Знаете, она даже сказала мне, что скорее… – Графиня покачала головой. – Нет, это глупости. Ох, Эмма! – Вздохнув, она потянулась за чайной ложечкой. – Прошу извинить меня. Я, кажется, немного… переутомилась.
– Я этого не заметил, – сказал Джулиан, и графиня, взглянув на него, рассмеялась.
В дверь постучали. Лакей передал Джулиану записку. Тот с удивлением взял ее и сломал печать. Леди Чад вопросительно подняла бровь.
Записка была от одного из тех мужчин, которых Джулиан приставил следить за Эммой. Когда Джулиан ее прочитал, у него кровь застыла в жилах.
– Где Эмма? – спросил он таким тоном, что графиня вздрогнула.
– В доме родителей. А что случилось?
Но Джулиан уже спешил к двери.
Глава 20
У Эммы запершило в горле от терпкого запаха винограда, которым были буквально пропитаны недра склада. Сверху доносился приглушенный грохот проезжающих карет и телег. Она шла по проходу, усыпанному мягкими опилками. С обеих сторон громоздились бочки. Портвейн, херес, бургундское? Она не могла разобрать: свисавшие с потолка красные лампы давали слишком мало света, чтобы разобрать ярлыки. Шагавший впереди Маркус нес лампу на длинной палке. Дополнительное освещение не помешало бы ей, но Эмма отказалась идти рядом с Маркусом.
Наверху клерк, похоже, весьма хорошо его знавший, вручил Маркусу пачку писем. Тот быстро просмотрел их. Странно. Почему его почта поступает сюда? Да и то, что он хранит здесь ее картины, довольно любопытно.
– Я получил удивительные новости, – сказал Маркус. – Оберн терроризировал правление Академии, пытаясь устроить закрытый показ твоих картин.
Эмма насторожилась. Не шпионит ли Маркус за Джулианом? Возможно, он намеревается отомстить ему за сломанную руку?
– Странно, – сказала она.
– Любопытно… ты ведь не говорила ему, что мисс Ашдаун – это ты?
– Конечно, нет.
Пол склада стал резко подниматься вверх. Они прошли под арку, и Маркус отпер дверь, за которой оказалось боле теплое и сухое помещение. Иным здесь был и воздух – пахло свежими досками. Слева от Эммы почти ей по плечо громоздились тюки с какими-то товарами.
– Минуточку, – сказал Маркус. – Подержи, пожалуйста, лампу.
Эмма взяла у него палку, недовольно заворчав: чтобы удержать ее, понадобилось значительное усилие. В замке щелкнул ключ. Рука Маркуса легла ей на плечо и толкнула направо, в большую, жарко натопленную комнату. В одном углу стояла койка, заваленная чем-то похожим на марлю. Рядом – полка с пустыми банками разных размеров, слева – огромная печь с двумя уходящими в потолок дымоходами, над погасшими углями висел медный чайник. В воздухе витал знакомый Эмме тошнотворно-сладкий запах, напомнивший ей о доме Колтхерста. Опиум.
Словно ледяные пальцы пробежали по ее спине. Эмма вздрогнула от дурного предчувствия. Здесь явно что-то не так.
– Отлично, – сказал Маркус. – Вот они.
Эмма послушно подняла лампу, и свет упал на ее картины, разбросанные по полу. На них виднелись отпечатки сапог, будто кто-то долго топтал полотна. Эмма медленно перемещала лампу над сваленной грудой. Маркус купил почти все, что она продала. Вдруг Эмма оцепенела. Перед ней было рухнувшее тело Энн Мэри. Хлещущая кровь. «Когда я смеялась» – так назвала Эмма эту картину.
Значит, картина не у Соммердона.
– Как видишь, для обвинения у меня их более чем достаточно, – сказал Маркус. – Даже без показаний свидетелей.
– Да, – непослушными губами сказала Эмма. Как Маркус смог так быстро купить картину у Соммердона? Или… Соммердон покупал ее не для себя? Но какой смысл Маркусу приобретать ее картины через подставных лиц?
– Так что же дальше? – спросил он. – Крушение твоей и моей семьи? Или брак и жизнь?
Инстинкт кричал, о надвигающейся опасности, но мозг не мог оценить угрозу. У Эммы перехватило дыхание. Почему Маркус так ополчился против нее?
– Я могу сделать тебе еще лучший подарок, – продолжал он. – Мы сожжем их. Хочешь?
Она облизнула сухие губы.
– Какой смысл? Ведь это улики, не так ли? Улики, которыми ты можешь шантажировать меня!
– Верно. Но для улик они слишком причудливые, громоздкие и привлекают очень уж много внимания. Оберн проявляет к ним интерес… это мне не нравится. У меня есть другое решение. Ты отдашь мне письма, с которых срисовала эти строчки. И они точно так же будут служить уликой.
