «Спящую Венеру». Я не поэт и не художник. Я – домашняя хозяйка, бывшая машинистка, переводчица с немецкого, кем я только не была. Иногда меня мучает это «была», но я всегда примиряюсь с этим, когда вспоминаю, что твоему отцу так хотелось видеть во мне хозяйку, мать. И я вкладываю свою любовь в то, что делаю: в работы отца, которые я перепечатываю, в переводы, которые я делаю для него, в цветы на столе, в чистоту и уют и – не смейся, пожалуйста, – в пироги и котлеты. И твой отец это понимает и благодарен мне – не за котлеты и пироги, а за любовь…»
Анна Петровна снова подымается из-за стола и ходит по комнате. Она права, что пишет сыну о любви. Пусть он – берет пример с отца и пусть любит свою будущую подругу бережно и нежно. Может быть, это та девушка-геолог, о которой он два раза упоминал в последнем письме? Сейчас в Сибири весна. Они ходят по тайге, вместе работают (и пусть всю жизнь вместе работают) и пока еще не признаются в своей любви. Иногда только глазами? И то делают вид, что не понимают. И все кругом прекрасно, все – их собственное. Когда человек любит, он – царь. Не обыкновенный царь, каких рано или поздно свергают с престола, а сказочный, которому всякая щедрость по плечу. А себялюбец и эгоист всегда нищий…
Она опять садится к столу, чтобы написать о царе и нищем и еще о том, что любить даже радостнее, чем быть любимым. Это все равно что дарить – приятнее, чем получать подарки.
«Мальчик мой, никогда не обижай ту, которую полюбишь. Но только сумей полюбить такую, которая достойна любви…»
Что же еще написать? Анна Петровна смотрит на портрет сына. Узнает свои пушистые волосы, широко поставленные глаза, продолговатый овал лица, только рот большой, отцовский. Можно и про это написать, что разглядывает его фотографию. Все равно про что, лишь бы подольше разговаривать с Володей. Но нельзя отнимать у мальчика столько времени на чтение писем. Он – инженер, вот уже год с лишним, как инженер, занятой, серьезный человек.
«Целую тебя крепко, мой родной. Береги себя. Пиши почаще, как сможешь. Твоя мать.
P. S. Хотела приписать, что папа целует, и вспомнила, что он на охоте. Я очень довольна, что с ним ездит его заводской шофер Олег Иваныч (я не помню, был ли он при тебе). Человек он мрачноватый и молчаливый, и мне все казалось, что ему не особенно приятно сопровождать отца в выходной. Но наш отец уверил меня, что Олег Иваныч сам страстный охотник и что для него это – первое удовольствие. Так это или иначе, но у меня душа спокойна, что отец не один. Потому что единственное, во что я не верю, это в его шоферские таланты. Не знаю, как там отец рассчитывается с Олегом Иванычем, а я со своей стороны купила его жене Наташе на платье. И хотя шофер мрачно заявил: «Ни в коем случае!», я все-таки подумала, что я хорошо сделала. Ну вот, кажется, и все».
Спать еще рано, только одиннадцать часов. Чтобы скоротать вечер, можно дойти до почты и опустить письмо. И хорошо прогуляться перед сном. Алеша и Олег Иваныч сейчас спят в машине где-нибудь на опушке. Улеглись пораньше, чтобы встать до рассвета.
Она одевается, берет письмо, выходит на площадку. По привычке заглядывает в ящик для писем, нет ли чего от Володи. Что-то белеет сквозь круглые дырки ящика. Необходимо сейчас же прочесть, может быть, нужно будет сделать приписку в своем письме.
Нет, это не от Володи. Конверт надписан аккуратными печатными буквами. Ей лично: Анне Петровне Глаголевой. Без адреса отправителя.
Она захлопывает за собой дверь, разрывает конверт, медленно спускается с лестницы. Внизу под лампочкой останавливается и перечитывает все заново.
«Увожаемая Анна Петровна! Вы меня не знаете, извините за беспокойство, но я считаю своим гражданским долгом честного человека поставить Вас вызвестность об одном факте непосредственно касающем Вас лично».
Анна Петровна невольно отмечает грамматические ошибки.
«Вы в данный момент полагаете, что Ваш супруг Глаголев Алексей Пахомович находится на охоте.
1 2 3 4 5
«Володя, мальчик мой родной, ты об нас не беспокойся, мы с папой живем очень дружно, он заботливый, предупредительный. Достал два томика Есенина, хочешь, перешлю тебе? Собираемся на этой неделе сходить в театр. Вообще он очень мил…»
– Очень мил, – повторяет вслух Анна Петровна, встает из-за стола, подходит к зеркалу. Интересно, какой она была, когда он уезжал? Ничего, все в порядке. На нее смотрят точно такие же, как у Володи, чуть прищуренные, живые глаза. И такие же, как у него, счастливые.
Одна знакомая ей сказала:
– Анночка, ты вся светишься изнутри, как фонарик.
Анна Петровна приближает лицо к зеркалу, улыбается и тихонько говорит:
– Люблю.
Это, конечно, относится к ним обоим: к Володе и к Алексею. Володя в письмах всегда пишет: «Целую и люблю тебя, моя хорошая Мама». И Мама – всегда с большой буквы. Алеша тоже мог бы сказать ей, уезжая, что-нибудь в этом роде. Но ему всегда так некогда. Да, наверно, это и смешно немножко, прожив вместе двадцать четыре года, объясняться в любви. Но женщина никогда не изменяет этому милому слову с двумя Ю, произнося которые нужно складывать губы, как для поцелуя.
