После смерти матери все заботы по дому легли на плечи девочки. У Хусена теперь тоже не много свободного времени. С тех пор как перестраивают дом, он только и знает, что с Султаном нянчится. А иногда, когда младший брат не ноет, и матери помогает.
Вот и сегодня. Он подает ей глину, а Кайпа обмазывает стену уже изнутри. Хасан месит глину в яме. Ему изрядно надоела эта работа. Он решил вместе с Рашидом наняться купать угрюмовских овец, но мать воспротивилась.
– Уже осень на пороге, кончать надо с домом. Не зимовать же нам у чужих людей.
– Да разве мы одни справимся!.. Уж когда Алайг кладку закончил, а мы все никак стены не обмажем, – ворчал Хасан. – Говорю ведь, белхи надо созвать.
– И для белхи хватит работы, крышу ведь еще будем мазать. К тому же людей кормить надо. А чем?
Хусен никогда не перечил матери. Видя ее вечно испачканное глиной лицо с ввалившимися глазами, он очень жалел мать и старался угодить ей во всем. Даже люльку часто качал безропотно. Султан ведь не только днем хныкал. Он и ночами ревел. И тогда уже люльку качала мать. А чуть свет, не выспавшаяся, она вставала и снова принималась за работу. Да еще и по дому ей все надо сделать, и зерна намолоть на ручной мельнице. А это ой как нелегко.
Хасан тоже жалел мать. И вовсе не из лени он рвался купать овец. Ему хотелось заработать немного денег. Он верил, что так сможет принести больше пользы дому. Говорят, помещик платит пятнадцать копеек за день.
Хусен, которому всегда хочется делать то же, что и брату, на этот раз даже не заикается о том, чтобы и ему пойти с Хасаном. Он знает: об этом и думать нельзя. Мать одна и вовсе ничего не сделает, Султан не даст.
– Нани, а почему нам никто не помогает? – с грустью спрашивает Хусен.
– Сейчас горячая пора в поле, сынок, – отвечает мать, – люди убирают урожай. Это дело такое: на день запоздаешь – лишний месяц голодным сидеть будешь. У каждого свои хлопоты.
– И Алайг не пришел! – глубоко вздохнул Хусен.
– Он на похоронах. Придет попозже. Алайг почти все сделал, о чем мы с ним сговорились. Осталось только окна и дверь навесить.
– А кого хоронят?
– Сына Зубейры, Махти, убили.
– Кто убил, нани?
– Власти убили.
– За что?
– Говорят, был абреком.
– А Дауд? Его они тоже убили?
– Кто знает…
Хусен стоял как вкопанный и расширенными от тревоги глазами смотрел на мать. До сих пор он ни разу не подумал, что Дауда могли убить! А ведь могли же? Ух, этот Соси! Не насплетничай он старшине, Дауда не арестовали бы!
Хусен промолчал, потом снова взялся за лопату и вдруг увидел Эсет. Только ее здесь и не хватало. Хусен так посмотрел на девочку, будто это вовсе и не она, а сам Соси вошел к ним в дом.
– А, Эсет! – приветливо улыбнулась ей Кайпа.
Если бы не это восклицание, Эсет, может, и ушла бы. Чего ей стоять, как нищенке у чужого порога, если Хусен, с которым они так долго не виделись, смотрит на нее будто на врага.
– Как же это Кабират отпустила тебя к нам? – не сдержалась Кайпа.
– Ее нет дома, – бесхитростно ответила девочка. – Уехала с дади во Владикавказ.
– А-а! – протянула Кайпа и снова взялась за работу.
Хусен тоже стал подавать матери глину и не смотрел на Эсет. Девочка решила, что он сердится на нее за тот разговор, и удивилась. Ведь она-то забыла обо всем, хоть это он прогнал ее. Чего же Хусен дуется? А может, обижен, что долго не приходила мириться? Но это ведь не от нее зависит…
– Ты, наверно, пришла поиграть? – снова улыбнулась Кайпа. – А Хусену, видишь, некогда…
– Я хочу помогать вам стену обмазывать.
