ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

всем известно, что осина не горит без керосина; и жизнь не налаживалась, любимая моя девочка с насмешливыми и влажными глазами кинула меня, безмятежно поведав, что у нее за щекой конфета, кругом был прав мой Калмык, я наскучил девочке моей неумелостью, и коридоры филологического факультета, темные и узкие и запущенные, изнуряли меня, веселиться, как веселился я здесь четыре года назад, уже не хотелось, и еще привязалось чувство, будто будущего у меня нет, лишь топить печку мокрой осиной, и продолжить это занятие в квартирке при деревенской школе, уж что-что, а деревенскую школу я знал чудесно, и не рвал постромки, торопясь туда в звании учителя, звенели в ночи куранты над Петропавловской крепостью, и кончался шестьдесят первый год, год возбуждений и головокружений, дружба с Африкой, бои на Плайя-Хирон, полет Гагарина, гибель Дага Хаммаршельда, съезд партии и доклад Хрущева, кончина Хемингуэя, кибернетика, Корбюзье, Евтушенко, Камю, которого никто не читал, и Грин, которого кинулись читать все, женские прически Бабетта идет на войну, еще пахло минувшей войной, в полях за Вислой сонной лежат в земле сырой, утомляющая возбужденность клубов студенческих, что непременно звались Меридиан или Ассоль, до ж… умные мальчики, знать не желающие, что значит выбрасываться, в зимнем снаряжении, при полном боевом, из брюха промерзшего военного борта в черную, где ничего не видно, где хлещущим ветром обдирает рожу как наждаком, в лютую зимнюю ночь, в вечерних бильярдных было жарко и накурено, и под желтыми лампами шары на зеленом сукне стучали и катились, вне времени, как и семьдесят лет назад, нет, замечали старички, из новшеств, загоняя очередной шар, добра не выйдет, порядок нужен, партия, извольте рассчитаться, юноша, здесь катали они шары в пятьдесят первом году, и в тридцать первом, они воевали в сорок первом, и в четырнадцатом, и порядок для них значил прежде всего вечерний стук шаров в бильярдной, и чтоб дешевая водка и ветчина, партия, говорил с удовлетворением я, извольте рассчитаться (гони деньгу, мухомор, я те устрою порядок!), желаете ли еще партию, ночи декабрьские, черные избавляли меня от тоски белых обморочных полдней, чувства ненужности декабрьских дней. И движение времени, и какую-то мою правоту и истину нашел я в черной зимней ночи. Черные зимние ночи уходящего шестьдесят первого года; громадность заснеженной, в черной ночи, Невы, на которую глядел я из верхнего этажа петербургского дома: чистое, снежное ее поле уходило в темноту, к левому берегу, где темнел, низкий, почти в километре от меня, Зимний дворец, с черными статуями на крыше; чернел в зимнем ночном небе ангел, вознесшийся над дворцом. В те времена дворцы, церкви и памятники еще не подсвечивались ночью яркими прожекторами. Еще не освещался ночной Город сиреневыми и оранжевыми фонарями. В темноте горели редкие огоньки, вдоль набережных, в черном просторе площадей, в глубине переулков. Внизу, подо мною, чернели над снегом рек мосты; и изящное полукружие стрелки Васильевского острова; и громоздились далее колоннады, церкви, дворцы, крыши, крыши. Легкая колоннада и игла Адмиралтейства. И высоко над неровной линией крыш грузный, увенчанный башенкой купол Исаакия. Если посмотреть влево, лежала внизу, раскинувшись широко, Крепость. Каменная темная геометрия, деревья в снегу, хитро выстроенные из камня углы, романтика старинной фортификации. Куртины и бастионы, фабричные трубы Монетного двора, крыши, крыши с печными трубами; и прорисованный наискось сизый дым из труб. А над ночными дымами, над снежными крышами и утонувшими в снегу садами, над всем громаднейшим Городом, лежащим в ночи, царила колокольня со шпилем, колокольня церкви Петра и Павла. Там каждую четверть часа переливчато звонили куранты. Черный Веспер в зеркале мерцает (черный Веспер в зеркале мерцает, сказал я как-то, задумавшись, вслух при моей девочке, и, в голубом небесном поле светит Веспер золотой, недоуменно и угрюмо возразила она мне). И в черной вышине, над Городом и Крепостью, над всеми метелями, летел, на шпиле церкви, ангел: главный ангел Санкт-Петербурга. За Крепостью чернел, легкими издали, громадами пролетов Кировский мост. Чернел, и белел, занесенный снегом, Летний сад. Где-то там, в ночи, в заснеженной Фонтанке, таилось чудесное, неизвестное мое будущее. Лежала в снегах Фонтанка. Возносился в ночи над замерзшею Мойкой шпиль церкви Михайловского замка. И, будто отмечая для меня колдовское начало канала Грибоедова, чернел в узком, желтом зареве городского ночного неба зловещий, хищный силуэт Храма на Крови.
Х
…царственная Нева, в космическом движении ночи, кружении поземки, заметенная мертвым снегом на много верст, со всеми ее дочерними реками, всеми ее островами, заметенная мертвым снегом от лесов и до лесов, от гранитов Крепости до гранитов далеких В ночи дворцов, царственная зимняя Нева не признавала, отвергала и неприметным делала черный ночной Город. Черные, зимние ночи. Еще не знал я стихов, где: …черный Веспер в зеркале… где: …и перекличка воронов и арфы мне чудится в зловещей тишине; еще не знал стихов, где: …в страшной высоте земные сны горят; когда войду я наконец в заветное, чудесное будущее моё, в конец шестидесятых годов, их будет читать ночью в доме на Фонтанке, что против Летнего сада, моя девочка, прелестная актриска. В моей юности я не знал еще таких стихов, и черными декабрьскими ночами в шестьдесят первом, исчезнувшем, году я лишь чувствовал их возможность…
XI
Глядя ночью, из верхнего этажа петербургского дома, согретого огнем осины, в черный Город и заснеженную, уходящую далеко в ночь Неву, я вдруг начинал видеть другое: ночи в зимнем Забайкалье, черные тени тайги и гор. Дикость желтой и зеленой Луны. Глядя в огонь голландской, петербургской печки, я видел жаркие летние степи Забайкалья. Глядя вновь на черный камень и черные деревья заснеженной Крепости, я видел дикую, зеленую и желтую Луну; ночной зимний аэродром в тайге; и выстроившуюся перед посадкой в самолет роту; две неуклюжие шеренги, угрюмый гвардии десант: какого не найти в книжках, в кинематографе; ворчливый и угрюмый гвардии десант. Еще будут четыре часа полета, четыре часа до выброски, и неприметно я начал кое-что помечать, в подвернувшейся тетради, что-то записывать. Краткий конспект фраз, пейзажа: намек ощущения. Затем я увидел, что все это никуда не годится; и начал вновь. Интуитивно, и отчасти разумно, записывал я вовсе не то, что помнил и что имел возможность наблюдать, в чем сам участвовал: я сочинял то, что хотел увидеть. Честно говоря, я думал, что из всего выйдет сочинение страничек в семь; которое ни к чему меня не обяжет; и ничего не переменит. Куранты Петропавловки;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145