– Тысяча извинений за такие слова, но не мог я их не сказать.
– Она молодая?
– Вашего возраста как раз.
– И счастлива в замужестве? – скорее подумала вслух, чем спросила Фанни.
– Воистину так, – ответствовал Варга. – В целом свете такую замечательную пару не сыщешь, как она да его сиятельство граф Рудольф Сент-Ирмаи; о, вот это человек! Все уму его дивятся и душе, вся страна его хвалит, превозносит. Долго жил за границей и с женой там познакомился; пресыщенный жизнью человек был, говорят, и родиной своей, что там происходит, мало интересовался. Но познакомился с барышней Флорой Эсеки и сразу совсем переменился, вернулся с ней в Венгрию, и после графа Иштвана, помогай ему бог в его начинаниях, едва ли найдешь патриота, больше сделавшего в столь малый срок для родины и человечества. Зато и наградил его господь, потому что главным благом – счастьем семейным – взыскал щедро, все в пример приводят их счастье, и правда, увидишь их вдвоем и подумаешь: вот кто еще на земле в рай попал.
Безотчетный вздох вырвался у Фанни из груди.
В эту минуту со двора донесся стук экипажа. Наверно, кто-то из гостей. Поднялась беготня, суета, послышался зычный голос самого г-на Яноша, радостно кого-то приветствующего, и мгновенье спустя Марци, камердинер, вошел и доложил:
– Ее сиятельство графиня Флора Сент-Ирмаи Эсеки!
Радостно взволнованная этим сюрпризом, ждала Фанни появления гостьи. Легкая на помине, приехала как раз когда о ней говорили с полными благодарного чувства сердцами, когда и образ ее начал складываться под впечатлением услышанного… Каково-то в действительности это воображаемое лицо?
Сердце молодой женщины так и забилось при звуках близящихся шагов и все более явственного голоса Яноша Карпати, который оживленно с кем-то беседовал. Но вот дверь отворилась…
И совсем не то лицо, которое Фанни нарисовала в воображении, не та женщина явилась на пороге: какая-то сухопарая, высокая особа неопределенных лет с накладными буклями, неестественного цвета щеками, со вставными зубами и фальшивым взглядом, разодетая со сверхмодной пестротой.
Шляпа с гигантскими полями и развесистыми цветочными букетами совершенно заслонила всех у нее за спиной.
Накидка же с одного плеча была приспущена, что придавало ей вид героический, нечто от амазонки; впечатление это дополнялось платьем с глубоким вырезом, устрашающе обнажавшим тощие плечи и острые ключицы. Под стать были и чрезвычайно худые руки, на запястьях украшенные, неизвестно зачем, пугающей величины манжетами из лебяжьего пуха, и так как, приводя в движение руки, начинала она работать языком, а работая языком, имела обыкновение улыбаться, улыбаясь же, не только верхнюю челюсть показывала (склад готовых изделий д-ра Легрие, Париж, улица Вивьен, 11), но и нёбо заодно, все общество, в страхе перед ее локтями, ключицами и деснами, неизменно удостаивало ее внимания самого пристального.
В первый миг Фанни даже испугалась: милое, приветливое создание приготовилась встретить, подбежать с искренней радостью, обнять, поцеловать… и – ах! – не та, не то.
Флора шла сзади, пропустив тетку, почетного своего стража, вперед, а сама ласково подав руку Яношу Карпати.
– Ее сиятельство барышня Марион Сент-Ирмаи! Графиня Флора Сент-Ирмаи! Жена моя, – поспешил тот представить дам.
Барышня Марион Сент-Ирмаи самым безупречным, артистическим реверансом приветствовала хозяйку дома, внимательно поглядывая при этом, как она ей ответит. И впрямь не очень-то ловка, бедняжка. Так смешалась, застеснялась – и так на десны барышни Марион засмотрелась, что с трудом нашла несколько любезных слов и на Флору едва взглянула.
В словах, впрочем, не было большой нужды, а если и была, пришлось повременить, ибо у барышни Марион всегда бывало их столько, что на любое самое людное общество хватало с избытком.
И надо отдать досточтимой барышне справедливость: то, что она говорила, – вовсе не болтовня, пустая трата слов, толчение воды в ступе, как частенько у тогдашних амазонок. Нет, каждое ее слово – точно рассчитанный, меткий, верный выстрел, укол и удар, доставляющий собравшимся развлечение не менее утонченное, чем если бы в муравейник кого-нибудь при них посадить.
В этом отношении, следовательно, крапива и барышня Марион различались единственно тем, что до крапивы, чтобы обожгла, надо все-таки дотронуться, она же сама до каждого доставала, в какой дальний угол ни забейся, и через любое платье, любые латы в самое сердце всаживала жгучие свои стрекала.
– Пожалуйста, сударыня, садитесь. Флора, сделай милость, рядом с женой моей, вот сюда. Барышня Марион… о, тысяча извинений.
Одного взгляда г-ну Яношу было достаточно, чтобы убедиться: Марион сама знает, где ей сесть. Не дожидаясь приглашения, она уже опустилась в кресло сбоку, откуда управителю удалось незаметно ускользнуть.
А впрочем, может быть, и у всех на глазах ушел добряк, даже поклонился раз шесть кряду и попрощался почтительно с каждым в отдельности; но кто же такие вещи замечает?
– Уж простите, соседка дорогая, – перехватила нить разговора барышня Марион с той особой деланной интонацией, которая в риториках не получила пока определения, но у слушателя вызывает впечатление, будто говорящий катает что-то во рту, стесняясь проглотить. – Уж простите, соседка дорогая, chиre voisine, мы ведь здесь, неподалеку от родового поместья Карпати, проживаем (не твоего то есть и не мужа, а фамильного); вот и осмелились вас потревожить в драгоценных ваших занятиях (чем уж ты таким можешь тут заниматься?); пожалуй, и подождать бы следовало, пока господин Янош сам благоверную свою представит, так ведь оно водится (ты-то, уж наверно, этого не знаешь, где тебе!), да все равно сюда собирались (не ради тебя, стало быть): тяжба у меня одна давняя с господином Карпати (мне, значит, обязана ты нашим посещением и тяжбе, а не Флоре и доброте ее, не воображай), – давнишняя тяжба, говорю, наследственная; я тогда еще молоденькая была, почти ребенок, ха-ха. Уговаривали меня замуж за него пойти и тем конец тяжбе положить, да молода еще была, сущий ребенок, ха-ха, заупрямилась, ха-ха, ну и маху дала, а то богачкой бы стала теперь, выгодная была партия! (Карпати и в молодые мои годы уже стариком был, но за богатство я ему не продалась: вот как понимай.) Ну, да вы и так счастливчик, Карпати, на судьбу грех пожаловаться, какая красавица в жены-то досталась, и не заслужили вы такого сокровища (задирай, задирай нос, дурочка! Думаешь, в заслугу ставлю тебе твою красоту? Постыдилась бы: красотой положение себе добывать).
Тут барышня Марион замешкалась на минуту, чем воспользовалась Флора и наклонилась к Фанни.
– Давно мне хотелось с вами встретиться, каждый день все сюда собираюсь, – ласково, ободряюще сказала она ей на ухо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133