– Что ты говоришь, доченька! А ты умеешь это делать?
– Умею…
Эсет неуверенно направилась к ним, но вдруг снова встретилась с хмурым взглядом Хусена и остановилась.
– Не боишься платье запачкать? Смотри, Кабират накажет тебя! – предостерегла Кайпа. Однако, увидев, что Эсет чуть не плачет, пожалела ее и сказала: – Ну ладно, иди поработай со мной, раз хочется, помоги.
Эсет, будто ничего не слыхала, продолжала в упор смотреть на Хусена.
– Ну, что выпучила свои гусиные глаза? – рявкнул Хусен.
«Щербатый», – хотела огрызнуться Эсет, но Кайпа опередила ее.
– Что ты сказал? – крикнула она на сына. – Ах ты негодник! Хочешь, чтобы я этим комом глины залепила твое лицо? Иди сюда, Эсет, пусть себе бубнит.
И когда Эсет, засучив рукава, начала ловко мазать стену, Кайпа не без тайной зависти в душе сказала:
– Видишь, какая девочка! Как она ловко все делает. Дай тебе Бог здоровья, голубочек мой!
Раньше, хотя Хусен и знал, что Дауда арестовали по вине Соси, он все равно дружил с Эсет. Но теперь, когда он вдруг встревожился от мысли, что и Дауд, как Махти, может, давно уж убит, не мог он по-прежнему относиться к девочке.
– Ее отец донес на Дауда! – заговорил наконец Хусен.
– Ну и что же? Она-то чем виновата? – сердито взглянула на сына Кайпа.
– Да поможет тебе Бог, доченька! – донеслось вдруг со двора.
Хусен сразу узнал голос старой Шаши. Она всегда так: от самых ворот начинала причитать – поздравлять или бога поминать, смотря какой случай привел ее в дом.
– Как дом-то отделала! Настоящий дворец!
Кайпа слезла с перевернутой кадки, стоя на которой она работала, и пошла навстречу Шаши.
– Да какой уж дворец. Так, только что не курятник!
– А чего тебе еще надо? Есть надежная крыша над головой – и ладно! – приговаривала Шаши, одобрительно оглядывая все вокруг.
– Хусен, принеси скамеечку, – повелела Кайпа.
– Да ты не беспокойся. Работайте себе, А я здесь, на порожке, присяду. Уффой, устала я очень, – вздохнула Шаши. – С похорон иду. Знаешь ведь, Махти сегодня хоронили? Ты, кажется, не была там? Да и где тебе, бедняжке. За мужчину в доме работаешь. Все ведь одна делаешь! Хорошо хоть, сыновья у тебя не балованные.
– У меня уж и слез нет на похороны-то ходить! Все выплакала…
– Ox, что там делается, во дворце у Зубейры, – всплеснула руками Шаши. – И камень заплачет! Махти был очень хорошим человеком, Помогал всем, попавшим в беду. Потому народ и горюет о нем.
– А дади говорит, что его за дело убили, – неуверенно проговорила Эсет.
– Ты чья же, цветочек? Что-то я тебя не знаю!
– Это дочка Соси, – ответила Кайла вместо Эсет, которая стояла красная как мак, с низко опущенной головой.
– Что ты говоришь? Да сохранит тебя Бог! Понятно, что Соси так думает, ведь Махти всю свою жизнь только и знал, что с таки ми, как он, бился. Да простит его Аллах!
– И зачем он сдался в руки гяурам? Неужели не мог уйти от них? – сокрушалась Кайпа.
– Его же предали, доченька. Окружили в доме Исхака ночью, когда он спал, О, чтоб отсох и отвалился язык у предателя. Махти ничего не осталось, как сдаться. Гяуры грозили сжечь дом, и Махти не допустил, чтобы из-за него погибли другие люди.