Сейчас Эмма была даже рада плохому освещению. В сумраке нельзя было видеть, как она побледнела. Картины, подписанные ею, выдали ее. Они свидетельствовали о том, что письма у нее. Но сами по себе письма ничего не доказывают. Они лишь на языке урду намекают на какой-то странный заговор.
– Я их уничтожила, – услышала Эмма собственный голос.
– Хм… Но картины были закончены не одновременно. Как же ты делала подписи, если перед тобой не было образца? Ты так хорошо запомнила подлинник? Разве ты знаешь язык урду?
– Нет, – быстро ответила Эмма. – Но… когда я закончила все картины, я сожгла бумаги.
Повисла короткая пауза.
– Я тебе не верю, – тихо сказал Маркус. – Думаю, у тебя есть причина лгать. Ты гордишься этим кошмаром. Считаешь его достойным Королевской академии, не меньше. И поэтому хочешь, чтобы картины уцелели.
Ну что ж. Я отдам тебе картины. По крайней мере, те из них, которые не так отвратительны. Забери их из Академии, и мы будем хранить их там, где ты захочешь. Если, конечно, ты отдашь мне письма. Если же нет… – Он пожал плечами. – Я могу сжечь их прямо сейчас. – Наклонившись, Маркус взялся за холст «Когда я смеялась». – Чтобы зажечь огонь, много времени не потребуется.
– Хорошо, – поторопилась ответить Эмма. – Письма находятся в Джемсон-Парке.
– Превосходно. Теперь мы ведем откровенный разговор. Это достаточно прочная основа для брака. Можешь оставить работы, которые были выставлены в Академии, но некоторые должны исчезнуть. Дай мне лампу, я зажгу угли.
Эмма действовала инстинктивно. С силой повернув палку, она ткнула лампой в стену.
Раздался громкий треск, и наступила абсолютная темнота. Маркус грязно выругался. Эмма осторожно двинулась назад. Она услышала, как под сапогами треснула рама, потом другая. Маркус по картинам пробирался к ней. Эмма отскочила к двери. Палка, которую она все еще сжимала в руке, задела за дверной косяк, другим концом ударив ее в живот. Едва переводя дух, Эмма бросила палку и выбежала из комнаты.
– Странно, что ты убегаешь. – Маркус говорил очень спокойно, и это пугало Эмму больше, чем его гнев. – Если только кто-то не прочитал тебе эти письма.
О Господи!
Смутное подозрение, закравшееся ей в душу, вдруг четко выкристаллизовалось: это Маркуса выдавали письма! В этом все дело!
Слева в отдалении виднелся тусклый красный свет, это горели лампы в помещении с бочками. Подхватив юбки, Эмма побежала туда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
– Я этого не заметил, – сказал Джулиан, и графиня, взглянув на него, рассмеялась.
В дверь постучали. Лакей передал Джулиану записку. Тот с удивлением взял ее и сломал печать. Леди Чад вопросительно подняла бровь.
Записка была от одного из тех мужчин, которых Джулиан приставил следить за Эммой. Когда Джулиан ее прочитал, у него кровь застыла в жилах.
– Где Эмма? – спросил он таким тоном, что графиня вздрогнула.
– В доме родителей. А что случилось?
Но Джулиан уже спешил к двери.
Глава 20
У Эммы запершило в горле от терпкого запаха винограда, которым были буквально пропитаны недра склада. Сверху доносился приглушенный грохот проезжающих карет и телег. Она шла по проходу, усыпанному мягкими опилками. С обеих сторон громоздились бочки. Портвейн, херес, бургундское? Она не могла разобрать: свисавшие с потолка красные лампы давали слишком мало света, чтобы разобрать ярлыки. Шагавший впереди Маркус нес лампу на длинной палке. Дополнительное освещение не помешало бы ей, но Эмма отказалась идти рядом с Маркусом.
Наверху клерк, похоже, весьма хорошо его знавший, вручил Маркусу пачку писем. Тот быстро просмотрел их. Странно. Почему его почта поступает сюда? Да и то, что он хранит здесь ее картины, довольно любопытно.
– Я получил удивительные новости, – сказал Маркус. – Оберн терроризировал правление Академии, пытаясь устроить закрытый показ твоих картин.
Эмма насторожилась. Не шпионит ли Маркус за Джулианом? Возможно, он намеревается отомстить ему за сломанную руку?
– Странно, – сказала она.
– Любопытно… ты ведь не говорила ему, что мисс Ашдаун – это ты?
– Конечно, нет.
Пол склада стал резко подниматься вверх. Они прошли под арку, и Маркус отпер дверь, за которой оказалось боле теплое и сухое помещение. Иным здесь был и воздух – пахло свежими досками. Слева от Эммы почти ей по плечо громоздились тюки с какими-то товарами.
– Минуточку, – сказал Маркус. – Подержи, пожалуйста, лампу.
