Я вытянул навстречу ей руки и удержался на ногах, сразу принявшись в холодную мокрую силовую решётку на корме полутанка 50.
ГЛАВА 27. ECCE HOBO, ИЛИ ГНОР ПО ИМЕНИ ПОРОХОВ
Я двинулся вдоль левого борта, ведя ладонью по фарфору обшивки. Прежде я не приближался к наземным машинам за ненадобностью, с закрытыми глазами на ощупь определить, где на полутанке что, не мог. Но вот я нащупал трапик в две ступеньки. Некоторое время лез вверх по нему, словно ступенек там было десяток. Ступеньки резали босые ноги. Вдруг громко скрипнуло - я задел и сдвинул открытую дверцу. Я замер, вслушиваясь. Сейчас вспыхнет прожектор на башне ЭТАЦ, меня ярко осветят и попадут мне в голову из скорчера с первого раза. Или страшные костяные лапы мертвеца обхватят меня, и клыки - вопьются мне… Брошусь назад, покачусь и поползу, если что, подумал я, сдерживая нервный смех. Я ждал, я не боялся. Ничего не происходило. Я поднялся на вторую ступеньку. Руки попали внутрь кабины - в тепло. Да. В кабине было намного теплей, и воздух был другой. Спящее электричество берегло себя.
Всё выключено. Фальшивая, холодная флуоресценция марок и указателей не радовала, но определиться в кабине помогла. Я сел в кресло водителя. Прихлопнул дверцу. Спора-мин. Это непременно. Адреналином долго не пропитаешься. Аптечка… да вот она, добрый красный крест. Вышла из крепления легко и беззвучно. Немного, несколько минут отдохнуть. Потом - ущелье. Фонарик. И вообще надо пошарить по танку: бельё, еда, снаряжение… ботинки. Я опустил спинку пассажирского кресла, чтобы пролезть в салон.
Дверцу кабины слева рывком распахнули снаружи, вдруг проснулся автомат, и во вспыхнувшем свете зелёной потолочной лампочки я увидел Яниса Порохова. С тех пор - все двенадцать с половиной средних часа нашего с ним сосуществования в одной точке мира - мне так и чудился на его лице - и на всей его фигуре - стойкий зеленоватый тон…
Я замер, вися на полусогнутых над водительским креслом. Между моим лицом и его лицом было дециметра два. Не берусь представить, что выражало моё, а он - взирал на меня со спокойным любопытством. Неторопливо что-то жевал по часовой стрелке.
- Ecce hobo! - воскликнул он секунд через семь паузы. - Привет, парень! Какой язык? - деловито спросил он. - Надеюсь, не английский? А то я уже с вами запутался; скажи что-нибудь, парень.
- Что-нибудь, - сказал я.
Он засмеялся, зажав в зубах свою жвачку.
- Тарантино бессмертен! А "Звёздные войны" ты смотрел?
Пока я метался между "нет" и "не понимаю", он взял и спрыгнул вниз.
- Вылезай из вездехода и пойдём, - услышал я.
- Куда? - спросил я.
- Никуда, - ответил он и опять засмеялся. Обычный человеческий смех.
Самый страшный кошмар в Космосе - любой космач скажет, если его припереть, хоть какой он ни серьёз, - покрытая хищно шевелящимися каплями конденсата неосвещённая приборная доска в боковом свете местной звезды через обмётанный инеем иллюминатор. Но я теперь, вспоминая это "никуда" ясным громким голосом из темноты, и этот смех, - стараюсь проснуться, даже если не сплю.
- Нет! - сказал я, и то только потому, что это лежало вблизи языка. А потом сразу выскочило и второе: - Не понимаю! - И снова: - Нет!
А он снова появился - вскочил на лесенку.
