– Я не собирался огорошить вас своими извинениями.
Каждый раз, когда такое происходило, их взгляды встречались, и каждый раз он надеялся, что она поймет скрытый подтекст его извинений. Ее глаза говорили, что она все понимает, но поджатые губы свидетельствовали, что она не желает идти на примирение. Она не хотела развеселиться и каждый раз возвращалась к разговору с плосколицым Понсонби. Все это не могло не удручать Чарльза.
Похоже, решил он, ему следует заняться делом, а не тратить время, пытаясь добиться расположения молодой леди, которая была несклонна прощать его. Рэмси прекратил свое фиглярство с извинениями и принялся расхваливать товары, которые собирался продать, каждому, кто соглашался его слушать. Собственно говоря, только ради этого он и принял приглашение на обед, поэтому-то и вырядился в индийский наряд. В конце концов, вокруг него сидели потенциальные покупатели товаров, в которые он вложил немалые средства.
Он как раз поздравлял себя с удачей, заручившись согласием четырех гостей прийти и посмотреть привезенные им сокровища, когда его внимание привлек голос мисс Стэнхоуп, напряженно зашипевшей на Понсонби:
– Сэр, у этой вилки очень острые зубцы. Мне очень жаль, но я испытываю искушение оставить на вас парочку шрамов, чтобы убедить вас в серьезности моего недовольства положением вашей руки.
Обернувшись, Чарльз мгновенно оценил ситуацию. Понсонби под прикрытием скатерти положил свою жирную руку на изящное бедро мисс Стэнхоуп. Над толстыми, как сосиски, пальцами нависла вилка, угрожая проткнуть их насквозь.
Чарльз не мог остаться в стороне от этой увлекательной маленькой драмы. С изумительным хладнокровием создав впечатление полной случайности, он задел плечом плечо мисс Стэнхоуп.
Понсонби издал вопль, сразу привлекший к нему внимание всех сидевших за столом, но быстро оборвавшийся в силу того, что две толстых надколотых сосиски были засунуты в рот, который начал энергично их сосать.
– Я искренне, от всей души извиняюсь, – тихо, так, чтобы только мисс Стэнхоуп могла его услышать, сказал Чарльз.
Положив вилку, Пруденс повернулась к нему и впервые за все это время улыбнулась без всякой сдержанности. Более того, ему показалось, что она вот-вот расхохочется. Плечи ее задрожали от еле сдерживаемого смеха. Спустя минуту ей удалось справиться с собой, и она сказала:
– Извинения приняты, милорд.
– Прекрасно, – откликнулся Чарльз, а потом сделал нечто такое, отчего глаза у Пруденс округлились. Заведя руку за спинку ее стула, он собственной вилкой ткнул Понсонби в плечо.
– Дружище, полагаю, вы должны извиниться перед этой молодой леди, – твердо сказал он, привлекши внимание Понсонби.
Удивительно, подумала Пруденс, что прикосновения одного вызывают у тебя неприятие и отталкивание, в то время как прикосновения другого притягивают и завораживают. Возможно, это объяснялось диаметрально противоположными намерениями прикасавшихся? Можно ли ощущать намерения, как если бы они были водой, стекающей с пальцев? Пруденс не знала, как ей вести себя с лордом Рэмси теперь, когда она приняла его извинения. Как относиться к человеку, который безо всякого согласия с ее стороны прикасался к ее телу, а сейчас спас ее от рук другого, собиравшегося проделать то же самое.
Гнев – не самое приятное из чувств, но Пруденс оно нисколько не мешало. Она сжилась со своим гневом. С учетом всех обстоятельств он казался вполне уместным и оправданным. Теперь, когда жар гнева сошел на нет, что должна она была чувствовать по отношению к лорду Рэмси?
Испытывая чувство неуверенности, Пруденс перестала участвовать в разговоре и сосредоточила внимание сначала на еде, а потом на ведущихся за столом разговорах, которые то затихали, то становились громче, как шум прилива. «Маленький» обед принца напомнил ей, какими скудными средствами она располагала. За столом сидели человек сорок, и изысканнейшие деликатесы сменяли друг друга. Все в Павильоне казалось Пруденс чрезмерным: люди, обстановка, блюда, которые она с удовольствием вкушала. Она наслаждалась своим пребыванием здесь, но это наслаждение казалось ей каким-то постыдным и неправедным.
У нее было ощущение, что, незаслуженно наслаждаясь этой роскошью, она предает ту полагающуюся только на собственные силы женщину, какой стала за минувшие пять лет.
В голове у нее крутились цифры – она прикидывала, во сколько же обошелся сегодняшний обед, словно пришла сюда с целью составить финансовый отчет. Она пришла к выводу, что всего было слишком много: еды, болтовни, смеха, света и тепла и бьющего в глаза богатства. Она почувствовала головокружение от изобилия, в которое окунулась, и от того, как резко изменилось ее мнение о Легкомысленном Рэмси.
Сначала она была убеждена, что он просто богатый избалованный молодой человек, привыкший поступать так, как ему заблагорассудится. Но, прислушиваясь к его разговорам с другими гостями, она поняла, что он обеспечен немногим лучше ее самой. Он старался выбраться из нужды, в которой неожиданно оказался. Его брат Джек, которого все называли Мотом, хотя и не в лицо, обманул доверие Чарльза, проиграв за одну карточную игру все, что оставалось от постепенно скудеющего состояния Рэмси.
Лорд Рэмси должен был возбуждать жалость, но этого не происходило. Он не казался ни подавленным, ни побитым. Лорд Рэмси не сдался. Он словно расцвел, столкнувшись, по его собственному определению, с вызовом, брошенным ему судьбой. Его неунывающий характер, искрометный юмор проявлялись в каждом слове, каждом жесте.
В отличие от принца, переложившего на плечи королевы и страны свои астрономические долги, накопленные в процессе переустройства Павильона, Чарльз Рэмси уехал за океан устанавливать деловые связи. Добившись этого, он старался теперь создать себе репутацию делового человека среди людей своего круга, взиравших на него с нескрываемым удивлением и впадавших в шок при мысли о понесенных им убытках и о том, что, если бы не милость божия, они тоже могли бы обеднеть. Им было трудно, осознала Пруденс, понять эмоциональную реакцию Рэмси, и в результате лишь немногие всерьез относились к его новой затее.
Да, этим вечером Рэмси произвел на нее благоприятное впечатление. Она была полна решимости отказать ему в обаянии, но он все же был обаятельным. Странно, но эта его способность смеяться, подшучивать над ней, ходить как ни в чем ни бывало в костюме, словно специально предназначенном для того, чтобы привлекать всеобщее внимание, казалась ей замечательной. Все то, что вначале раздражало ее, теперь она находила притягательным.
Ее отношение к нему изменилось. Она не могла не вспомнить тот день, когда этот джентльмен сыграл с ней довольно злую шутку, выдав себя за массажиста бань Махомеда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63