– Где же они убили его?
– По пути в Назрань. Застрелили прямо на дороге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
Вот и сегодня. Он подает ей глину, а Кайпа обмазывает стену уже изнутри. Хасан месит глину в яме. Ему изрядно надоела эта работа. Он решил вместе с Рашидом наняться купать угрюмовских овец, но мать воспротивилась.
– Уже осень на пороге, кончать надо с домом. Не зимовать же нам у чужих людей.
– Да разве мы одни справимся!.. Уж когда Алайг кладку закончил, а мы все никак стены не обмажем, – ворчал Хасан. – Говорю ведь, белхи надо созвать.
– И для белхи хватит работы, крышу ведь еще будем мазать. К тому же людей кормить надо. А чем?
Хусен никогда не перечил матери. Видя ее вечно испачканное глиной лицо с ввалившимися глазами, он очень жалел мать и старался угодить ей во всем. Даже люльку часто качал безропотно. Султан ведь не только днем хныкал. Он и ночами ревел. И тогда уже люльку качала мать. А чуть свет, не выспавшаяся, она вставала и снова принималась за работу. Да еще и по дому ей все надо сделать, и зерна намолоть на ручной мельнице. А это ой как нелегко.
Хасан тоже жалел мать. И вовсе не из лени он рвался купать овец. Ему хотелось заработать немного денег. Он верил, что так сможет принести больше пользы дому. Говорят, помещик платит пятнадцать копеек за день.
Хусен, которому всегда хочется делать то же, что и брату, на этот раз даже не заикается о том, чтобы и ему пойти с Хасаном. Он знает: об этом и думать нельзя. Мать одна и вовсе ничего не сделает, Султан не даст.
– Нани, а почему нам никто не помогает? – с грустью спрашивает Хусен.
– Сейчас горячая пора в поле, сынок, – отвечает мать, – люди убирают урожай. Это дело такое: на день запоздаешь – лишний месяц голодным сидеть будешь. У каждого свои хлопоты.
– И Алайг не пришел! – глубоко вздохнул Хусен.
– Он на похоронах. Придет попозже. Алайг почти все сделал, о чем мы с ним сговорились. Осталось только окна и дверь навесить.
– А кого хоронят?
– Сына Зубейры, Махти, убили.
– Кто убил, нани?
– Власти убили.
– За что?
– Говорят, был абреком.
– А Дауд? Его они тоже убили?
– Кто знает…
Хусен стоял как вкопанный и расширенными от тревоги глазами смотрел на мать. До сих пор он ни разу не подумал, что Дауда могли убить! А ведь могли же? Ух, этот Соси! Не насплетничай он старшине, Дауда не арестовали бы!
Хусен промолчал, потом снова взялся за лопату и вдруг увидел Эсет. Только ее здесь и не хватало. Хусен так посмотрел на девочку, будто это вовсе и не она, а сам Соси вошел к ним в дом.
– А, Эсет! – приветливо улыбнулась ей Кайпа.
Если бы не это восклицание, Эсет, может, и ушла бы. Чего ей стоять, как нищенке у чужого порога, если Хусен, с которым они так долго не виделись, смотрит на нее будто на врага.
– Как же это Кабират отпустила тебя к нам? – не сдержалась Кайпа.
– Ее нет дома, – бесхитростно ответила девочка. – Уехала с дади во Владикавказ.
– А-а! – протянула Кайпа и снова взялась за работу.
Хусен тоже стал подавать матери глину и не смотрел на Эсет. Девочка решила, что он сердится на нее за тот разговор, и удивилась. Ведь она-то забыла обо всем, хоть это он прогнал ее. Чего же Хусен дуется? А может, обижен, что долго не приходила мириться? Но это ведь не от нее зависит…
– Ты, наверно, пришла поиграть? – снова улыбнулась Кайпа. – А Хусену, видишь, некогда…
– Я хочу помогать вам стену обмазывать.