Эмма взяла у него палку, недовольно заворчав: чтобы удержать ее, понадобилось значительное усилие. В замке щелкнул ключ. Рука Маркуса легла ей на плечо и толкнула направо, в большую, жарко натопленную комнату. В одном углу стояла койка, заваленная чем-то похожим на марлю. Рядом – полка с пустыми банками разных размеров, слева – огромная печь с двумя уходящими в потолок дымоходами, над погасшими углями висел медный чайник. В воздухе витал знакомый Эмме тошнотворно-сладкий запах, напомнивший ей о доме Колтхерста. Опиум.
Словно ледяные пальцы пробежали по ее спине. Эмма вздрогнула от дурного предчувствия. Здесь явно что-то не так.
– Отлично, – сказал Маркус. – Вот они.
Эмма послушно подняла лампу, и свет упал на ее картины, разбросанные по полу. На них виднелись отпечатки сапог, будто кто-то долго топтал полотна. Эмма медленно перемещала лампу над сваленной грудой. Маркус купил почти все, что она продала. Вдруг Эмма оцепенела. Перед ней было рухнувшее тело Энн Мэри. Хлещущая кровь. «Когда я смеялась» – так назвала Эмма эту картину.
Значит, картина не у Соммердона.
– Как видишь, для обвинения у меня их более чем достаточно, – сказал Маркус. – Даже без показаний свидетелей.
– Да, – непослушными губами сказала Эмма. Как Маркус смог так быстро купить картину у Соммердона? Или… Соммердон покупал ее не для себя? Но какой смысл Маркусу приобретать ее картины через подставных лиц?
– Так что же дальше? – спросил он. – Крушение твоей и моей семьи? Или брак и жизнь?
Инстинкт кричал, о надвигающейся опасности, но мозг не мог оценить угрозу. У Эммы перехватило дыхание. Почему Маркус так ополчился против нее?
– Я могу сделать тебе еще лучший подарок, – продолжал он. – Мы сожжем их. Хочешь?
Она облизнула сухие губы.
– Какой смысл? Ведь это улики, не так ли? Улики, которыми ты можешь шантажировать меня!
– Верно. Но для улик они слишком причудливые, громоздкие и привлекают очень уж много внимания. Оберн проявляет к ним интерес… это мне не нравится. У меня есть другое решение. Ты отдашь мне письма, с которых срисовала эти строчки. И они точно так же будут служить уликой.
Сейчас Эмма была даже рада плохому освещению. В сумраке нельзя было видеть, как она побледнела. Картины, подписанные ею, выдали ее. Они свидетельствовали о том, что письма у нее. Но сами по себе письма ничего не доказывают. Они лишь на языке урду намекают на какой-то странный заговор.
– Я их уничтожила, – услышала Эмма собственный голос.
– Хм… Но картины были закончены не одновременно. Как же ты делала подписи, если перед тобой не было образца? Ты так хорошо запомнила подлинник? Разве ты знаешь язык урду?
– Нет, – быстро ответила Эмма. – Но… когда я закончила все картины, я сожгла бумаги.
Повисла короткая пауза.
– Я тебе не верю, – тихо сказал Маркус. – Думаю, у тебя есть причина лгать. Ты гордишься этим кошмаром. Считаешь его достойным Королевской академии, не меньше. И поэтому хочешь, чтобы картины уцелели.
Ну что ж. Я отдам тебе картины. По крайней мере, те из них, которые не так отвратительны. Забери их из Академии, и мы будем хранить их там, где ты захочешь. Если, конечно, ты отдашь мне письма. Если же нет… – Он пожал плечами. – Я могу сжечь их прямо сейчас. – Наклонившись, Маркус взялся за холст «Когда я смеялась». – Чтобы зажечь огонь, много времени не потребуется.
– Хорошо, – поторопилась ответить Эмма. – Письма находятся в Джемсон-Парке.
– Превосходно. Теперь мы ведем откровенный разговор. Это достаточно прочная основа для брака. Можешь оставить работы, которые были выставлены в Академии, но некоторые должны исчезнуть. Дай мне лампу, я зажгу угли.
Эмма действовала инстинктивно. С силой повернув палку, она ткнула лампой в стену.
Раздался громкий треск, и наступила абсолютная темнота. Маркус грязно выругался. Эмма осторожно двинулась назад. Она услышала, как под сапогами треснула рама, потом другая. Маркус по картинам пробирался к ней. Эмма отскочила к двери. Палка, которую она все еще сжимала в руке, задела за дверной косяк, другим концом ударив ее в живот. Едва переводя дух, Эмма бросила палку и выбежала из комнаты.
– Странно, что ты убегаешь. – Маркус говорил очень спокойно, и это пугало Эмму больше, чем его гнев. – Если только кто-то не прочитал тебе эти письма.
О Господи!
Смутное подозрение, закравшееся ей в душу, вдруг четко выкристаллизовалось: это Маркуса выдавали письма! В этом все дело!
Слева в отдалении виднелся тусклый красный свет, это горели лампы в помещении с бочками. Подхватив юбки, Эмма побежала туда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72