- Парень! - сказал он. - Если я тебя начну как бы упрашивать не бояться - ты мне не поверишь. Если я тебя начну убеждать мне поверить - дело затянется. Если я тебе начну объяснять, куда это - "никуда", я сам как бы запутаюсь. Ты сам куда-то ведь шёл? Парень! Я скажу просто: ты выживешь. Понял? You survive, - сказал он с чудовищным акцентом. - Understand? Вылезай. Пойдём.
- Куда? - спросил я.
- Никуда, (…)! - сказал он. - Со мной. Просто - пошли со мной. Я тут как бы самый главный. Ты познакомился с нужным человеком. Это я! И он тебя спасёт. Пошли! - Он подождал и воскликнул, видя продолжение моего ступора: - Ё-моё, я знаю полсотни, как бы, языков, но я почти не знаю этого вашего грёбанного межнационального общения! - Он зажал нос и сказал: - Каламбия пикчерз представляет… Ты русский понимаешь?
- Да, - ответил я, наконец вспомнив хоть что-то ещё.
- Так по-русски говорю тебе: вылезай, блин, наружу. Хорош ослиться, мой оранжевый Иа! Не прибавляй себе работы: сколько лишних одинаковых слов ты потратишь, вписывая в свои мемуары рассказик о нашей мимолётной встрече. Давай всё будет у тебя как бы кратко: я пришёл, ты меня увидел, я махнул рукой, а ты сказал: поехали! Вылезай.
Ну, скажу я, ступор - настоящий ступор - штука не простая. Это штука такая, если которую разбить на кусочки, то из них легко складывается слово "вечность". И я утверждаю, что Янис Порохов знал это предметно, своешкурно: поглядел он на меня - и не стал прибавлять обороты, а наоборот, спустил их.
- Никуда не ходи с незнакомцами? - спросил он, тихонько смеясь без раздражения. - Господи, как же давно я это всё, как бы, не видел… О'кей, док. Меня зовут Ян Порохов, а тебя как? Не Форрест ли, Форрест Гамп?
- Марк Байно, - сказалось мной неожиданно.
- Значит, записываю в свою книжечку: Марк Байно. Вот мы с тобой и познакомились! - воскликнул он. - Так что всё у нас с тобой теперь безопасно! Как бы: путём всё, док! Хватит дурью маяться, вылезай, пошли, там у меня повозка.
Мне трудно понять и поныне, почему дикая, детская логика этих его слов произвела на меня впечатление волшебное, в том смысле, что на мой ужас, не сравнимый по яркости и шоковому воздействию ни с каким солнцем, вдруг упал спасительный светофильтр.
Он спрыгнул с подножки в свою темноту, и на сей раз я полез из кабины за ним. Он ждал меня в шаге от гусеницы, скрестив руки на груди: света из кабины хватало, чтобы я различил его позу. Он показался мне гигантом: очутившись на грунте, я смотрел на него снизу вверх.
- Темновато на дворе сегодня? - спросил он. - А чего тебя, приятель, так скрючило-то как бы?
Только тут до меня наконец донеслись истошные, да уже даже истеричные вопли моего бедного позвоночника. Выпрямляясь, я взвыл, - но в пояснице щёлкнуло гораздо громче. Но я не свалился: Ян Порохов как-то странно, будто кадры вырезали, очутился близко и поддержал меня, помог устоять, и я почувствовал и запомнил вкус его выдоха, словно мы были не на открытом грунте тяжёлого зелёного мира, а в застойной кабине, с одним обратом на двоих. Острый, свежий, холодящий сладкий вкус.
- Ногами упирайся в землю, - заботливо, тоном терпеливого инструктора, сказал он мне в ухо. - Упёрся? И толкай её вниз, толкай. Не бойся, удержит. И медленно-медленно я тебя отпускаю. А ты остаёшься стоять. Как бы сам. Красивый собою.