– Что ты говоришь, доченька! А ты умеешь это делать?
– Умею…
Эсет неуверенно направилась к ним, но вдруг снова встретилась с хмурым взглядом Хусена и остановилась.
– Не боишься платье запачкать? Смотри, Кабират накажет тебя! – предостерегла Кайпа. Однако, увидев, что Эсет чуть не плачет, пожалела ее и сказала: – Ну ладно, иди поработай со мной, раз хочется, помоги.
Эсет, будто ничего не слыхала, продолжала в упор смотреть на Хусена.
– Ну, что выпучила свои гусиные глаза? – рявкнул Хусен.
«Щербатый», – хотела огрызнуться Эсет, но Кайпа опередила ее.
– Что ты сказал? – крикнула она на сына. – Ах ты негодник! Хочешь, чтобы я этим комом глины залепила твое лицо? Иди сюда, Эсет, пусть себе бубнит.
И когда Эсет, засучив рукава, начала ловко мазать стену, Кайпа не без тайной зависти в душе сказала:
– Видишь, какая девочка! Как она ловко все делает. Дай тебе Бог здоровья, голубочек мой!
Раньше, хотя Хусен и знал, что Дауда арестовали по вине Соси, он все равно дружил с Эсет. Но теперь, когда он вдруг встревожился от мысли, что и Дауд, как Махти, может, давно уж убит, не мог он по-прежнему относиться к девочке.
– Ее отец донес на Дауда! – заговорил наконец Хусен.
– Ну и что же? Она-то чем виновата? – сердито взглянула на сына Кайпа.
– Да поможет тебе Бог, доченька! – донеслось вдруг со двора.
Хусен сразу узнал голос старой Шаши. Она всегда так: от самых ворот начинала причитать – поздравлять или бога поминать, смотря какой случай привел ее в дом.
– Как дом-то отделала! Настоящий дворец!
Кайпа слезла с перевернутой кадки, стоя на которой она работала, и пошла навстречу Шаши.
– Да какой уж дворец. Так, только что не курятник!
– А чего тебе еще надо? Есть надежная крыша над головой – и ладно! – приговаривала Шаши, одобрительно оглядывая все вокруг.
– Хусен, принеси скамеечку, – повелела Кайпа.
– Да ты не беспокойся. Работайте себе, А я здесь, на порожке, присяду. Уффой, устала я очень, – вздохнула Шаши. – С похорон иду. Знаешь ведь, Махти сегодня хоронили? Ты, кажется, не была там? Да и где тебе, бедняжке. За мужчину в доме работаешь. Все ведь одна делаешь! Хорошо хоть, сыновья у тебя не балованные.
– У меня уж и слез нет на похороны-то ходить! Все выплакала…
– Ox, что там делается, во дворце у Зубейры, – всплеснула руками Шаши. – И камень заплачет! Махти был очень хорошим человеком, Помогал всем, попавшим в беду. Потому народ и горюет о нем.
– А дади говорит, что его за дело убили, – неуверенно проговорила Эсет.
– Ты чья же, цветочек? Что-то я тебя не знаю!
– Это дочка Соси, – ответила Кайла вместо Эсет, которая стояла красная как мак, с низко опущенной головой.
– Что ты говоришь? Да сохранит тебя Бог! Понятно, что Соси так думает, ведь Махти всю свою жизнь только и знал, что с таки ми, как он, бился. Да простит его Аллах!
– И зачем он сдался в руки гяурам? Неужели не мог уйти от них? – сокрушалась Кайпа.
– Его же предали, доченька. Окружили в доме Исхака ночью, когда он спал, О, чтоб отсох и отвалился язык у предателя. Махти ничего не осталось, как сдаться. Гяуры грозили сжечь дом, и Махти не допустил, чтобы из-за него погибли другие люди.
– Где же они убили его?
– По пути в Назрань. Застрелили прямо на дороге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154