Выходя из кабинета директора, он мысленно сформулировал поставленную перед ним задачу:
«Первое– выявить через отдел кадров тех, кто работает на заводе в течение двадцати пяти лет. Второе – составить список. Третье – выделить средства на приобретение подарков на сумму, не превышающую…»
Он не успел додумать, как на него налетела заведующая детским садом, женщина, похожая и голосом и внешним видом на крупного пожилого мужчину в защитного цвета непромокаемом плаще. Она долго и зычно попрекала председателя отсутствием в детском саду пианино и неисправностью канализации.
Кое-как, наобещав с три короба, он отделался от нее и тут увидел на стене котельной афишу. Заводской художник не поскупился на краски, распестрив фамилии артистов одного театра, в который почему-то перестала ходить публика. Выступление артистов в клубе было назначено на завтра. Председателю завкома нужно было обеспечить полный сбор, а также затвердить на зубок имя-отчество народного и троих заслуженных. Остальных, рядовых, можно было не запоминать, но и с четырьмя возни не оберешься, поскольку некоторые фамилии были трудные, а одно отчество вроде Навуходоносорович… И еще была куча всяких дел с отпусками, путевками и так далее, а тут навалились эти юбиляры…
На бегу он поймал члена завкома Волконскую и попробовал перепоручить ей юбиляров. Волконская смерила его взглядом с головы до ног:
– Смешно. Это – по быту, а я – по культуре. Я к быту никакого отношения не имею.
Тогда он вызвал к себе члена завкома Запятульского.
– Я же по быту, а это по производству, разница! – воскликнул Запятульский, но, махнув рукой, согласился: – Пейте мою кровь, не первый раз, я уже привык.
Он-то и позвонил в шлифовальный цех и срочно потребовал сведения о лицах, проработавших двадцать пять лет на заводе: фамилия, должность, процент выполнения плана. И он даже веско произнес:
– Мы решили широко отметить юбилей!
И вот именно после этого звонка начальник цеха, донельзя обрадованный за трудолюбивую и скромную тетю Фису, и побежал поздравлять ее.
Наступил день, когда в цехах был вывешен приказ за подписью директора:
«В связи с тем, что такие-то и такие-то проработали на заводе 25 лет, отметить их хорошую работу, выразить благодарность и премировать ценными подарками».
Кому приказывалось выражать благодарность юбилярам, в приказе уточнено не было. В алфавитном порядке бригадир Седых А. П. стояла под шестым номером. Экземпляры приказа, одни четкие, другие едва разборчивые, были расклеены по всему заводу.
Анфиса Петровна чувствовала себя в этот день центром заводской жизни. Многие подходили к ней, крепко пожимали руку, поздравляли. Кое-кто говорил:
– А мы и не знали, что ты уже двадцать пять лет… Сколько же тебе? Неужели пятьдесят? Скажи на милость, какой молодец!
И все это тоже было очень приятно. Оставалось ждать торжественного вечера. Кроме всего прочего, начальник цеха сообщил Анфисе Петровне под секретом, что член завкома Запятульский звонил и осведомлялся, какой, мол, размер у бригадира Седых? Не иначе, хотят купить шелковую блузку или платье.
– Лучше бы платье, или… Ой, что это я! Ничего, ничего мне не надо, – закрывая покрасневшие щеки, говорила Анфиса Петровна. – А размер у меня сорок шестой, не больно велика.
Председатель завкома, который довольно удачно провел вечер с участием артистов из малопосещаемого театра, уже ориентировочно наметил очередное мероприятие по проведению юбилея. Оставалось согласовать с директором. Директор поморщился.
– Ох, горе луковое, сами ничего не можете. Приказ был, отметили, чего еще? Подарки купили?
– Приобрели.
Председатель завкома вздохнул и покрутил головой.
– Намаялись мы с этими подарками. Запятульский покупал. Все рубашки из натурального шелка с соответствующими галстуками строго в тон. У Запятульского вкус есть. Но у этого бригадира Седых оказался какой-то из ряда вон выходящий размер – сорок шестой! Таких рубашковых размеров в массовом пошиве и вообще-то не существует. Мы приобрели сорок пятый, ориентировочно.
– Да-а, – директор тоже покрутил головой и потрогал свой воротник. – Уж на что у меня шея сорок три сантиметра, и то не всегда подберешь рубашку. А это прямо какая-то воловья шея. Я что-то даже не припомню у нас никого с такой шеей…
– Ну, как же! – бодро сказал председатель завкома, которому не хотелось сознаться, что он тоже не припомнит. – Бригадир Седых, еще такой широкоплечий здоровяк! Ну, такой, знаете… – Он расправил плечи выпятил грудь, чтоб показать, какой здоровяк бригадир Седых.
– Ну, знаю, знаю, – отмахнулся директор. – Тоже мне, суфлер нашелся, мерси – поди курам замеси. А подарки можно вручать необязательно в клубе, на такое мероприятие и придет-то два с половиной человека. Можно вручить непосредственно в завкоме.
…Шестеро юбиляров из разных цехов были вызваны в заводской комитет.
– Это, наверно, предварительно, – догадывался начальник цеха. – Объявят вам, в какой день будут чествовать. Иди, Анфиса Петровна, но только я тебя очень прошу, не волнуйся, а то ты у меня за эту неделю совсем извелась.
Нет, она вовсе не извелась. Наоборот, она расцвела и как будто помолодела. Она даже по ночам видела во сне, как стоит среди цветов на сцене и директор крепко жмет ей руку. А один раз ей даже приснилось, что он поцеловал ее в щеку! Проснувшись, она еще чувствовала этот поцелуй.
– Гриша, это ты, что ли?
– Чего – это?
– Да вот сейчас… поцеловал меня в щеку?
Пожилой Гриша оторопело посмотрел на жену и укоризненно покачал головой.
– Совсем спятила баба. Зачем бы это мне тебя целовать?
И все-таки сон казался прекрасным, и она думала: «Не надо никаких подарков. Есть вещи, которые дороже всяких подарков».
…Она вернулась из заводского комитета в цех, неся в руках мужскую шелковую рубашку в блестящем целлофановом конверте. В широченную горловину рубахи была заткнута бумажка:
«Седых А. П. бр. шлиф. цех. разм. 45».
Анфиса Петровна смущенно сказала:
– Мало ли как бывает. Ошиблись. Да я бы и против рубашки возражать не стала, сгодилась бы моему старику. Только у него шейка-то мушиная, а это ж хомут… Председатель завкома и то извинялся, говорит: «Запятульский напутал». Но, говорит, дорог не подарок, а дорога любовь. Так и сказал: «В конечном итоге, говорит, дорога любовь».
Однако в этот «конечный итог» не поверили ни начальник цеха, ни шлифовщицы, для которых бригадир Седых была родной тетей Фисой, ни все те, кто поздравлял Анфису Петровну от чистого сердца и представлял себе свой собственный юбилей лет через пять или через десять. Не поверили и решили историю с мужской рубашкой сорок пятого размера придать гласности.
И что теперь будет, я не знаю.
1 2 3