Я устоял. Росту Янис Порохов был не гигант, как мне, скрюченному, с высоты собственных гениталий почудилось, а обычного - всего с меня, 170-175. Ткань его одежды на ощупь напомнила старый, многажды реставрированный эластик-бинт. Что-то на нём (обувь?) издавало длинный скрип, скорее приятный, чем нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
ГЛАВА 27. ECCE HOBO, ИЛИ ГНОР ПО ИМЕНИ ПОРОХОВ
Я двинулся вдоль левого борта, ведя ладонью по фарфору обшивки. Прежде я не приближался к наземным машинам за ненадобностью, с закрытыми глазами на ощупь определить, где на полутанке что, не мог. Но вот я нащупал трапик в две ступеньки. Некоторое время лез вверх по нему, словно ступенек там было десяток. Ступеньки резали босые ноги. Вдруг громко скрипнуло - я задел и сдвинул открытую дверцу. Я замер, вслушиваясь. Сейчас вспыхнет прожектор на башне ЭТАЦ, меня ярко осветят и попадут мне в голову из скорчера с первого раза. Или страшные костяные лапы мертвеца обхватят меня, и клыки - вопьются мне… Брошусь назад, покачусь и поползу, если что, подумал я, сдерживая нервный смех. Я ждал, я не боялся. Ничего не происходило. Я поднялся на вторую ступеньку. Руки попали внутрь кабины - в тепло. Да. В кабине было намного теплей, и воздух был другой. Спящее электричество берегло себя.
Всё выключено. Фальшивая, холодная флуоресценция марок и указателей не радовала, но определиться в кабине помогла. Я сел в кресло водителя. Прихлопнул дверцу. Спора-мин. Это непременно. Адреналином долго не пропитаешься. Аптечка… да вот она, добрый красный крест. Вышла из крепления легко и беззвучно. Немного, несколько минут отдохнуть. Потом - ущелье. Фонарик. И вообще надо пошарить по танку: бельё, еда, снаряжение… ботинки. Я опустил спинку пассажирского кресла, чтобы пролезть в салон.
Дверцу кабины слева рывком распахнули снаружи, вдруг проснулся автомат, и во вспыхнувшем свете зелёной потолочной лампочки я увидел Яниса Порохова. С тех пор - все двенадцать с половиной средних часа нашего с ним сосуществования в одной точке мира - мне так и чудился на его лице - и на всей его фигуре - стойкий зеленоватый тон…
Я замер, вися на полусогнутых над водительским креслом. Между моим лицом и его лицом было дециметра два. Не берусь представить, что выражало моё, а он - взирал на меня со спокойным любопытством. Неторопливо что-то жевал по часовой стрелке.
- Ecce hobo! - воскликнул он секунд через семь паузы. - Привет, парень! Какой язык? - деловито спросил он. - Надеюсь, не английский? А то я уже с вами запутался; скажи что-нибудь, парень.
- Что-нибудь, - сказал я.
Он засмеялся, зажав в зубах свою жвачку.
- Тарантино бессмертен! А "Звёздные войны" ты смотрел?
Пока я метался между "нет" и "не понимаю", он взял и спрыгнул вниз.
- Вылезай из вездехода и пойдём, - услышал я.
- Куда? - спросил я.
- Никуда, - ответил он и опять засмеялся. Обычный человеческий смех.
Самый страшный кошмар в Космосе - любой космач скажет, если его припереть, хоть какой он ни серьёз, - покрытая хищно шевелящимися каплями конденсата неосвещённая приборная доска в боковом свете местной звезды через обмётанный инеем иллюминатор. Но я теперь, вспоминая это "никуда" ясным громким голосом из темноты, и этот смех, - стараюсь проснуться, даже если не сплю.
- Нет! - сказал я, и то только потому, что это лежало вблизи языка. А потом сразу выскочило и второе: - Не понимаю! - И снова: - Нет!
А он снова появился - вскочил на лесенку.
- Парень! - сказал он. - Если я тебя начну как бы упрашивать не бояться - ты мне не поверишь. Если я тебя начну убеждать мне поверить - дело затянется. Если я тебе начну объяснять, куда это - "никуда", я сам как бы запутаюсь. Ты сам куда-то ведь шёл? Парень! Я скажу просто: ты выживешь. Понял? You survive, - сказал он с чудовищным акцентом. - Understand? Вылезай. Пойдём.