И сейчас ей хочется думать и говорить о своей большой любви. Говорить со своим родным мальчиком, который уже стал взрослым мужчиной и которому она всем своим материнским сердцем желает такой же большой и чистой любви на всю жизнь. На всю жизнь! Она снова садится к столу.
«Я тебе писала в прошлый раз и еще раз повторяю, потому что мне приятно об этом думать и писать: ничего нет лучше на свете настоящей любви. Это относится ко всему: и к земле, на которой живешь, и к работе, которую делаешь, конечно, – если она выбрана по душе, как у тебя, – и к людям. И к тому, кто ближе всех, кто – друг, кому веришь, как самой себе. Иногда ради такой любви совершают героические поступки, а по большей части любят просто, вот так, как я люблю тебя и твоего отца: тебе я пишу письма и посылаю посылочки, а отца буду ждать завтра вечером, совсем так, как Налька и Дамка, прислушиваясь к шуму лифта и стуку дверей. И ванна уже будет готова, и белье, и ужин. Потому что, видишь ли, сынок, когда любишь – хочется во все, что делаешь, вложить свою любовь. Поэт вкладывает ее в стихи, а если он настоящий поэт и любовь его была прекрасной, то и стихи будут жить вечно и отзываться во всех сердцах: «Я помню чудное мгновенье». Художник вкладывает любовь в картину. Наверно, Джорджоне был влюблен в девушку, с которой писал «Спящую Венеру». Я не поэт и не художник. Я – домашняя хозяйка, бывшая машинистка, переводчица с немецкого, кем я только не была. Иногда меня мучает это «была», но я всегда примиряюсь с этим, когда вспоминаю, что твоему отцу так хотелось видеть во мне хозяйку, мать. И я вкладываю свою любовь в то, что делаю: в работы отца, которые я перепечатываю, в переводы, которые я делаю для него, в цветы на столе, в чистоту и уют и – не смейся, пожалуйста, – в пироги и котлеты. И твой отец это понимает и благодарен мне – не за котлеты и пироги, а за любовь…»
Анна Петровна снова подымается из-за стола и ходит по комнате. Она права, что пишет сыну о любви. Пусть он – берет пример с отца и пусть любит свою будущую подругу бережно и нежно. Может быть, это та девушка-геолог, о которой он два раза упоминал в последнем письме? Сейчас в Сибири весна. Они ходят по тайге, вместе работают (и пусть всю жизнь вместе работают) и пока еще не признаются в своей любви. Иногда только глазами? И то делают вид, что не понимают. И все кругом прекрасно, все – их собственное. Когда человек любит, он – царь. Не обыкновенный царь, каких рано или поздно свергают с престола, а сказочный, которому всякая щедрость по плечу. А себялюбец и эгоист всегда нищий…
Она опять садится к столу, чтобы написать о царе и нищем и еще о том, что любить даже радостнее, чем быть любимым. Это все равно что дарить – приятнее, чем получать подарки.
«Мальчик мой, никогда не обижай ту, которую полюбишь. Но только сумей полюбить такую, которая достойна любви…»
Что же еще написать? Анна Петровна смотрит на портрет сына. Узнает свои пушистые волосы, широко поставленные глаза, продолговатый овал лица, только рот большой, отцовский. Можно и про это написать, что разглядывает его фотографию. Все равно про что, лишь бы подольше разговаривать с Володей. Но нельзя отнимать у мальчика столько времени на чтение писем. Он – инженер, вот уже год с лишним, как инженер, занятой, серьезный человек.
«Целую тебя крепко, мой родной. Береги себя. Пиши почаще, как сможешь. Твоя мать.
P. S. Хотела приписать, что папа целует, и вспомнила, что он на охоте. Я очень довольна, что с ним ездит его заводской шофер Олег Иваныч (я не помню, был ли он при тебе). Человек он мрачноватый и молчаливый, и мне все казалось, что ему не особенно приятно сопровождать отца в выходной. Но наш отец уверил меня, что Олег Иваныч сам страстный охотник и что для него это – первое удовольствие. Так это или иначе, но у меня душа спокойна, что отец не один. Потому что единственное, во что я не верю, это в его шоферские таланты. Не знаю, как там отец рассчитывается с Олегом Иванычем, а я со своей стороны купила его жене Наташе на платье. И хотя шофер мрачно заявил: «Ни в коем случае!», я все-таки подумала, что я хорошо сделала. Ну вот, кажется, и все».
Спать еще рано, только одиннадцать часов. Чтобы скоротать вечер, можно дойти до почты и опустить письмо. И хорошо прогуляться перед сном. Алеша и Олег Иваныч сейчас спят в машине где-нибудь на опушке. Улеглись пораньше, чтобы встать до рассвета.
Она одевается, берет письмо, выходит на площадку. По привычке заглядывает в ящик для писем, нет ли чего от Володи. Что-то белеет сквозь круглые дырки ящика. Необходимо сейчас же прочесть, может быть, нужно будет сделать приписку в своем письме.
Нет, это не от Володи. Конверт надписан аккуратными печатными буквами. Ей лично: Анне Петровне Глаголевой. Без адреса отправителя.
Она захлопывает за собой дверь, разрывает конверт, медленно спускается с лестницы. Внизу под лампочкой останавливается и перечитывает все заново.
«Увожаемая Анна Петровна! Вы меня не знаете, извините за беспокойство, но я считаю своим гражданским долгом честного человека поставить Вас вызвестность об одном факте непосредственно касающем Вас лично».
Анна Петровна невольно отмечает грамматические ошибки.
«Вы в данный момент полагаете, что Ваш супруг Глаголев Алексей Пахомович находится на охоте.
1 2 3 4 5