- Куда? - спросил я.
- Никуда, (…)! - сказал он. - Со мной. Просто - пошли со мной. Я тут как бы самый главный. Ты познакомился с нужным человеком. Это я! И он тебя спасёт. Пошли! - Он подождал и воскликнул, видя продолжение моего ступора: - Ё-моё, я знаю полсотни, как бы, языков, но я почти не знаю этого вашего грёбанного межнационального общения! - Он зажал нос и сказал: - Каламбия пикчерз представляет… Ты русский понимаешь?
- Да, - ответил я, наконец вспомнив хоть что-то ещё.
- Так по-русски говорю тебе: вылезай, блин, наружу. Хорош ослиться, мой оранжевый Иа! Не прибавляй себе работы: сколько лишних одинаковых слов ты потратишь, вписывая в свои мемуары рассказик о нашей мимолётной встрече. Давай всё будет у тебя как бы кратко: я пришёл, ты меня увидел, я махнул рукой, а ты сказал: поехали! Вылезай.
Ну, скажу я, ступор - настоящий ступор - штука не простая. Это штука такая, если которую разбить на кусочки, то из них легко складывается слово "вечность". И я утверждаю, что Янис Порохов знал это предметно, своешкурно: поглядел он на меня - и не стал прибавлять обороты, а наоборот, спустил их.
- Никуда не ходи с незнакомцами? - спросил он, тихонько смеясь без раздражения. - Господи, как же давно я это всё, как бы, не видел… О'кей, док. Меня зовут Ян Порохов, а тебя как? Не Форрест ли, Форрест Гамп?
- Марк Байно, - сказалось мной неожиданно.
- Значит, записываю в свою книжечку: Марк Байно. Вот мы с тобой и познакомились! - воскликнул он. - Так что всё у нас с тобой теперь безопасно! Как бы: путём всё, док! Хватит дурью маяться, вылезай, пошли, там у меня повозка.
Мне трудно понять и поныне, почему дикая, детская логика этих его слов произвела на меня впечатление волшебное, в том смысле, что на мой ужас, не сравнимый по яркости и шоковому воздействию ни с каким солнцем, вдруг упал спасительный светофильтр.
Он спрыгнул с подножки в свою темноту, и на сей раз я полез из кабины за ним. Он ждал меня в шаге от гусеницы, скрестив руки на груди: света из кабины хватало, чтобы я различил его позу. Он показался мне гигантом: очутившись на грунте, я смотрел на него снизу вверх.
- Темновато на дворе сегодня? - спросил он. - А чего тебя, приятель, так скрючило-то как бы?
Только тут до меня наконец донеслись истошные, да уже даже истеричные вопли моего бедного позвоночника. Выпрямляясь, я взвыл, - но в пояснице щёлкнуло гораздо громче. Но я не свалился: Ян Порохов как-то странно, будто кадры вырезали, очутился близко и поддержал меня, помог устоять, и я почувствовал и запомнил вкус его выдоха, словно мы были не на открытом грунте тяжёлого зелёного мира, а в застойной кабине, с одним обратом на двоих. Острый, свежий, холодящий сладкий вкус.
- Ногами упирайся в землю, - заботливо, тоном терпеливого инструктора, сказал он мне в ухо. - Упёрся? И толкай её вниз, толкай. Не бойся, удержит. И медленно-медленно я тебя отпускаю. А ты остаёшься стоять. Как бы сам. Красивый собою.
Я устоял. Росту Янис Порохов был не гигант, как мне, скрюченному, с высоты собственных гениталий почудилось, а обычного - всего с меня, 170-175. Ткань его одежды на ощупь напомнила старый, многажды реставрированный эластик-бинт. Что-то на нём (обувь?) издавало длинный скрип, скорее приятный, чем нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145